Естественно, в рамках нашей данной книги мы можем остановиться лишь выборочно на некоторых фрагментах исследования названных «массовидных объектов».
В сфере этологии Ю. В. Монич основывается главным образом на работах Конрада Лоренца (прежде всего, на книге «Агрессия (так называемое „зло“)». Пер. с нем. М., 1994). В сфере лингвистики Ю. В. Монич опирается на свои собственные, но подкрепленные исследованиями других авторов, положения. Главное из них – н е с л у ч а й н о е р а с п р е д е л е н и е ф о р м о о б р а з у ю щ и х т и п о в з в у к о в, особенно сонорных (сонантовных), в индоевропейских языках.
Ограничимся некоторыми примерами этих сфер, указанными Ю. В. Моничем.
Из раздела этологии по Ю. В. Моничу:
1.3. Агрессия в этологии
Полемизирующий с несуществующими призраками Э. Фромм, см. [Фромм 1998] и его сторонники с удивительной то ли ловкостью, то ли слепотой проходят мимо тех положений книги К. Лоренца, которые, казалось бы, манифестированы самым очевиднейшим образом и вполне внятно говорят о том, что этологическая концепция в первую очередь имеет дело с механизмами регуляции агрессии, в то время как сама агрессия является не более чем фоном, – грубым биологическим полотном, на котором эволюция ткет тонкие и изящные формы ритуализованного поведения.
(Напомним здесь от себя, что речь идет об основной работе: Konrad Lorenz. Das sogennante Bose. Zur Naturgeschichte der Aggression. Borotha – Schoeler Verlag. Wien, 1963; имеется русский перевод (по изд. Taschenbuch Verlag, Munchen) – [Лоренц 1994]. Российские издатели в своей аннотации на данную книгу трактуют, на наш взгляд, идею К. Лоренца искаженно, говоря, что он «выделяет внутривидовую агрессию, как наибольшую опасность, грозящую человечеству в современных условиях». В действительности у него (как и у Ю. В. Монича) речь идет о «регуляции» массовых коллективных действий. В русском переводе имеется другая выдающаяся работа К. Лоренца – «Эволюция ритуала в биологической и культурной сферах» // Природа, № 11, 1969. С. 42–51, к которой восходит ключевой термин «р и т у а л и з а ц и я» у Ю. В. Монича, И. Н. Черкасовой—Цвергер и др.)
Ю. В. Монич продолжает:
Саму же агрессию Лоренц, видимо, посчитал в своей работе излишним представлять в «анатомированном» виде. Но, возможно, ему бы следовало это сделать хотя бы для того, чтобы показать, из каких комбинаций стимулов и реакций строятся формы агрессивного поведения и где в них – хотя бы в грубом приближении – заканчивается врожденное и начинается приобретенное. Тогда, может быть, некоторым читателям и перестали бы мерещиться ужасы записанного в человеческих генах кровожадного вандализма.
Подразумеваемый Лоренцем облик агрессии можно было бы попытаться восстановить из анализа форм ее регуляции. Однако проще будет пойти иным путем, опираясь на общепринятый в биологии тезис о свойственной всему живому фундаментальной тенденции к росту и размножению, из которой и произрастают все формы агрессии. Рассматриваемая в этом ракурсе защитная агрессия оказывается отнюдь не первичным, как считает Фромм, а вторичным продуктом, так как всегда является реакцией на агрессию вторжения. Поэтому, думается, если вести речь об изначальной природе агрессии, то ее все—таки более целесообразно было бы рассматривать как функцию роста. И здесь – как бы ни была неприятна «гидравлическая модель» Лоренца Фромму – она как раз и работает.
Истоки же механизма, обеспечивающего кроющееся за этой моделью накопление заряда экспансии, лежат на тех уровнях организации живой материи, при описании которых термин «агрессия» еще не может употребляться. В какой—то мере уже клеточная мембрана может быть представлена как сдерживающий «агрессию» роста фактор, поскольку она не только защищает клетку от неблагоприятных внешних воздействий, но призвана также сдерживать ее центробежные тенденции, задавая рамку для протекания внутренних процессов. Когда же эти тенденции больше не поддаются сдерживанию, вступает в силу механизм деления, порождающий уже две немедленно стремящиеся к росту клетки, и т. д.
Из раздела лингвистики, по Ю. В. Моничу, необходимо выделить данные о связи т и п а п о с т р о е н и я г л а г о л ь н о г о к о р н я (его деривации) с его семантикой. Ниже цитируем Приложение – текст Ю. В. Монича (заметим, что для не—специалиста чтение этих страниц, разумеется, не является необходимым, но они призваны свидетельствовать по крайней мере о наличии данных).
П р и ло же н ие к тексту Ю. В. Монича (текст его)
Таблица 1 (соотношение между типом формы и типом грамматического значения)
r = +0,074; а = 0,0006 ([r = +0,058; а = 0,007], [r = +0,041; а = 0,054], [r = +0,026; а = 0,22])
Таблица 2 (соотношение между типом значения и деривацией)
r = -0,21; а = 1,310–22 ([r = -0,20; а = 3,0–10 –20], [r = -0,19; а = 9,1–10» -20], [r = -0,18; а = 1,4–10» -17])
Таблица 3 (соотношение между типом формы и деривацией)
r = +0,30; а = 4,8–10»-45 ([r = +0,27; а = 1,110 –37], [r = +0,25; а = 1,9–10» -32], [r = +0,23; а = 1,5–10» -27])
Коэффициент корреляции, полученный по данным таблицы 2, отчетливо демонстрирует, что деривационные процессы явно тяготеют к образованию имен, а отнюдь не глаголов. В то же время корреляционный показатель по таблице 3 недвусмысленно говорит о том, что звучащее завершение корня находится в вовсе не случайной связи с деривационной активностью, которая превосходит таковую у оппонентов более чем в 4 раза.
[.] Думается, из сказанного со всей очевидностью вытекает, что коэффициент корреляции говорит только о том, что существует некоторая доля случаев, связанных какой—то причинно—следственной связью, но конкретный характер этой связи в нем, разумеется, никоим образом не эксплицируется. Это уже сфера исследовательских допущений.
Заканчивая здесь, по необходимости, это длинное Приложение, от себя подчеркнем лишь, что данные Ю. В. Монича доказательно разрешают один из «вечных», «роковых» вопросов лингвистики как части гуманитарной науки, – о чем свидетельствует нижеследующая итоговая таблица —
Соотношение между типом формы и типом значения (по Ю. В. Моничу)
Таблица 4 (простые корни)
r = +0,035; а = 0,29 ([r = +0,03; а = 0,37], [r = +0,025; а = 0,44], [r = +0,019; а = 0,56])
Таблица 5 (расширенные корни)
r = +0,27; а = 3,5–Ю»-21 ([r = +0,20; а = 6,910 –13], [r = +0,16; а = 1,5–10» -8], [r = +0,11; а = 3,8–10 –5])
8. Изотема 8ГармоникологияГармонический (формантный) анализ в лингвистике &Гармонические ряды; ряды Фурье в математике &Второй закон термодинамики & Понятие энтропии
Термин «конфликтология» как название дисциплины, отрасли науки возник недавно – чего, естественно, и следовало ждать – и где же еще, как не в современной России, пронизанной конфликтами. Термин же «гармоникология» – под нашим пером, только для противопоставления предшествующему «конфликтологии». Вообще же понятие гармонизации всякого рода, конечно, одно из древнейших в мировой культуре. Писатель Бальзак, как считают, открыл, при хорошем обеде, один из важнейших компонентов в нем – понятие ферментов [Степанов 1971: 12].
Для культуролога естественно начать здесь с «чего—то культурологического». Начну с собственного учебного пособия, по которому в течение многих лет преподавал лингвистику студентам (книга «Основы языкознания» [Степанов 1966: 189–192]), а в нем – с единицы звучания естественной человеческой речи – импульса
Акустические характеристики (параметры) импульса. До сравнительно недавнего времени физиологи исходили из понятия звука как колебательного синусоидального движения. Приближенным его изображением считалась синусоида, представляющая размах колебаний, – д и а п а з о н. Однако, как показали более точные исследования, в природе вообще, а в речи и подавно, не встречается синусоидальных звуков. Прерывистая структура речи и наличие огромного числа обертонов не позволяют сводить речевые звуки к синусоидам.
При анализе звуков речи и голоса допустимо представлять их как совокупность простых синусоид, но это представление остается математической абстракцией, а не физической реальностью.
В современной физиологии речи принято поэтому понятие зв уко в о го импульса. Рассмотренный с акустической стороны, импульс представляет со—бой сложную (комплексную) звуковую волну, не сводимую к простой сумме элементарных колебательных движений. Она воздействует на орган восприятия – ухо – всей своей сложностью. Рассмотренный со стороны восприятия, импульс представляет собой минимальную предельную единицу ощущения (квант). Хотя возможны и сложные импульсы, но предельный импульс, импульс—единица неразложим. Подобные единицы ощущения обнаруживаются не только в процессе восприятия звука, но и при всех других восприятиях (цвета, обоняния и т. д.). То, что звуковой импульс неразложим, означает, что орган чувства (в данном случае ухо) реагирует на него также неразложимой единицей ощущения и физических соответствий по отдельности между элементами звукового импульса – частотой, интенсивностью и длительностью и элементами импульса восприятия – нет. Однако теоретически, как уже было сказано, для некоторых целей можно представлять импульс состоящим из более простых физических качеств – параметров. Основными параметрами звукового импульса являются интенсивность (размах колебания, сила звука), частота и длительность.
Для наглядного схематического изображения этих качеств на бумаге (т. е. в пространстве двухмерном) необходимо представлять их всегда попарно, в системе координат.
Схема № 1