— Не думаю, что предвидится погоня, — успокоил я его. — Во всяком случае, я надеюсь, что гнаться ни за кем не придется.
— Это я к тому, что опасно — погоня-то, — сказал медленно парень. — Тогда десяточку накинуть надо будет.
— Какую десяточку? — не сразу понял я его, так как голова моя была занята другими мыслями.
— Ну, десять тысяч тогда сверху, — объяснил парень. — За погоню — надбавка.
Я вздохнул и подумал о том, что, кажется, я безнадежно отстал от жизни. И переоценил романтичность молодого поколения…
— Посмотрим, — ответил я. — Если будет погоня — будет надбавка.
Парень успокоился и больше не тревожил меня вопросами. Он закурил сигарету, и мы стали ждать.
— Долго еще? — наконец через полчаса спросил он. — Может, и не понадобится никуда ехать? Тогда все равно нужно заплатить за простой.
Он все тревожился о деньгах. Я подавил в себе раздражение. Конечно, он прав, и его можно понять. Когда килограмм сыра в магазине стоит под тридцать тысяч, поневоле растеряешь романтический задор и станешь беспокоиться о деньгах…
В наше время, наверное, даже Павка Корчагин потребовал бы деньги вперед… Потому что легко было быть бескорыстным борцом за идею, когда все было почти даром.
— А может, ее там вообще нет? — вдруг спросил он меня почти шепотом. Это ему пришла идея, почерпнутая из детективов.
— Кого нет? — переспросил я, опять с трудом отвлекаясь от мыслей.
— Ну, той женщины, за которой вы следите, — пояснил парень.
— Нет, — сказал я. — Она там есть. Можете не сомневаться.
— А если она не выйдет? — спросил он опять. — Вы уверены, что она должна выйти?
— К сожалению, уверен, — сказал я.
Парень удивился. И вдруг в его глазах зажегся огонек понимания.
— А! — обрадованно сказал он, внимательно посмотрев на меня. — Я все понял. Вы — не частный детектив. Вы — обманутый муж… Во всяком случае, вы считаете, что жена вам изменяет. Вот вы и решили за ней последить… Я все понял, — водитель очень радовался своей проницательности. — Вы якобы ушли на работу, а жена ваша должна бежать к любовнику, верно? — ликуя, спрашивал он меня.
— Стоп, — сказал я. — Вот она.
Лариса вышла из подъезда и направилась к машине. Пока она открывала ключом дверцу, я успел рассмотреть ее. Она была одета в строгий деловой костюм серого цвета с искоркой. Длинный жакет и узкая юбка до колен. Туфли на очень высоком каблуке.
Плащ был переброшен через руку, и она сразу положила его рядом с собой на соседнее сиденье.
«Каблуки высоковаты для убитой горем вдовы, — автоматически отметил я про себя. — Психологически недостоверно. Если бы мне так одели актрису в соответствующей сцене, я устроил бы скандал костюмерам. Я кричал бы им, что они совершенно не учитывают ситуацию. Женщина только вчера похоронила мужа, убитого бандитами! Ведется следствие и неизвестно, когда оно закончится! — кричал бы я. — Она должна быть убита горем. Даже если она идет куда-то, конечно же, не наденет туфли на таких каблуках. Думать надо и знать жизнь!»
Оказалось, однако, что это я не знаю жизни… И все-таки, к чему бы это?
— Едем за ней? — азартно спросил парень. Я кивнул и попросил:
— Только спокойно. Она не знает, что мы следим за ней, так что убегать не будет. Но она не должна заметить меня. Вы понимаете?
— Еще бы, — ответил водитель, выруливая на набережную Невы. Напротив, через реку высилось здание гостиницы «Санкт-Петербург», а чуть дальше — огромный каменный Ленин с воздетой рукой на своем броневике…
— Далеко у нее любовник живет, — прокомментировал шофер, когда мы выехали на Пискаревский проспект. — Она у вас красивая, я заметил. Могла бы себе любовника и поближе найти.
Я промолчал, и парень, наверное, подумал, что я обиделся на его бесцеремонность. Поэтому он тоже прикусил язык и замолчал.
«Да что он все о любовнике? — с раздражением подумал я. — Любовник да любовник… Заладил одно и то же. Наверное, только это и на уме. Мальчишка!»
Вместе с тем, я не мог предположить, куда и зачем направляется Лариса при полном параде. А то, что она была при параде, — это очевидно.
«Если действительно к любовнику, — подумал я, — значит я отстал от жизни. Потому что не могу себе представить, чтобы вдова убитого на следующий после похорон день едет к любовнику. Хоть подождала бы недельку. О традиционном прежде годе траура я не помышляю. Но хоть недельку бы… Нет, это решительно невозможно».
— Она остановилась, — вдруг сказал мне водитель. — Будем останавливаться?
— Да, — сказал я. — Только подальше от нее, чтобы она не заметила.
Мы остановились на широкой безлюдной улице возле заброшенной стройки. Теперь такого много везде — начали строить что-то, а потом закончилось финансирование. И все. Ку-ку. Стройка, как говорят, «заморожена». Это если выражаться красиво, по государственному. А по простому — брошенная стройка.
Стоит остов дома, забор вокруг него поломан, стройматериалы, которые поленились вывезти, разворованы… Одним словом: «Родина моя — узнаю тебя…»
Лариса вышла из машины и, заперев, ее, быстро пошла вдоль разломанного забора, окружавшего стройку. Ни души вокруг не было. Только туфли ее с высокими каблучками поднимали при каждом шаге фонтанчики светлой цементной пыли.
«Что ей тут может быть надо?» — спросил я себя и тут увидел, что Лариса подошла к пролому в заборе и уверенно полезла туда. Она делала это так, как будто это был уже не первый раз…
Я выскочил из машины и сказал парню:
— Ждите меня здесь.
— Эй, а деньги? — спросил он тревожно, делая попытку тоже выйти из машины.
— Вот, — ответил я, протягивая ему две сложенные десятитысячные бумажки. — Пока хватит. Ждите тут. Я скоро… Наверное, скоро.
Он успокоился и откинулся на спинку своего сиденья. А я побежал вслед за Ларисой вдоль забора, пригибаясь и прячась, как настоящий шпион в кино.
В пролом я лез осторожно, боясь, как бы она меня не увидела. Однако опасения мои были напрасны. Как только я влез на территорию стройки, то сразу заметил яркое пятно впереди. Лариса поднялась по лестнице на недостроенный первый этаж. Она несла в руке переброшенный красный плащ, и это его я сразу увидел.
Она шла по первому этажу, не оборачиваясь, уверенно. Так, как будто ходила здесь часто.
Я побежал за ней. Вскоре мы оба оказались в огромном зале. Недостроенном, конечно… Стекол не было, гуляли сквозняки. Было прохладно. Зал был весь в толстых квадратных колоннах из красного кирпича. Наверное, тут планировался какой-нибудь роскошный холл. Или зал ресторана… Не знаю.
Лариса стояла впереди, я хорошо ее видел. Сам же я, едва только поднялся по бетонной лестнице, вынужден был спрятаться за колонну.
«Зачем она сюда приехала? — не понимал я. — Это же совершенно безлюдное место… Добрые хорошие люди не назначают встреч друг другу в таких местах…»
Вдруг сзади себя я услышал шаги. Кто-то поднимался сюда по лестнице. По той же лестнице, по которой поднималась Лариса, а потом я. И возле которой я сейчас стоял.
Человек был один. Это я слышал точно. Деваться было некуда, и я спрятался за толстую колонну. Сомнительное укрытие, конечно, но мне оставалось надеяться, что никто не станет специально меня искать. Я же не чеченский боевик в развалинах Грозного…
Он поднялся и прошел мимо меня. Я неслышно повернулся и стал смотреть ему в спину. Он шел к Ларисе.
На человеке была короткая кожаная куртка и обтягивающие худой зад джинсы. Правда, все это было очень хорошего качества. Так, миллионер на загородной прогулке…
Но Боже мой! Кто же это?!
Я узнал его, и сердце мое часто забилось. Мне даже показалось, что оно стучит слишком громко, могут услышать.
Это был Шмелев!
Тот самый Шмелев, которого я оставил вчера в бане, расслабленного, с двумя проститутками… Который, оказывается, после этого и звонил ночью Ларисе и назначал ей тут встречу…
Я все еще называл это про себя встречей. Мне не хотелось называть это свиданием. Не хотелось до самого последнего мгновения. Но оно, это мгновение, наступило со всей неминуемостью.
Я просил судьбу не показывать мне этого. Брат не должен видеть такого… Тем более на следующий день после похорон брата…
Судьба не послушала моих просьб. Это было свидание. Только очень необычное. Сколько свиданий я поставил в разных спектаклях! Мне казалось, что я знаю о свиданиях все… Но я жестоко обманывался в своих знаниях. Я знал не все.
Шмелев приблизился к Ларисе. Она стояла перед ним, прямая, стройная, на своих высоких каблуках.
Они обменялись несколькими словами. Я стоял слишком далеко, чтобы слышать что-либо. Кроме того, с улицы, несмотря на ее отдаленность, слышался неумолкающий рев грузовиков. Это была крупная транспортная артерия, и многотонные грузовики мчались по ней бесконечным потоком.
Этот гул наполнял все вокруг, он смешивался с гулом в моей голове… После нескольких сказанных друг другу слов мизансцена изменилась.
Лариса медленно, очень медленно стала опускаться на колени перед Шмелевым. Она встала на колени прямо на бетонном полу, усыпанном всяким строительным мусором. Лицо ее при этом я хорошо видел. Оно было покорное и просительное. Как бы прося о чем-то, Лариса вытянула шею к Шмелеву и открыла рот.
Она так и стояла с открытым ртом, пока Шмелев расстегивал брюки… Я, как зачарованный, смотрел на раскачивающуюся ритмично фигуру Шмелева и качающуюся ему в такт голову Ларисы.
Шмелев стоял, засунув одну руку в карман куртки, а в другой он держал сигарету, которую курил… Лицо его при этом выражало полнейшее равнодушие к происходящему.
Потом он докурил сигарету, выбросил ее, и она, описав полукруг и рассыпая сверкающие искры, упала невдалеке. Шмелев опять что-то сказал Ларисе, и она выпустила его плоть изо рта. После этого она поднялась на ноги, но лишь для того, чтобы повернуться спиной…
Лариса сделала шаг вперед и вновь опустилась на пол. Только теперь она встала на четвереньки. Стоя так, она сама завела руки назад и подняла юбку. Она была узкая и пришлось ее задирать. Лариса была в чулках, так что ей не пришлось снимать колготки. Она только спустила трусики, обнажив ягодицы.