— Готовься, Катерина, не сегодня-завтра подойдет твоя очередь на «новичка».
«Новичком» таксисты называют «Волгу ГАЗ-24». Разумеется, каждому охота поскорее получить «новичок». В ближайшие два-три года новые «Волги» будут уже решительно во всех парках, а покамест на них еще очередь.
Я работаю в таксомоторном парке скоро два года. Ни одной аварии за все двадцать три месяца, правда, раза два пришлось посидеть на лекциях в ГАИ: это тогда, когда случились нарушения, один раз из второго ряда рванулась налево, в другой — поехала на красный свет.
И старшины попались, как назло, оба несговорчивые. Как ни уламывала их, ничего не получилось. Штраф не взяли и талон не прокололи, а все одно — на лекцию направили.
Побеседовав с начальником колонны, я села в свою «дымку» и поехала неторопливо по Кутузовскому. «Дымкой» я называю мою машину за ее цвет, дымчато-серый, который мне очень нравится. Такого же цвета был у нас пес, помесь дворняжки с сеттером, его тоже звали Дымкой. На редкость умная была собака, понимала все с одного взгляда.
Больше всех Дымка была привязана к отцу. Стоило ему хлопнуть дверцей лифта, как Дымка начинала прыгать и восторженно лаять. В какое бы время отец ни явился, Дымка ждала его, лежа на пороге.
И отец ее любил и ходил с нею гулять, даже в самый сильный дождь, когда мы с Маськой не решались и носа высунуть на улицу.
Когда отец ушел, Дымка несколько дней ничего не ела, лежала, уткнув мордочку в лапы, и не откликалась, не поворачивала головы, даже если мы предлагали ей самую ее любимую еду — сахарную говяжью косточку.
Мама говорила:
— Дымка все ждет…
А Маська как-то спросила:
— Ты тоже ждешь папу, мама?
— Нет, — сказала мама, — не жду…
Но я-то знала, мама думает, отец еще вернется. Однако прошло без малого четыре года. Отец не вернулся. И ни разу за все время не пришел к нам, позабыв о том, что у него две дочери, как не было нас на свете. Каждый месяц мы получаем от него перевод по почте, и все.
Я ехала по Кутузовскому. Народу на улице было еще немного, и большинство, как я понимала, не из тех, кто ездит в такси. Возле гостиницы «Украина» я замедлила ход, здесь обычно может наклюнуться пассажир.
Так и есть. Две женщины одновременно окликнули меня.
— Во Внуково, — сказала пожилая, а другая, значительно моложе, похожая на кореянку, добавила:
— Давайте с ветерком, девушка…
Мне думается, быстро ездить предпочитают все, независимо от национальности. Только пенсионеры, садясь на заднее сиденье, обычно просят:
— Нам, в общем, некуда торопиться…
Должно быть, чем человек старше, тем он больше дорожит жизнью. Впрочем, пенсионеры не понимают одного: если ездить с умом, то быстрая езда вовсе не опасна. Во всяком случае, можно ехать в час по чайной ложке и тоже угодить в аварию. Это уж как пить дать.
Первое время, когда я только взялась за баранку, мне было тяжко. Я все время была напряженной, только об одном думала, как бы не нарушить, как бы не столкнуться или, чего доброго, не врезаться в столб или в другую машину. А теперь уже я привыкла, освоилась, веду машину спокойно, слушаю, что говорят пассажиры, и, бывает, сама вмешиваюсь в разговор. Мама считает, что у меня общительный характер. По мнению Маськи, даже чересчур общительный.
Моя «дымка» мчалась вдоль набережной. Люблю эту дорогу, она какая-то удивительно праздничная, нарядная, в ней как бы отразились приметы Москвы, старой и новой: слева золотятся купола Новодевичьего монастыря, внизу раскинулась чаша Лужников, а справа — Москва-река.
Позади меня обе женщины болтали без умолку. Пожилая говорила:
— Я уверена, мне этот костюм подойдет. Он просто-напросто создан для меня.
— Бесспорно, — согласилась молодая, а та продолжала:
— Только, я думаю, надо будет оторочить цветной каймой, и это будет гениально. Представляете себе, на синем фоне малиновая кайма, здесь бантик, и шея открытая вот до сих пор!
Я глянула в зеркальце. У нее было костистое, изможденное лицо в морщинах, желтая кожа, на шее сплошные складки.
Я подумала: «Никакая кайма, даже самая размалиновая, тебе не поможет!»
Молодая сказала:
— Мне больше нравится строгий спортивный стиль.
Она была красиво одета — синие брюки, белый жакет, на спине хлястик. Мне бы тоже пошел белый жакет с хлястиком на спине.
Но такой костюмчик, будь здоров, наверно, стоит всю сотню, а то и больше. Конечно, я могла бы, если бы уж очень хотела, купить себе брючный костюм, но летом, как и обычно, предстоят большие расходы: Маська собирается ехать в строительный отряд, придется дать ей с собой денег, а маму надо отправить в дом отдыха хотя бы на двенадцать дней, мама до того измоталась с нами двумя…
Стало быть, брючный костюм подождет до поры до времени.
Я везла, как они и просили, с ветерком. Обе ехали встречать какую-то делегацию из Риги.
Дали мне сверх счетчика тридцать пять копеек.
Первое время, когда пассажиры давали «на чай», я смущалась, резко отказывалась. А потом вроде привыкла. И все равно как-то каждый раз неудобно. Помню, однажды меня остановил молодой человек, весь, от подбородка чуть не до самых глаз, заросший рыжеватого цвета бородой. Коротко сказал:
— В Сокольники, клуб Русакова.
И мы поехали, и, когда остановились перед клубом, он дал мне серебряный юбилейный рубль «сверху».
Я машинально проводила его взглядом и вдруг узнала по спине. Это был Костя Каштанов, с которым мы учились в одном классе, у него уже в ту пору была на редкость выразительная спина, массивная, чуть согнутая, словно бы несущая на себе не видимую никому тяжесть, и я крикнула:
— Костя, привет!
Он мгновенно обернулся, подошел ко мне.
— Неужели это ты, Катя?
— Не узнал? — спросила я. — Наверное, я сильно постарела?
Он честно признался:
— Я не обратил на тебя внимания.
Я рассмеялась, сама понимая, что смеюсь притворно.
— С каких пор ты не обращаешь внимания на девушек?
Он замялся, потом сказал:
— На шофера такси обычно не смотрят…
Костя был у нас в классе самый прямой и правдивый. Не мог солгать даже тогда, когда ложь была бы во спасение. Я видела, что он спешит, и первая сказала:
— У меня времени в обрез, надо план выполнять.
— Почему ты не пошла в институт? — спросил он. — Ты же была такая способная!
— А ты пошел?
Он кивнул. Лицо его казалось виноватым, словно он извинялся за то, что пошел в институт.
— Где же ты учишься?
— В МЭИ, на факультете электроники. А ты вроде собиралась на биофак?
Я не хотела встречаться с ним глазами и все же не сумела избежать его взгляда. Я прочитала в нем откровенное сочувствие, а это мне особенно не по душе.
— Ладно, — сказала я. — Мне пора.
Он довольно неуклюже попытался скрыть свою радость от того, что кончился этот неловкий, стесняющий его разговор.
— Привет, — сказал. — Позвони когда-нибудь…
И тут я вспомнила о серебряном рубле, который он дал мне.
— Вот что, — сказала я. — Возьми-ка свой юбилейный обратно.
Он покраснел до того, что казалось, даже борода его вспыхнула.
— Прости, Катя, честное слово, я как-то не подумал…
Я сунула ему его юбилейный, дала газ и рванулась к Преображенке. И дорогой вспоминала о Косте, о том, как он смутился и как, должно быть, немилосердно ругает теперь себя за этот дурацкий рубль.
Уже стало жарко. Над березами и тополями Внукова то и дело проносились самолеты. Мне еще не довелось летать в самолете. А хорошо, бы, наверно, сесть в такой вот Ту-104 и полететь под самые облака, куда-нибудь на край света…
— Шеф, свободен?
Толстый мужчина, в одной руке чемодан, в другой пиджак, заглядывал в кабину.
— Оказывается, не шеф, а шефиня. — Он расплылся в улыбке. — Тем лучше!
— Куда ехать? — спросила я.
— Бульвар Карбышева знаете?
— Мневники? Конечно, знаю.
Я сунула его чемодан в багажник, и он сел рядом со мной. Отдуваясь, вытер платком лоб и жирный затылок.
— Ну и жарища!
— Только с самолета? — спросила я.
— Как видите. Из города Таллина.
У меня на самом деле общительный характер. Умею найти общую тему с любым пассажиром. А может, мне тоже везет на словоохотливых и общительных? Редкий человек, сидя в моей машине, будет молчать всю дорогу. И мужчины и женщины делятся со мной, наверное, потому, что знают, вряд ли нам придется еще встретиться. Хотя, как говорится, только гора с горой не сходится…
Сколько иной раз интересных историй приходится выслушивать! Таких, которых никому никогда нельзя доверить, а вот «шефу», с кем вскоре расстанешься, можно.
Бывает иногда, что у меня спрашивают телефон и вообще заводят разговор на тему, как бы нам провести вместе время.
Я еще никому телефон не давала. Еще никто ни разу не понравился до такой степени, чтобы хотелось еще раз повидаться. Или мне просто не везет?
Этот толстяк немедленно поведал мне, что он хормейстер детского хора в клубе при одном из текстильных комбинатов Москвы. Ездил в Таллин перенимать опыт. Скоро опять туда поедет — теперь уже делиться опытом, вместе со своими детьми. Целых полсотни ребят повезет. Я посочувствовала ему, шутка ли — углядеть за столькими детьми! Мы с мамой, когда Маська была маленькой, с ней с одной не могли справиться.
— Я постоянно спешу, — сказал он. — У меня даже часы и то спешат, если на моей руке, а вот когда их жена наденет, они идут минута в минуту.
— Жить торопитесь, — сказала я.
— И чувствовать спешу, — подхватил он. — Только жаль, уже времени для чувств мало осталось.
Я искоса глянула на него.
— Вам бы похудеть килограммчиков на двадцать, тогда и времени бы хватило.
Он глухо захохотал:
— А вы остроумная девочка. Люблю таких!
Я нахмурилась. Сейчас скажет: «Давайте встретимся вечерком…»
Но он ничего этого не сказал, а спросил:
— Петь умеете?
— Ни в зуб ногой.
— Напрасно. Надо учиться петь.