Во время исполнения в зале перешептывались, шуршали бумагой, роняли ключи, но иногда устанавливалась тишина — слушали. Через тридцать минут, как я заметил во время очередных поклонов, комиссия утомилась: лица присутствующих выражали не то чтобы скуку — скорее, усилие по борьбе со сном. Лишь Иван был бодр и с видимой заинтересованностью относился к происходящему.
Оля, имевшая большой концертный опыт, удачно построила программу: в момент наступившей «слушательской» усталости, «пошли» игровые песенки, с цыганщиной и всякими дешевыми артистическими штучками. И публика оживилась. Последние десять минут нашего выступления «прошли на ура», и завершающие вокальную часть концерта овации были весьма шумными и продолжительными. Мы раскланялись и покинули сцену. Оля «сделала свое дело» и могла отдохнуть, мне предстояло продемонстрировать сольный номер.
— Не убегайте далеко, Вас скоро вызовут, — сказала девушка-конферансье и, попрощавшись, ушла.
Мы с солисткой остались за кулисами одни. Она — для поддержки. Было слышно, что худсовет развлекается какими-то разговорами, иногда заливаясь веселым смехом.
«Я этого не вынесу», — сказала Оля и покинула закулисье. Я остался ждать, стараясь не обращать внимания на происходящее в зале. Настроение было отличным — во время Олиных романсов прекрасно приспособился к сцене, к роялю, к залу. Удачно исполненная музыка разбудила чувства, осталось лишь выйти и выразить их в звуках. Разговоры и смешки «членов» худсовета казались чем-то далеким и несущественным. И вот, кто-то из них позвал меня на сцену. Вышел и уже без церемоний, дабы соответствовать обстоятельствам, сыграл «Изольду» при полной тишине в зале. Когда прозвучали последние уходящие в вечность звуки мелодии в небесно-чистом си мажоре, наступила тишина, которую не хотелось нарушать, дабы не «спугнуть» впечатление. Выждав «художественно оправданную паузу», встал и раскланялся уже как солист — сделав шаг вперед. Раздались аплодисменты. Хлопали дружно. Иван выделялся — молотил, подняв огромные ручищи дирижера над головой.
Концерт окончен. Семеро, громко переговариваясь, собрали бумаги и отправились в неизвестном мне направлении. В некотором недоумении пошел искать Олю. Она сидела в гримерке и делилась с филармоническими «кумушками» своими впечатлениями о только что происшедшем событии. Я застал момент, когда они одобрительно обсуждали галстук Ивана.
— Как прошла «Изольда»? — спросила участливо солистка.
— Все в порядке, — говорю, — умерла после пятого оргазма.
— Как? — притворно испугалась певица, — обычно это случалось с нею после третьего.
— Вот так, обстановка, наверное, располагала.
— Ой, девочки, какая она все-таки счастливая! — Оля сыграла женскую зависть для изумленных барышень. Те, не совсем понимая происходящее, очень заинтересовались и пообещали в следующий раз обязательно прийти «послушать и поучиться».
В этот момент в гримерку зашла секретарша и пригласила нас с Олей в кабинет директора, где заседал худсовет: «Следующим вопросом они будут обсуждать вас».
— Ты понял, какую я тебе рекламу создала, — шепнула Оля, покидая гримерку, — на следующем твоем выступлении будет вся филармония!
Не задерживаясь в приемной, сразу зашли в кабинет, где заседали «семеро». Наконец, я смог рассмотреть их как следует. Директор расположился на своем рабочем месте: за столом спиной к окну. Был доволен: улыбался и почесывался. По правую руку от него находился незнакомый мне человек в невзрачном костюме, в официальном — не для нарядности — галстуке. Он на секунду бросил взгляд в мою сторону, иронически улыбнувшись постным лицом. К директорскому столу были приставлены еще два — получалась буква «Т». Нас усадили по левую руку от директора напротив остальных участников заседания.
Председательствующий «животновод» начал обсуждение, сообщив, что программа, предложенная солисткой, была уже ранее прослушана худсоветом и получила заслуженно высокую оценку. «Сегодня мы услышали ее вновь, с другим аккомпаниатором. Думаю, а предварительно мы уже обменялись, — директор посмотрел на пятерых, напротив нас сидящих, — выскажу общее мнение: концерт, по крайней мере, хуже не стал. Поэтому Ольга Васильевна, мы Вас поздравляем, можете с завтрашнего дня приступить к столь успешной и высокоценимой публикой деятельности. А вот сольное выступлением концертмейстера, — добавил директор, — мы должны обсудить и принять решение о его тарификации. Попрошу членов художественного совета высказаться».
Слово взял «Простомоисеич»:
— Хотя вопрос о солистке мы уже рассмотрели, — начал худрук с воодушевлением, — я все же хочу к нему вернуться и поблагодарить Ольгу Васильевну за сегодняшнее выступление, доставившее мне истинное художественное наслаждение. Спасибо Вам за вдохновение, за плодотворную работу, в том числе и по подготовке кадров профессиональных концертмейстеров. Хочу обратить внимание художественного совета на то, каких успехов добился наш новый сотрудник за столь короткое время — всего за две недели они создали дуэт, вполне готовый к серьезной и успешной концертной практике. Спасибо!
— Что Вы, — кокетливо отозвалась Оля, — молодой человек столь богато одарен и профессионально подготовлен, что мне и заниматься с ним не пришлось. Он все понимает с полунамека.
— Вы благородная женщина, — «Простомоисеич» прижал к груди обе руки, — я завидую вашему концертмейстеру! — Подчеркнув паузой истинность сказанного, худрук продолжил:
— Перехожу к обсуждению сольного выступления нашего нового артиста. Сразу скажу, искомую категорию он, несомненно, заслуживает. Но одно замечание о его выступлении у меня имеется. Да, — «Простомоисеич», улыбнулся во весь рот, обнажив желтые от постоянного курения зубы, — я хочу отметить в качестве недостатка излишнюю академичность исполнения. Вы играли превосходно, но, как на экзамене в консерватории. А у нас Вы солист и артист! Нужны мимика, жестикуляция, даже хореография. Ну почему вы так серьезны?».
Я воспринял вопрос как риторический и оставил без ответа.
— Вот этому — артистической свободе и, если хотите, раскованности, — Вы можете научиться у нашей замечательной Ольги Васильевны. И я думаю, — подвел итог худрук, — Вы этому у нее научитесь!
Поблагодарив худрука, директор дал слово хореографу, предварительно сообщив, что с мнением Ивана Сергеевича худсовет уже знаком: его оценка столь высока, что в присутствии артиста ее вряд ли целесообразно озвучивать.
— «Зазнается», — пошутил специалист по крупнорогатому скоту в завершении.
Получивший слово «танцор» присоединился «ко всему тому, что было сказано выше» и тоже порекомендовал усилить хореографическую составляющую моего выступления. Он даже не постеснялся продемонстрировать, как можно красиво снимать руки с клавиш.
Директор, поблагодарив плясуна, обратился к «члену обкома», который, казалось, с отстраненным безразличием ожидал окончания мероприятия. Но начальник, соблюдая политес, все же вежливо попросил его выступить.
Четверо из худсовета сидели рядом друг с другом, лишь «Сексот» отделился на расстояние стула, всем своим видом показывая особое положение, которое он занимает в культуре страны. Его внешность не соответствовала прозвищу — на «Сексота» он был похож, пожалуй, поменьше других присутствующих. Скорее, ему подходила кличка «дьячок» или, учитывая профессию — «регент». Его взгляд — тусклый и унылый — был направлен в бесконечность. Время от времени он вдруг наполнялся фанатичным огнем, а потом опять тускнел. Борода «сексота-регента» была редкой, с проплешинами, чуть кудрявилась. Лицо — морщинистым, какого-то светло-серого цвета.
— Хорошо, — отозвался «Сексот» на призыв начальника, — я, пожалуй, выступлю. Не хотел, понимаю, что все устали, но мне есть что сказать по части исполнения, и я скажу.
…. … …
Человеку свойственно ошибаться, но если он хорошо подумает, то ошибется наверняка.
Все тот же Й. Швейк
Он встал и начал… издалека:
— Много лет назад, когда я был еще студентом, мне посчастливилось присутствовать на концерте и услышать, как замечательный пианист Лазарь Берман играет «Мефисто-вальс», — «Сексот» остановился и вопрошающе осмотрел присутствующих, дескать, вам, надеюсь, известно о ком идет речь, и убедившись, что известно не всем, улыбнувшись признался, — его интерпретация произвела на меня незабываемое впечатление. Вы, молодой человек, играли хорошо, но мне чего-то не хватило. Во время Вашего выступления и после него я сидел и думал — чего? Наконец, понял: Вам не удалось в должной степени раскрыть душу произведения (последние два слова «Сексот» произнес, акцентируя каждый слог).
Предупрежденный заранее, я вполне спокойно отнесся к выступлению руководителя казачьего хора. Но остальные присутствующие сияли от удовольствия и с готовностью поддакивали оратору. Убедившись во всеобщей поддержке, «Сексот» продолжил исполнительский анализ «Мефисто-вальса»:
— Вы играли виртуозно, но душа «Мефисто-вальса» не в виртуозности. В чем же она? Думаю, не ошибусь, если предположу, что душа его находится в глубине души венгерского народа, в которой отражается его трагическая историческая судьба! («Сексот» задрожал от прилива энтузиазма). Я настоятельно рекомендую изучить венгерские народные песни. И, возможно, своеобразие души этого народа раскроется Вам во всей ее полноте. Послушайте, как они поют, посмотрите — как танцуют! Вальс не венгерский танец. Вальс австрийский танец. Вальс крестьян-венгров заставил танцевать Мефистофель! — упомянув напоследок чёрта, «Сексот» неожиданно прервал вдохновенный рассказ и перекрестился. Взгляд его потускнел, он как-то сразу осунулся, постарел. Потом, поймав взором вопрошающий жест развеселившегося вместе со всеми директора, промямлил:
— Я согласен, что пианист может исполнять на концерте Ольги Васильевны сольный номер.
Сделав вывод, «Сексот» сел на место, всем своим видом показывая, что происходящее его больше не интересует.
Директор, едва сдерживая смех, предоставил слово мне.