— Знаешь о наших казачьих подвигах?
— Знаю, правда, не все, хочется узнать подробности, и чем дело закончилось. Занятная ситуация, согласись. Совсем недавно здесь было все так тревожно, а вот сейчас — никаких следов происшествия.
Иван рассмеялся: «Сейчас у нас катарсис. А вот в кульминационный момент все было «достойно пера Эсхила». Давай сбежим отсюда на минуту. Я на улице все расскажу. Здесь могут помешать, да и стены у нас имеют… ноги, как ты, надеюсь, уже понял».
Вышли из здания, воспользовавшись Ваниным ключом. Зашли в ближайшее кафе с согревающим названием «Солнце в бокале», заказали вина и… оказались вдали от заинтересованных глаз, ушей и «ногастых» стен. Иван начал рассказ:
— Бучу подняла медсестра из общежития. Не сговариваясь, несколько казаков обратились к ней за советом, пожалившись на язвочки на губах. Хитрющая и опытная сестра милосердия сделала вид, что ничего страшного не произошло, посоветовала смазать ранки левомицетином, а сама на следующее утро пошла прямо к директору, что, впрочем, было малым злом, ибо могла обратиться в санитарную службу. Ума, слава богу, у бабы хватило. Но директор «перепужался» сверх меры. У него шуры-муры не только с секретаршей (в этот момент Иван посмотрел на меня изучающим взглядом, но я успел скрыть удивление — получилось, что прекрасно об этом осведомлен, и Ванька сплетни не распространяет). Для него подхватить сифилис — смерти подобно. Жена нажалуется влиятельному родителю, и наш специалист по крупнорогатому скоту вылетит из руководящего кресла и, в лучшем случае, будет работать зоотехником где-нибудь на хуторе.
Прервав рассказ, Иван предложил выпить за здоровье, что, в создавшейся почти эпидемиологической ситуации, сделать было, конечно, необходимо. Выпили, и солнца в крови прибавилось.
— «Реакция директора, — глубокомысленно продолжил мой просвещенный друг, — яркий пример того, что, находясь в паническом состоянии, ничего серьезного нельзя предпринимать. А он предпринял!» — Иван, вдруг, рассмеялся, хотя пока ничего смешного не рассказал. Смеялся заранее, уже представляя картину, которую ему еще только предстояло «написать». Смеялся искренне, до кашля, закончил «охами-ахами», наконец, успокоился и продолжил:
— Ситуация усугубилась тем, что сифилисное войско по приезде занялось торговлей. Директор, получив барахло в подарок — «для Вашей жены», ужаснулся возможным последствиям. Медсестра, выполняя свою работу, перестраховалась, и наплела ему историю про бытовой сифилис, а он, резко поглупев от страха, стал действовать. Срочно принял меры: стал лично беседовать с руководителями коллективов, заставил всех принимать антибиотики, и после многочисленных повторений медицинских рекомендаций сам поверил в возможность заражения бытовым путем. Началась паника. Всё по нескольку раз в день стали обрабатывать хлоркой, запретили рукопожатие и прекратили бумагооборот внутри коллектива. Наш бздливый скотовод перестал встречаться с артистами, отменил приемный день, к себе никого не пускал, даже секретаршу. Общался с коллективом только по телефону, или сам выходил из кабинета, а перед возвращением обрабатывал руки какой-то вонючей гадостью. Притащил из дома кипятильник и сам, без помощи секретарши(!), прямо в кабинете заваривал кофе.
Представив картину, я с запозданием присоединился к Ваниному смеху. Он и поддержал и, одновременно, попытался остановить — «слушай дальше!». А дальше — я и слушал, и смеялся навзрыд уже безостановочно.
— Психоз передался артистам. Купленные вещи стали нести назад — казакам, а те деньги уже пропили, поэтому товар не принимали. И «зараженный турецкий гардероб» отправился в стирку, а потом еще и в химчистку! Но проблема осталась: нужно было что-то делать с источником заразы — с казаками. Директор воспользовался своими связями и смог договориться с главврачом «кожвендиспансера» о конфиденциальном осмотре казачьего хора и последующем лечении выявленных носителей инфекции. Для конспирации главврач выделил специальный день, объявив его «санитарным», дабы другие сомневающиеся в своем здоровье граждане не встретились с артистами и не распространяли по городу всякого рода лживые измышления о нравственном облике прославленных советских артистов. Директор вызвал «Сексота» и через секретаршу передал ему условия возвращения казачьего отряда на филармоническую службу:
— Всех обследовать самым тщательным образом. Лично проверю списки. Больных изолировать в общежитии. И пусть не болтают лишнего!
Секретарша все подробнейшим образом передала «члену партийного органа», стараясь держаться от него подальше. Тот выслушал без вопросов и бодро пошел встречаться с коллективом. Его пламенную речь провинившийся хор прослушал в полной тишине. Перспектива коллективного медосмотра у казаков энтузиазма не вызвала.
Иван, чуть устав от смеха, сделав паузу, вытащил пачку сигарет «Прима», взял себе, угостил меня, но я отказался. Он же закурил, не скрывая удовольствия, поплевывая в кулак табачную крошку. В этот момент по улице мимо окна-витрины, у которого мы стояли, наслаждаясь историей и жидким солнцем в бокале, медленно прошел понурый мужчина, сгорбленный с поднятым воротником плаща. В нем я с трудом узнал «простомоисеича», обычно живого, быстроходного и веселого. Увидев нас через стекло, он остановился, сделал приветственный знак, потом зашел в кафе, вежливо поклонился, но руки не подал:
— Иван Сергеевич, прошу меня извинить, но денег пока нет. Как только достану — обязательно верну. Потерпите, пожалуйста. Я Вас очень прошу! В знак нашей дружбы. — Худрук молитвенно сложил руки, а в глазах его растеклась тоска всего еврейского народа.
Иван, даже не улыбнувшись, лишь чуть качнул головой. Его поза, мимика и жест излучали победительное торжество. Еще раз, извинившись перед нами, много раз поклонившись, «простомоисеич» побрел на работу. Он был так плох, что у меня возникло сомнение по поводу его дальнейшей судьбы. Но Иван был настроен не столь пессимистично:
— Это временно. Как только решит денежный вопрос — все образуется.
— Зачем так расстраиваться, ведь деньги — не главное.
— Это для тебя — «не главное», а он — еврей-подкаблучник, больше всего уважает-таки семейные ценности!
Как я понял из Ваниного сбивчивого прерываемого захлебывающимся смехом рассказа, худрук пострадал больше других. Он, как хороший муж и отец, заказал казакам подарки для всей семьи. Ему нельзя было отказать, но один казак столько привести не сможет, поэтому заказ распределили по всему коллективу в качестве общественной нагрузки. Дабы дело не сорвалось, «Простомоисеич» дал деньги вперед. Сумма была серьезной, как предположил Иван — трехмесячная зарплата. Наивный худрук, с разрешения жены, использовал семейные накопления. Супруга же согласилась не сразу, до последнего момента сопротивлялась, но, в конце концов, сдалась, много раз выслушав обещание мужа, что деньги он передаст самым надежным ребятам, «а казаки слово сдержат, они присягу понимают!».
По правде сказать, художественный руководитель, так уверенно державшийся на заседаниях художественного совета, допускавший административный диктат в вопросах художественных, в обычной жизни был «типичным подкаблучником» — жену боялся. Она же пользовалась своей неограниченной властью, называла его «Ванек», считала «рохлей». И была вечно чем-то недовольна.
«Надежные казаки» потратили деньги до последней копеечки, даже больше того, но купили «все». Вещи они доставили в филармонию прямо в кабинет худрука. Он поблагодарил, был доволен. Даже хотел позвонить жене и отчитаться в проделанной работе. Но потом, на свою беду, решил устроить любимой семье сюрприз, а получился — «сюр». Худрук запер барахло в шкафу и пошел проводить концерт, где выступал со вступительным словом. Все прошло благополучно. Но приезжие московские артисты — виолончелист и пианист — решили отблагодарить хозяев за теплый прием, надеясь на дальнейшее сотрудничество, заказали столик в ресторане. Из администрации на концерте присутствовал только худрук. Ему же пришлось взять бремя участия в банкете на себя — отказывать известным артистам было неудобно. Понятно, что после «банкета на троих» до поздней ночи, возвращаться в филармонию он не захотел. Семейный праздник перенес на завтра. А завтра разразился скандал.
В этот момент, на самом интересном месте Иван прервал рассказ и перескочил на вещи прозаические. Покинув меня ненадолго, он, заметив, что к продавщице кондитерских изделий нет очереди, взял кофе с пирожными и с довольной физиономией вернулся к нашему столу. Пирожное, носившие мало что обещающее название «картошка», было свежим, но, мягко говоря, несколько простоватым. Кофе вполне соответствовало ему по качеству. Но мы здесь были не для еды. Главным была история, которую Ивану было приятно рассказывать, а мне слушать.
— Так вот, — Ваня так вжился в сюжет, что продолжил без предисловий, используя только вводное слово, — на следующее утро, худрук «с бодуна» пришел на работу с опозданием. Но вел себя степенно, без лишних переживаний, ибо причина опоздания была уважительной, и директор знал, что он до одиннадцати ночи выполнял важнейшее поручение по созданию благоприятного имиджа филармонии. Заняв привычное место в кабинете, «Простомоисеич» начал прием артистов, дабы обсудить их творческие планы и соотнести эти планы с интересами нашего концертного учреждения. Но посетители думали и говорили о другом — о купленных вещах. Дамы рыдали, а мужики курили и ругали матом «этих идиотов» немилосердно. Сначала «Простомоисеич» озаботился возможным срывом ближайшей гастрольной поездки, но потом «он все понял», и ему стало не до гастролей. Турецкий дефицит из Болгарии был в шкафу и «эманировал» заразу! Ошалевший худрук схватил вещи в охапку и вприпрыжку поскакал на ближайшую помойку. Потом, вернувшись, долго-долго отмывался в туалете. Уничтожив источник заразы, «Простомоисеич» чуть успокоился и сделал второй шаг — на сегодня и вплоть до выяснения всех обстоятельств отменил прием. Тут, наконец, он вспомнил о благоверной, которой необходимо было дать отчет о потраченных деньгах. Испугавшись потерять семью, худрук рванул назад — на помойку. Но