Председатель, директор, работники клуба приветливо махали вслед удаляющемуся автомобилю. Лютик лег, положа мордочку на вытянутые вперед лапы, и, казалось, про себя запел грустную-грустную песню:
Птицы вы мои, гуси-журавли,
Унесите песню, братцы.
Если б только вы, вы понять могли,
Как без стаи трудно оставаться!34
Собачкина тоска передалась нам с Олей. Она стала вспоминать умерших родителей, ужасы войны, о которых они ей рассказывали.
Скоро приехали наши. Лекторий был весел — все с продуктами. Мы с Олей явно не вписывались в радостное настроение, царящее в автобусе, хотя тоже были с продуктами.
Посыпались вопросы:
— Что случилось, неужели поссорились?
— Нет, — отшутился, — дружны как никогда. Просто устали: долго ждали, и «бисы» утомили.
… … …
«План — закон, выполнение плана — долг,
перевыполнение — честь!»
Наглядная агитация на весь длинный-длинный забор
Наступил июль — месяц отпуска, поездок на море, в горы и прочих развлечений. Весь год работаем. А в отпуске начинаем жить! И какой восхитительной была эта жизнь! Весь июнь ждал и готовился, и уже начал было жить. Но вдруг выяснилось, что у меня отпуск будет только в институте, а в филармонии наступает «страда», настоящая работа, благодатное время для выполнения годового плана. Об этом узнал неожиданно — от «Простомоисеича». Пытался было сослаться на советское законодательство, гарантирующее отпуск для тех, кто работает по совместительству. Но худрук ехидно пояснил:
— Это для тех честных тружеников, у кого только одна трудовая книжка. У тебя их две (он всего не знал, а я не стал уточнять). Ты у нас числишься на основной работе. Вот и работай, трудись, выполняй план, — ведь зарплату всю зиму исправно получал! — последние слова худрук произнес с раздражением столь заметным, что я заподозрил, что в душе он в этот момент произнес: «иди, работай, русская свинья». Хотелось ответить ему в том же духе — «я понимаю, работа делает свободным», — но я вовремя сдержался, решил начинать освобождающий труд не со скандала.
И работа началась…
Откровенно говоря, поначалу расстроился. Стал думать о худшем: придется опять культурно обслуживать сельских жителей. Но, к счастью, ошибся. Возить рояль на грузовике по полям, как это было в двадцатые-тридцатые годы, не пришлось — не наш с Олей уровень. Полевой стан «охватили» народным пением. Девичий «козлетон» требовал соответствующего аккомпанемента. Поэтому певцам аккомпанировали или «одинокие» гармонисты или маленькие оркестры «народных инструментов», состоящие из балалаек, домр и тех же хлопцев с баянами. Меня ожидала другая «работа».
Утро, второе июля. Уже привычный звонок (как я возненавидел этот телефон!). Трубку берет жена. По веселому тембру и обрывкам фраз понимаю — звонит ее подружка певица Оля. Ясно, что разговор будет долгим. Чтобы не мучиться невольным подслушиванием, пытаюсь «убежать» из дома. Но жена заметила, прервала беседу и весело сообщила:
— Собирайся, завтра в Ленинград летите на неделю.
Новость заставила остановиться, дождаться конца, казалось, бесконечного разговора двух подружек. Наконец, жена передает мне «раскаленную трубку». Со мной Оля говорит коротко и по-деловому:
— В Питере шесть концертов. Поем русские романсы. Твое соло — две прелюдии Рахманинова. Самолет завтра утром в восемь с минутами. В шесть за тобой заеду. Просьба не опаздывать. Побрейся с вечера!
— Ради Питера готов побриться дважды!
Оля опереточным смехом закончила разговор и повесила трубку.
Вся история походила на розыгрыш. В Питер! На шесть концертов! С репертуаром, пригодным разве что для санатория — «абсюрд!». Обеспокоившись не на шутку, пошел в филармонию разузнать подробности. Иван был как всегда — «для тебя я свободен!». Спустились в буфет. На столе моментально появились два маленьких стаканчика с водочкой — по пятьдесят грамм. Иван быстро глотнул и без паузы начал просветительскую беседу.
Как выяснилось, Оля имела богатый опыт общения со столичными знаменитостями. Раньше она работала на местном ТВ редактором музыкальных передач. В те годы было принято — в порядке рекламы — по второй программе ТВ информировать местных жителей о посещающих город знаменитых артистах-гастролерах. Информация «сопровождалась» маленьким концертом. Концерт входил в филармонический план, кроме того, отдельно оплачивался и в качестве выступления на ТВ. Но он был небольшим — всего полчасика. Понятно, что артисты с удовольствием принимали предложение Оли поиграть в студии. Все было обустроено весьма примитивно: стоял рояль и одна ТВ камера, оператор, меняя ракурсы по своему усмотрению, снимал игру артиста «в прямом эфире». Оля говорила вступительное слово, создавала «настроение» и «в процессе совместной работы» знакомилась с артистами, обмениваясь адресами-телефонами. Артисты, в свою очередь, зная ее административные возможности, охотно шли на контакт, не без оснований надеясь на дальнейшее выгодное сотрудничество. Потом Оля ушла с ТВ, но связи остались, и все были довольны — и гастролеры, и Оля.
— Администрация филармонии, — добавил Иван с энтузиазмом, подогреваемым прохладной водочкой, — тоже одобряет Олину деятельность, просит не снижать активность, дабы поддержать реноме учреждения. Начальство имеет с этого двойную выгоду. С одной стороны, известные артисты-гастролеры позволяют филармонии выполнять план по продаже билетов, а с другой — в порядке обмена — делегировать в столицу своего артиста, что для него и престиж и позволяет перевыполнить план (тут Иван сделал паузу, направив «перст указующий» в потолок) по количеству концертов.
— В Питер, — продолжил повествование Иван, «махнув» очередные 50 граммов приятного пьянящего напитка, — вас пригласили всего на шесть концертов, что, напомню, является твоей месячной нормой. А вот столичные артисты к нам на Юг приезжают работать по-настоящему — они у нас зарабатывать. У них бывает по тридцать-сорок выступлений, но этого я тебе не говорил, — таинственным шепотом добавил режиссер и уже громким голосом обратился к буфетчице, — Галочка, нам бы с концертмейстером еще по стаканчику холодненькой, а то ведь жарко, жажда замучила.
— Иван Сергеевич, — с готовность отозвалась заботливая Галина, — может быть закусочки? А то ведь концертмейстеру завтра в Ленинград лететь.
— Закуска отнимает время у выпивки, — резонно заметил Иван. — А ты не смотри, что он у нас такой … субтильный. Его водка не берет, поэтому он и не пьет обычно — зачем деньги тратить, если водочка голову не кружит, душу не греет, сердце не веселит? Это он со мною, дружком старым, иногда — исключительно за компанию и для поддержания разговора.
Объяснившись с буфетчицей и дождавшись появления новых стаканчиков, Иван вернулся к нашему разговору:
— Я точно не знаю, — опять он перешел на шепот, — это коммерческая тайна. Но они сами мне неоднократно жаловались за рюмочкой чаю, дескать, «устают». — Иван улыбнулся. Стало заметно, что он чуть «окосел».
Воспользовавшись паузой, я попытался уточнить:
— Ваня, почему о наших гастролях я узнаю последним?
— А что ты хочешь, — Иван продолжал шептать, — это филармония, «серпентарий», привыкай! Тут все держится на доносах и сплетнях. Как только заявка на вас пришла из Ленинграда, все только об этом и судачат, завидуя. А певцы-певички осаждают кабинеты отдела культуры — жалуются, рыдают, доводят начальство до осатанения. Но не печалься друг. Оля — твой ангел-хранитель. Она, если что, может и фельетончик организовать в газете «Правда». Поэтому никто тебе серьезно навредить не решится. Давай напоследок за нее выпьем, — предложил Иван.
Выпили. Но тихонько, без вставаний и боя стекла об пол.
— Да, — Иван опять принял подобающий должности серьезный вид, — о документах можешь не беспокоиться. Все уже готово, подписано и доставлено по назначению. Гуляй, счастливчик!
Мы поблагодарили Галочку кормилицу-поилицу и покинули буфет. Иван проводил меня до выхода и долго-долго жал руку на прощание.
"Přátelé v okamžiku rozloučení se šeptem naděje — sbohem"35, как говорил, кажется, … Ярослав Гашек.
… … …
«В Москву! в Москву!.»
А.П. Чехов. «Три сестры» (комедия).
В Ленинград мы прилетели в одиннадцать часов. Город встретил нас ярким солнцем и легким приятным ветерком с Балтики. Возникла заминка с багажом. Но скоро все благополучно разрешилось. Вышли из зала «прилета» с ощущение счастья, ожидая увидеть встречающих нас работников «Ленконцерта». Но, выяснилось — нас никто не ждет. Я забеспокоился, хотел звонить, узнавать, но Оля, которая не в первый раз была в Питере, велела не удивляться:
— Привыкай, здесь всегда так. Вот поедем в Новгород, там будут встречать по-другому. Там провинция, там люди с душой.
Взяли такси и поехали в центр города — в «Ленконцерт». Разговорчивый таксист, узнав, откуда мы, и, вероятно, желая поднять мне настроение, весело болтая, между делом показал на строения, похожие на теплицы, располагающиеся справа от дороги:
— Вот туда ваш самолет «приземлился» пару лет назад. Никто не выжил!
Я вдруг отчетливо почувствовал, что нас тут действительно не очень ждут, и предстоящая встреча с Ленинградом, уже совсем не радовала, захотелось домой к нашим милым добрым казачкам. Мягкий, даже ласковый Ленинград стал превращаться в суровый, строгий Петербург.
Вскоре мы оказались в городе. Таксист, продолжая познавательную беседу, покинул магистраль и стал петлять по переулкам. Я заподозрил было, что он, пользуясь нашей неосведомленностью, «на счетчик накручивает», но, не желая волновать человека за рулем, сидел и помалкивал. Продолжая рассказывать истории, водитель свернул к памятнику Екатерине и не преминул не без заметного удовольствием сообщить, что в скверике, что рядом с императрицей, собираются местные гомосексуалисты: