Я внимательно осмотрела место, на котором он стоял. Урна, бумажки от конфет, мороженого, обрывки газеты, бутылки, использованные транспортные билетики… собственно, ничего интересного. И только я успела это подумать, как парень внезапно сунул руку в карман, достал монетку и стал крутить ее в руках, а потом невзначай уронил. Мне пришлось сильно дернуть своего Дениса, чтобы, чуть высунувшись из общей колонны, успеть увидеть, что же такое поднял парень вместе с монеткой.
Это была валявшаяся на асфальте наполовину не докуренная сигарета, которую он воровски зажал в ладони и вместе с монеткой сунул в карман.
Дальше было еще интереснее. С независимым и каким-то отсутствующим видом пройдясь вдоль остановки раза два или три, он вынул из кармана какую-то трубочку, в нее вставил этот окурок, чиркнул зажигалкой, поднес трубочку к губам, и блаженная улыбка разлилась по его лицу. Он еще раз глубоко, с наслаждением затянулся и наконец повернул-таки голову туда, откуда все никак не приходил автобус.
Как раз в этот момент в толпе, кипящей у гастронома, образовался внезапный «провал», и в нем я с удивлением увидела… знакомое желтое шелковое платье, над которым каким-то лихорадочным огнем двумя яркими фонарями на бледном лице горели знакомые Наташины глаза.
Серый спортивный костюм, мешковатая невзрачная куртка с капюшоном, грубые ботинки, возле которых стояли три стеклянные банки: такая, в какой Бабушка приносила из магазина кабачковую икру, побольше – как та, в которую переливалось у нас дома сваренное варенье, и большая, в которой обычно солились огурцы. Каждая из них была доверху набита тем, что так целеустремленно выискивал на земле тот парень, который сейчас, стоя за остановкой, жадно через трубочку втягивал в себя последние затяжки, спалив окурок чуть не до самого фильтра. Принцессино платье парило над банками легкой желтой дымкой – Наташа держала его в руках! – и время от времени проходившие мимо женщины трогали его, нещадно сминая и потирая пальцами тончайший, трепещущий по легкому сквознячку шелк.
Внезапно Наташа повернула голову, и мы встретились с ней глазами. Ее взгляд на секунду потеплел, и мне очень захотелось подойти к ней, но проклятый Денис, видимо, в очередной раз раскапывавший в своей голове очередную умную мысль, висел на мне «мертвым грузом», и сдвинуть его с места просто не представлялось возможным. Я стала вырывать свою руку из его цепких пальцев, но тут кто-то из родителей заметил, что я излишне высунулась из строя, и в приказном тоне скомандовал:
– Маша! Маша, вернись, пожалуйста, на место и не дергай Дениса! Стойте спокойно, сейчас автобус подойдет.
Когда я обернулась обратно, ни Наташи, ни ее желтого платья, ни банок на месте уже не было. Провал в людском водовороте стихийной толкучки успел показать мне ее пустующее место, на котором уже по-хозяйски располагалась корпусная дама, усаживающаяся на деревянный магазинный ящик и устанавливающая другой в виде прилавка перед собой, – и сомкнулся.
Тут в конце улицы показался автобус, и нас активно стали пересчитывать, распределяя, с кем и кто в какую дверь будет входить. Поскольку мы с Денисом помещались почти в хвосте колонны, нас подгреб к себе Леночкин папа, предполагая, что мы и еще две пары войдут с ним с задней площадки.
Вожделенный автобус, невзирая на то, что глаза всех, кто был на остановке, буквально притягивали его к себе усилием воли, к нам не торопился, устало угнув свой гигантский лоб перед светофором. Из-под него юркими рыбками с поворота под стрелку выныривали легковушки и, счастливые, что для них томительное время красного строгого надзора светофора уже окончено, самозабвенно неслись по освободившейся проезжей части. Одна из них, довольно нарядная красная иномарка, вдруг стала притормаживать, аккуратно подруливая к женской фигурке в серой мешковатой куртке, которая торопливо семенила вдоль обочины по тротуару навстречу движению. Дверца приоткрылась, оттуда вырвалась музыка, и мужской голос довольно громко и четко прокричал:
– Hello! How are you?[18]
Наташа – а это была она! – резко отшатнулась от машины и остановилась.
– You’re a very beautiful! Come here to us![19]
Громко произносимые слова резали мне слух так же, как те, которые звучали с Бабушкиных пластинок, и мне тотчас же захотелось заткнуть уши, да проклятый Денис сжимал мою руку мертвой хваткой и Леночкин папа цепко держал за плечо, поскольку в ожидании автобуса мы стояли уже у самой бровки.
– Don’t worry, we’ll be back tonight! Come on, beby, get in the car! Come on, let’s have some fun![20]
– Пошли вы к черту! – вдруг звонко выкрикнула Наташа и побежала.
– Wait, wait, wait, stop![21]
Но Наташа бежала все быстрее, гораздо быстрее, чем сдававшая задом, рисковавшая столкнуться с уже подруливающим к остановке автобусом иномарка, и в конце концов пассажир с громким криком «You’re driving us nuts, you moron!»[22] вынужден был на ходу захлопнуть дверцу, и машина, стремительно набирая скорость, вывернулась из-под колес сигналящего автобуса и помчалась по улице чуть не по встречной пустой полосе. В этот момент Леночкин папа подхватил меня за шубу и вместе с так и не отцепившимся Денисом буквально внес в распахнувший двери автобус.
Почему мое настроение было безнадежно испорчено? Меня не порадовали в этот день ни лестница-чудесница, на которой мы поднимались и опускались в метро целых четыре раза, ни крохотные куколки в малюсеньком, но совершенно как в настоящем, наполненном зрителями оперном театре, ни такие же игрушечные по размеру, но вполне вкусные бутерброды с сыром и колбасой, которые к настоящему чаю из игрушечных чашек нам раздали в антракте. В моей голове засела какая-то мысль, и я, совсем как надоевший мне хуже горькой редьки Денис, которого и в зале посадили рядом со мной, поскольку он по-прежнему не выпускал мою руку, никак ее не могла «выловить».
– Как настоящее искусство действует на детей! – радостно щебетала Олина мама, указывая на меня воспитательнице. – Смотрите, с Машей сегодня просто никаких хлопот!
– Да, удивительно, – дежурно отмахивалась воспитательница, напряженно следя за тем, чтобы никто из восторженных ее питомцев‐зрителей ненароком не прихватил с собой одного из полюбившихся крохотных артистов. – Почаще бы их так вот куда-то вывозить… Но дорога такая трудная…
Мысль же моя додумалась сама собой сразу после того, как мы вышли из кукольного театра. На первой же ступеньке крыльца лежала недокуренная сигарета. Оглянувшись и убедившись, что за мной никто в этот момент не наблюдает, я резко нагнулась и сунула ее в карман. По-прежнему «висящий» на мне Денис чуть не слетел с лестницы, за что я немедленно получила выговор от взрослых, но это было уже не важно! Ведь теперь я знала, какими «бычками» торгует моя Наташа, и знала, что мне надо делать!
Дорога до детского сада пополнила мою коллекцию еще приблизительно на десять окурков, а прогулка с Бабушкой в лесу у пруда на следующий день в выходной целиком заполнила правый карман шубы.
Когда мой «урожай» перестал помещаться в карманах, я залезла в платяной шкаф, выгрузила из коробки какие-то новые Бабушкины туфли и стала ссыпать свою добычу туда, задвигая ее поглубже в угол под свою кровать.
Примерно через неделю Бабушка, заходя в мою комнату, недовольно потянула носом:
– Маша! Что-то запах какой-то появился у тебя здесь. Ты точно никакую дрянь опять с улицы не приволокла?
– Да нет, Бабушка, – с невинным видом откликнулась я. – И потом, я же с тобой гуляю, и ты видишь, что я несу в руках.
– Ну да, – рассеянно сказала Бабушка, открыла форточку и пошла на кухню. А я, через какое-то время стащив у нее целлофановый пакет, нырнула под кровать и натянула его на коробку – для верности, чтобы «не спалиться» до времени.
Неумолимо приближалась весна, а «бычки» незамеченными исправно перекочевывали из карманов сперва моей шубы, а затем и куртки в коробку под кроватью. Однажды мне сильно повезло: пока Бабушка стояла в очереди, хвост которой вывалился за двери магазина на улицу, я нашла, видимо, кем-то случайно оброненную пачку «Kamel», в которой было целых три нетронутые сигареты. С того момента окурки, на которых красовался верблюд (почему-то больше не казавшийся мне веселым поющим верблюдом «Cadburry»), складывались мной только сюда – мне казалось, что в моих руках целое состояние! Мне не терпелось отдать все это Наташе не только потому, что ей все это очень было нужно, но и по причине того, что мне пора было искать следующую емкость – первая была заполнена почти доверху. Но, как назло, Наташа нам с Бабушкой у подъезда больше не попадалась, и у меня не было возможности никак сообщить ей, что я скопила для нее целый клад!
Мой план рухнул в тот злосчастный день, когда в нашей группе родители решили учить своих детей английскому языку. Как выяснилось позже, сперва на родительском собрании это предложили моей Бабушке, но она решительно отказалась: лекции в институте не оставляли ей днем свободного времени.
В то утро после завтрака к нам в группу вошла Mary. В руках она держала сумочку, из которой достала пакетик «Invite» и коробку печенья «Choco Pie».
– Good afternoon, children![23] – сказала она, и все внутри у меня почему-то похолодело. – My name’s Mary, I’m your English teachers[24].
– Машка, – прошелестела мне в ухо Леночка, – у тебя же бабушка – учитель английского языка. Ты понимаешь, что она говорит?
– Нет, – в ужасе шепотом ответила я.
Пока мы все, посаженные на свои стульчики в круг, переглядывались и шептались, воспитательница с каким-то блаженным и просветленным лицом приволокла и поставила между нами и Mary один из столиков, которые стояли в игровой, а нянечка принесла большой прозрачный графин с водой и много-много наших «компотных» чашек.