Ну и что, что наши собаки часами гоняли мяч по лесной поляне? Что, устав, залегали бок о бок, высунув языки и терпеливо ожидая, пока Тетя, улыбаясь, наговорится о чем-то с этим самым Соседом? Малоубедительным для таких частых посещений мне казалось и то, что всегда, когда мы с Тетей открывали двери нашего подъезда, чтобы идти, например, в магазин или в детский сад, возле него обязательно тормозили старые обшарпанные красные «Жигули». Да, последнее время в детский сад или в магазин мы теперь не ходили, а ездили. Но разве это достаточно весомый повод, чтобы в первый же визит этого самого Соседа к нам домой оставить меня с ним один на один?
Женщина в трубке была со мной полностью согласна, и поэтому мне пришлось рассказать ей, как в первый раз Сосед Из Последнего Подъезда пришел к нам однажды вечером, потому что нужно было повесить на стену новый Бабушкин ковер. И как этот самый Сосед сразу заполнил собой всю нашу небольшую прихожую. Впрочем, когда он вступил в нашу самую большую комнату, стало казаться, что и она очень маленькая.
Бабушка как раз металась по квартире, собираясь на урок к сыну своих бывших соседей по коммунальной квартире, которые жили теперь в двух домах от нас. Она, что называется, по старой дружбе помогала мальчику освоить английский язык.
– Володенька, вот ковер, вот стенка… Ты пока будешь вешать, я как раз вернусь. Я всего-то на час-полтора, и от дома недалеко.
Сосед Из Последнего Подъезда кивнул, поставил на пол пластиковый чемоданчик, который принес с собой, потрепал по голове нюхавшего его джинсы Бима, осмотрелся и заметил меня. Так же молча он сделал один шаг, которым каким-то образом сразу пересек всю комнату, и, не сказав ни слова, протянул мне огромную ладонь.
Мы с Мишкой забились в угол дивана и с опаской наблюдали за происходящим. Нам было очень страшно, потому что, во‐первых, на этой ладони, как показалось тогда, мы с успехом могли усесться оба, а во‐вторых, ладонь была… черной. Только став взрослой и начав что-то понимать, я осознала, что машинное масло никогда не отмывалось со все умеющих рук Моего Дяди – он работал автослесарем.
– Маша, дай же руку! Поздоровайся с Дядей Володей! – пробегая мимо, сказала Бабушка. – Никто не видел, куда я бросила свою сумку?
Я видела, но даже не посмела пошевелиться. Нехотя протянула свою ладошку, которая немедленно утонула в огромном, аккуратно и мягко сжавшемся кулаке Соседа Из Последнего Подъезда. Но… ничего не случилось: слегка встряхнув мне руку, он тут же потерял ко мне интерес и, присев, раскрыл свой чемоданчик.
За Бабушкой щелкнул замок. Мы остались одни.
Из чемоданчика на пол были выложены молоток, дрель, рулетка, толстый трехгранный карандаш, коробочка, в которой были гвозди, еще коробочка, в которой были блестящие колечки, длинная железная линейка и еще много всякой замысловатой, непонятной дребедени. Все это Сосед Из Последнего Подъезда педантично разложил на полу в одном ему ведомом строгом порядке. И даже поправлял ровненько, если что-то укатывалось.
Нас с Бимом это очень заинтересовало. Бим потянул было носом, однако очень быстро осекся под Соседским строгим взглядом. Сделав вид, что сильно разочарован, он с достоинством отбыл в маленькую комнату и плюхнулся на мою кровать. Я же не посмела сдвинуться с дивана до тех пор, пока Сосед Из Последнего Подъезда мерил рулеткой ковер, потом стенку, потом что-то царапал на стенке этим самым карандашом. И лишь когда завыла дрель, я, обняв Мишку, неслышно сползла с дивана и осторожно двинулась к коробочке с колечками.
– Не трогай! – не поворачиваясь, громовым, перекрывшим вопли сверла голосом сказал Сосед Из Последнего Подъезда.
Мне стало совсем страшно: он видел и знал про меня все!
Так я и стояла, пока он сверлил дырки в стене. Но потом стоять мне стало совсем неудобно, потому что я захотела в туалет.
– Можно я возьму горшок? – охрипнув от страху, спросила я.
– Конечно, можно, – в паузе между страшным грохотом сказал Сосед Из Последнего Подъезда. – Сама справишься?
Я принесла горшок, уселась на него, не сводя глаз с работающего колосса. В завываниях дрели прошло еще минут пять.
– Я все, – сказала я.
Он не услышал.
– Я все-е‐е‐е! – кричала я, пытаясь попасть в паузу между воем и грохотом.
Он обернулся:
– Вставай.
– Не могу.
Не могла я по вполне понятным причинам: для того, что надо было сделать, я была еще слишком мала.
И тут Сосед Из Последнего Подъезда растерялся. Мне даже в первый раз в жизни стало его немножко жалко. Не выпуская дрели из рук, он сел, посмотрел на часы, потом на меня, потом – опять на часы.
– М‐м‐м… сиди пока… сейчас бабушка придет. – Вид у него был крайне обескураженный.
Я не возражала. Тем более что технику передвижения по полу на горшке я в совершенстве освоила еще в детском саду. И пока Сосед Из Последнего Подъезда одним-двумя точными движениями вгонял в стену какие-то пробочки и гвоздики, мы с Мишкой съездили на кухню, достали из холодильника яблоко и мой любимый плавленый сырок «Дружба». Услышав знакомый стук дверки, суливший ему что-то вкусное, на кухню примчался Бим. В его сопровождении, кусая все это попеременно и по-братски, мы не спеша приехали обратно как раз к тому интересному моменту, когда Сосед Из Последнего Подъезда, не напрягаясь, поднял рулон ковра, раскатал его и принялся пальцами ловко поддевать из коробочки те самые загадочные колечки и вешать их на гвоздики, цепляя на них крючочки, нашитые на край тяжелого мохнатого полотна.
Когда оно, огромное и красное, с замысловатыми разводами и цветами, наконец, распласталось по стене, Бабушки еще не было. Мы с Бимом мирно доедали сырок. В гробовой тишине – такой, что было слышно, как на кухне капает кран, – Сосед Из Последнего Подъезда неспешно собрал все инструменты в свой чемоданчик и сел на диван, сложив на коленях свои громадные руки.
Я сунула в рот последний кусок и с любопытством смотрела на него: заберет ли он у меня серебристую бумажку и огрызок от яблока? Но он молчал и тоже смотрел на меня. Тогда мы с Мишкой и Бимом поехали обратно на кухню выбрасывать все это в мусорное ведро.
Пока я боролась с дверцей шкафчика, чуткое мое ухо уловило знакомые звуки «Ну, погоди!». Следовало торопиться – мультики мне разрешали смотреть нечасто. Бим мультики смотреть не пошел – дорога к мусорному ведру была открыта, и он занялся делом.
Такими нас и застала вернувшаяся Бабушка: Сосед Из Последнего Подъезда на диване, а ярусом ниже – я, на полу, на горшке, в обнимку с Мишкой. И все мы – дружно от души хохочем над выходками изворотливого зайца на фоне новенького свежеповешенного ковра. Бима, понятное дело, с нами не было: он в этот момент как раз заканчивал аккуратно раскладывать по полу кухни содержимое мусорного ведра.
– И чем же все это кончилось? Они в итоге все-таки поженились, – поинтересовалась трубка, – или дело ограничилось только ковром?
И мне снова пришлось долго рассказывать о том, как после того, как в нашем доме зазвучало слово «свадьба», все буквально пошло кувырком. Взрослые собирались вечерами на кухне, о чем-то горячо споря между собой. Бабушка выкатила в центр комнаты свою швейную машину и целыми днями, бурча и разговаривая сама с собой, кроила и резала тонкую розовую шелковую материю. Тетя, окутанная облаком чего-то очень легкого, воздушного, прямо нематериального, то и дело в задумчивости застывала у зеркала.
Остро стоял вопрос с туфлями: тридцать второй или на худой конец тридцать третий Тетин «золушкин» размер обувные фабрики просто игнорировали. Но если в «советское время» ее выручал «Детский мир», то сейчас его полки были безнадежно пусты.
Не менее остро намечалась проблема со свадебным костюмом для Соседа Из Последнего Подъезда, а теперь вернее сказать – Моего Будущего Дяди: таких богатырей постсоветская одежная промышленность еще не обслуживала. Кроме того, принципиально презирая форму «конторских крыс», он всю свою сознательную жизнь ходил в майках и джинсах, поверх которых редко надевались пиджаки, а все больше просторные куртки с многочисленными карманами, в которых всегда было много интересного.
Не думайте, я в них никогда не лазила. Просто когда Тетя собиралась такую куртку стирать, Мой Дядя, с досадой бурча, что она «еще чистая», степенно размещался на кухне и начинал все последовательно выгребать из карманов. На стол ложились не только сигареты и спичечные коробки, скомканные носовые платки и разнообразная мелочь, но и штуки совершенно не известного никому назначения, из которых отвертка или маленькие плоскогубцы были самыми знакомыми предметами. Оставалось только догадываться, как он не сгибался, таская на себе всю эту тяжесть. Иногда при этом он надолго «зависал», задумчиво бормоча: «А… вот она, оказывается, тут… а я ее искал» – и держал найденную «драгоценность» в замешательстве, не зная, как и куда ее положить «на видное место», ибо к этому моменту кухонный стол был уже совершенно занят.
Поэтому единственный костюм, который Мой Будущий Дядя надел тоже всего один раз в жизни – свадебный, – ему шили на заказ в ателье в нашем же доме. О чем моя Бабушка с какой-то чужой бабушкой (как выяснилось потом – мамой Соседа Из Последнего Подъезда) судачили по вечерам, соглашаясь друг с другом в одном: «Портным надо вырвать руки за обработку швов».
Хаос в нашем доме стремительно нарастал: квартира теперь напоминала нечто среднее между продуктовым складом, кулинарным и пошивочным цехом пополам со складом промышленных товаров. Бабушка возвращалась из магазина с гигантскими сумками, сетуя на то, что у нас маленький холодильник. На окне в кухне в банках мариновались помидоры и огурцы, на шкафах грудами лежала цветная бумага и высились башни из уже запакованных подарков. На всех возможных плоскостях, кроме священной швейной машинки, стопками стояла вынутая из серванта посуда.
Труднее всего приходилось Биму. Во‐первых, его нос настолько щекотали самые вкусные на свете запахи, что он, не в силах противостоять искушениям, научился сам открывать дверку холодильника, за что постоянно получал нагоняи от Бабушки. Во‐вторых, ему просто негде было приткнуться: куда бы он ни лег, его отовсюду сгоняли. Почему-то именно это место людям немедленно требовалось, чтобы что-то поставить. И даже его последнее пристанище – в самом углу у двери балкона за шторой, куда он прятался, когда бывал не в настроении, – было занято таинственной железной штуковиной с крышкой и ручкой, к которой мне категорически запрещалось подходить. Как я понимаю теперь, там был с какими-то страшными трудами добытый через знакомых чистый спирт. Его вечерами, со всеми возмо