Ты рассказывал мне сказки,
Только я не верила тебе!
– Маша! Что ты тут разбила?
Бабушка, судя по всему, подоспела как раз вовремя. Голова моя закружилась, и, проваливаясь с табуретки в какую-то сладкую дремоту, я ощутила, как ее руки подхватили меня, и услышала громовой хохот великана:
– Судя по всему, постсоветская конфетная промышленность по инерции еще наливает в настоящий шоколад настоящий ликер!
Очнулась я в гробовой тишине в своей постели. Горел зеленый ночничок, рядом на стуле клевала носом Зинаида Степановна.
– Ба-буш‐ка! – заорала я, внезапно испугавшись этой тишины.
Зинаида Степановна аж подскочила.
– Тихо, тихо, деточка! Слава богу, очнулась! Нету бабушки, гулять все уехали. Спи, деточка, спи, мое в чужом пиру похмелье…
И я, не в силах противостоять ее ласково‐воркующему голосу, снова закрыла глаза и поплыла в пустоте, где рядом со мной летела Моя Тетя в развевающейся по ветру фате, Мой Теперь Уже Дядя, крепко держащий за руку Мою Тетю, Бабушка с блюдом в руках, великан, который все пытался меня догнать и всучить мне очередной цветок из апельсина. Все мы выпорхнули из окна девятого этажа нашей квартиры, и за нами стартовали и стартовали все новые и новые незнакомые мне нарядные люди, которые махали руками, как крыльями, и кричали «Горько!». Внизу во дворе стояла пожарная машина с лестницей, которая так и не смогла дотянуться до наших окон, и на ней, держа в одной руке горшок, а в другой – вонючую тряпку, степенно возвышалась Зинаида Степановна.
– О господи! Давно я так не смеялась, – то и дело захлебывалась телефонная трубка во время моего рассказа.
– Понимаете? Бабушка еще долго потом мне выговаривала, что я чуть не испортила все свадебное торжество. Но в конце концов она же меня простила! А Тетя и Дядя вообще об этом не вспоминают, так, как будто этого и не было!
– Ну, ты же все это не нарочно сделала! Ты просто еще совсем маленькая! И за все эти проказы тебя еще можно и нужно извинить! – Женщина на том конце провода вдруг как-то судорожно вздохнула, словно захлебнулась. – Но рано или поздно детки вырастают, становятся взрослыми. И то, что в нежном возрасте было маленькими и невольными шалостями, бывает, превращаются у них в большие умышленные подлости… Которым нет и не может быть прощения!
– Как так? – изумилась я. – Почему?
– Потому что если все-все прощать, то подлость весь мир захватит, – жестко произнесла трубка. – И тогда таким очаровательным фантазеркам, как ты, совсем негде будет жить. Так мы будем звонить в милицию или нет?
И тут в прихожей щелкнул замок.
Я уронила трубку и побежала к двери. Усталый, сонный и мокрый Бим прошлепал мимо меня к своему месту и не лег, а буквально упал на него, словно в изнеможении. У Бабушки было бледное, переполошенное лицо.
– Маша! Как ты меня напугала? Я бегу по улице и вижу, что во всей квартире горит свет! Что случилось? Почему ты не спишь?
Я бросилась к ней на шею и снова разрыдалась. Теперь уже от счастья.
– Бабуля, где вы были? Мне было ужасно страшно… Я проснулась, а вас нет… Я подумала, что Бим запросился в туалет, а на улице тебе предложил конфету маньяк… А Биму сахар…
– Господи, какой же у тебя кавардак в голове, – сказала Бабушка, подхватив меня на руки и внося в комнату.
И тут она увидела болтающуюся на проводе телефонную трубку.
– А почему трубка снята?
Я рванулась с рук Бабушки к телефону:
– Тетя, тетя… не надо в милицию… Бабушка нашлась…
– Я слышу, – усталым голосом проговорила трубка. – И очень рада, что все обошлось. Спокойной тебе ночи, девочка!
– Ты же, наверно, человека разбудила. – Бабушка буквально выхватила трубку из моих рук.
Но оттуда уже раздавались короткие гудки отбоя.
– Ну вот… я даже извиниться не успела… А ты же, конечно, номер не запомнила…
Бабушка размотала шарф, поставила на пол сумку.
– Беги в постельку… Я сейчас пальто сниму, переоденусь, руки помою и приду.
Мы с Мишкой юркнули под одеяло и долго-долго слушали, как Бабушка возится в прихожей, тяжело сопя и вздыхая.
Наконец она вошла в мою комнату. Зажгла светивший мягким зеленым светом ночничок с рыбками и села возле меня на край кровати.
– Спи, маленькая…
– Бабушка, а ты?
– И я пойду спать… Устала очень…
– А где ты была?
– На работе.
Я так и подпрыгнула на кровати:
– Как на работе? Разве можно ночью студентов учить?
Бабушка помолчала.
– Нет, Машенька, студентов я больше не учу. Меня сократили… Двадцать семь лет я там хорошо студентов учила… а теперь вот… стала плохо учить…
– Ты? Плохо? Не может быть!
Но Бабушка не ответила, опять глубоко задумалась, а потом сказала:
– Я теперь, Машуля, часто буду уходить ночами. Мне, моя девочка, еще три года до пенсии… Я должна работать…
– А мы с Мишкой как же? – Мне стало отчего-то опять страшно. Даже рядом с Бабушкой.
– Что-нибудь придумаем! Просто мне именно сегодня надо было выйти на новую работу. Вот и пришлось тебя оставить одну. – Бабушка усмехнулась: – Кто же знал, что ты такая… чуткая… возьмешь и проснешься. Ладно, спи… и я пойду лягу…
Мы помолчали.
– Бабушка, а Бим тебе был зачем?
– Автобусы-то уже не ходят. А до почты идти пешком целую остановку. Вот он меня и охранял.
Оказалось, действительно и взрослым бывает страшно – права была та тетя в телефоне!
Бабушка укрыла меня, подоткнула одеяло и поднялась.
– Бабуль, – пробормотала я, уже сладко проваливаясь в сон, – а зачем тебе ночью на почту?
Бабушка поджала губы и сунула руки в карманы халата.
– А я теперь там пол мою… В отделе приема. Спи, детка! – Погасив ночник, она медленно вышла и тихо притворила дверь.
И в ее комнате еще долго почему-то горел свет.
Рассказ девятыйЗаразная болезнь
Мы помним, что Бабушка очень много работала, а Мама сперва долго и тяжело болела, а едва оправившись, вынуждена была снова уехать на Север, зарабатывать деньги, которых, как считалось в нашей маленькой семье, «на жизнь мучительно не хватает». Поэтому я, как и миллионы детей в нашей стране, все будние дни (а иногда и ночи) проводила в детских садах.
Нет-нет, я не оговорилась – именно «в садах», ибо «детских учреждений» в моей жизни было много. Видимо, с ними как-то еще со времен дома ребенка дело у меня не заладилось. И поэтому примерно раз в год (а то и чаще!) Бабушка, проклиная меня на чем свет стоит, забирала откуда-то какие-то документы и «садилась на телефон» обзванивать знакомых, не порекомендует ли кто-то «приличный сад» с «хорошей воспитательницей».
Знакомые рекомендовали. И я шла в новую группу, где все было… по-старому. Та же ненавидимая мной манная каша по утрам на завтрак, та же запеканка, так же надо было зачем-то обязательно тратить попусту два часа своей жизни на дневной сон. Тот же квадратный «загон для выгула», обсаженный одними и теми же кустами «волчьей ягоды», с традиционной деревянной верандой, те же уличные игры. Такой же набор игрушек, как и в предыдущей «игровой комнате», разве что цвета волос и одежки кукол разные. Те же детские «разборки». И даже нянечки и воспитатели мне через какое-то время начинали казаться неотличимыми друг от друга: они совершенно одинаково учили нас лепить, рисовать, клеить поделки из бумаги, рассказывали одни и те же истории, читали одни и те же книжки и одинаково на нас всех кричали. Ростом выше или ниже, блондинки или брюнетки, полненькие или худые как щепка, они все, как одна, одинаково раздраженно складывали мне в рот эту самую манную кашу, одинаково сплетничали между собой и в любую свободную минуту бегали под лестницу или за угол тайком покурить. Словом, в каждом новом детском саду мне очень скоро становилось невыразимо скучно.
Судите сами. Вывели нас как-то с традиционными ведерками и лопатками всем скопом гулять. Димка с Толиком немедленно оккупировали горку и стали сбрасывать с нее всех, кто пытался на нее забраться. Но вчера они точно так же держали оборону в кустах в углу нашей площадки, и кончилось это (как и кончится сегодня) ревом, зеленкой и жалобами родителям.
Группа девочек воробьями расселась на бортике песочницы и судачит о том, какую Юльке купили куклу, сколько она стоит, настоящая ли она американская или китайская подделка, какие в наборе прилагались к ней платья. Дело тоже кончилось едва ли не потасовкой: то ли одна из девочек не дождалась своей очереди переодевать эту самую куклу, то ли выбрала не то платье. А может быть, сделала ей не ту прическу. Вчера с тем же результатом они так же бурно обсуждали, какие новые туфельки принесла мама для Светы к предстоящему садовскому утреннику. А завтра… завтра будет новая заколка, куртка, перчатки – какая разница, что!
На каждой прогулке кто-то с бешеным азартом обязательно раскручивает карусель. На ней – совершенно непонятно зачем – каждый раз оказывается именно Пашка, ведь всем известно, что издевательство над ним в группе – дело совершенно дежурное. Вот и сейчас – у Пашки уже закружилась голова, он хочет соскочить, но ему не дают этого сделать. И не дадут, пока не вмешается кто-то из разъяренных взрослых.
В сторонке за каруселью, под прикрытием всеобщего шума и гама, группа из трех согласованно орудующих лопатками карапузов вдохновенно выкапывает один из кустов. Вчера они вели подкоп под соседнюю площадку. А позавчера подрались из-за формы песчаной кучи, которую общими усилиями соорудили в песочнице.
Тощая, высокая, надсадно ругающаяся воспитательница в расстегнутом пальто мечется по площадке, как большая черная птица. Она явно не поспевает за происходящими событиями. Выдергивая за руку и волоча на веранду очередного наказанного, она то и дело вынуждена бросать его на полпути, чтобы выхватить другого. Самой же ей хочется, спокойно сидя на лавочке, решить с заместителем директора сада окончательно и бесповоротно крайне важный вопрос: к лицу ли ей новая стрижка и черный цвет волос, которые она пока покрасила тональным шампунем. Если да, то, конечно, она еще раз сходит в парикмахерскую и уже «вложится» в длительное «окрашивание». Знаю я это потому, что сижу за спиной замдиректора на той же лавочке и невольно все слышу.