Тетя Тамара, предварительно выглянув, шмыгнула в коридор. А Бабушка, деловито оглянувшись, скомандовала:
– Маша, ничего без спросу не трогать. Тут иголки, булавки…
Но я и не собиралась. Мое внимание было целиком приковано к черному пол-человеку на длинной палке, внезапно обнаружившемуся за «горкой». У него не было ни рук, ни ног, ни головы! И тем не менее он покорно нес на своих плечах незастегнутый длинный, хитро и забавно составленный из белых и голубых кусков плащ, что придавало этой «фигуре» еще более ужасающее сходство со зверски изуродованным обезглавленным человеком.
– Бабушка, кто это? – Теперь и я заговорила хриплым шепотом. – И где у него голова?
– Голова тут не нужна, – отмахнулась Бабушка. – Тетя Тамара кепки не шьет. Хотя, может, и шьет. Это манекен.
– Поставила, – отдыхиваясь, словно после тяжелого бега, доложила Тетя Тамара, врываясь в комнату. – Слава богу, на кухне никого нет. Машенька!
Это Тетя Тамара вспомнила про меня и открыла коробку с конфетами.
– Можешь взять конфетку, и на тебе твое богатство. Бери все, что тебе понравится. Это уже только на подушечки.
Она юркнула под свой швейный стол и выволокла на свет божий огромную картонку из-под телевизора, полную всяческих разноцветных обрезков.
– А мы пока с бабушкой поговорим, кофейку выпьем.
Программа мне была хорошо известна, и я внутренне затосковала. Похоже, примерка «плащика» затягивалась на весь день.
– И кого она поселила?
– Ой, не спрашивай! – невесело начала жаловаться Тетя Тамара, вынимая из «горки» тоненькие, маленькие, похожие на раскрывшиеся цветочные бутоны кофейные чашечки и накрывая на стол. – В маленькой комнате еще ничего – девочка Леночка, откуда-то с Украины. Тихая, хорошая, скромная. В высшей какой-то школе чего-то учится, зубрит все время какие-то цифры и графики… Посинела вся, иссохла от этой зубрежки. Ее почти никогда дома не бывает – она секретаршей у какого-то босса в конзе… конза… тьфу, черт…-тинге работает. А во второй – довольно приятная женщина с ребенком жила, сейчас съехала. Ты представляешь? Ребенок у нее как-то заболел, она повезла его куда-то под Москву к матери. Так эта…
Тут Тетя Тамара захлебнулась от возмущения и чуть не уронила изящную сахарницу.
– Так эта тут же ее комнату сдала! След простыть не успел! При этом жилица ей деньги за месяц вперед отдала! Но, однако, двери за ней не успели закрыться, как она тут же все носки-трусы с игрушками из шкафов повыгребала, в угол на пол свалила и сдала комнату какой-то паре! Они…
Тут Тетя Тамара метнула в меня тревожный взгляд и понизила тон:
– Они тут трое суток из койки не вылезали… Он изволил в одних трусах по коридору в туалет шлепать… Ну и… сама понимаешь…
Я сделала вид, что сосредоточенно изучаю кусочек парчи.
– Тетя Тамара, а это взять можно?
– Можно, детка, можно, – закивала Тетя Тамара и уже нормальным тоном продолжила: – А жилица через три дня возьми да и вернись! Такой скандал был, такой скандал! Ой, кофе!
И Тетя Тамара опять убежала. Бабушка встала, прошлась по комнате и подошла к пугавшему меня полчеловеку.
– Красивый плащ… Плечи подложены… Какая же она умелица!
С дымящимся кофейником в руках в комнату снова «занырнула» Тетя Тамара.
– А теперь в той комнате кто живет? – поинтересовалась Бабушка.
– Ой, не спрашивай, – опять тяжело вздохнула-всхлипнула Тетя Тамара. – Маленький такой мужчина, но хороший, интеллигентный – то ли армянин, то ли азербайджанец… Машина у него такая серебристая, красивая. У себя там он, кажется, главврачом чего-то был… А тут, как водится, чем-то торгует. Так она…
Тут Тетя Тамара выразительно показала на меня глазами, и Бабушка, подойдя ко мне, зажала уши руками. Но до конца у нее это не получилось, поэтому я все равно все услышала.
– Так она, представляешь, – патетическим шепотом залопотала Тетя Тамара, – в первую же ночь, как он въехал, к нему в комнату дверь открыла, подушку на его кровать плюхнула, и… такая у них тут музыка пошла. Я совсем спать не могла, эта комната-то напротив моей… И теперь вот опять беременна. Уже трое бегают… Этим жрать нечего, а она снова с пузом…
– Как же нечего? Она же комнаты сдает? Не бесплатно же!
– Ой! – махнула рукой Тетя Тамара. – Она бизнес развивает – магазинчик какой-то держит. Чем-то торгует – до сих пор не разберу чем. Сейчас вот колоссальные деньги на какой-то сайт требуются… или нет, Интернет… нет… черт его знает, не понимаю я в этом… Ну, давай кофе пить, потом мерить будем.
К этому моменту я уже перебрала все лоскутки и изрядную цветную стопочку принесла на стол.
– Тетя Тамара, я возьму?
– Конечно! – не глядя, согласилась та и протянула мне печенье. – Ты с нами чайку попьешь?
– Не-а, – безрадостно протянула я, но печеньку взяла. – Я так подожду.
– Ну, подожди, подожди, мы сейчас, быстренько.
Делать было решительно нечего. Послонявшись по комнате и с опаской косясь на безногого черного полчеловека, я подошла к окну.
– А чего же ты свою вторую комнату тоже не сдашь? – спросила Бабушка.
– Что ты, что ты! – чуть не подавившись горячим кофе, замахала руками Тетя Тамара. – Тут такой террор, такой террор! К армянину-то к этому давеча законная жена приезжала. Так эта ее на порог не пустила! Представляешь??? Какое там!
Тетя Тамара перелила ароматную жидкость из турки в хрупкий сервизный кофейник и стала разливать по чашкам.
– Я с ней ругаться не могу! Пока муж был, тут еще хоть как-то жить можно было. А сейчас… Она зенками своими как зыркнет на меня, все внутри так и обмирает…
Тетя Тамара села, взялась за чашечку и откусила печенье.
– Порядочных-то людей сюда не пустишь… в этот вертеп. Сама понимаешь…
Они помолчали.
Я, тоже покусывая приторно-сладкое печенье, тоскливо глядела в окно. Пронзительно солнечный день пропадал даром. Небесное светило на высоких линяло-голубых небесах, не скупясь, щедро заливало отчаянно-желтым светом и кучерявящийся пышными кронами деревьев небольшой сквер под окнами, и мам с колясками, и детей на качелях, и бабушек с книжками на лавочках. Мне страстно хотелось туда, к безбашенно и безрассудно веселящимся детям, тем более что «бесились» они на качелях, которых я никогда не видела.
Но вместо этого под воркование Тети Тамары и Бабушки я вынуждена была рассматривать вид из окна. С высоты восьмого этажа он был бы просто великолепен – в этом месте Москва-река делала красивый поворот, – если бы перед самыми окнами не маячила какая-то нелепая белая, свернутая в прямоугольную плоскую трубочку бетонная «вафля», нелепо и неопрятно измазанная какими-то черными потеками и разводами. По ней, прямо по вертикальной ее отвесности, словно мухи, ползали какие-то люди, и какое-то время я развлекалась тем, что угадывала, в какую сторону они сейчас направятся и как скоро упадут.
Но люди не падали, и мне это скоро наскучило. Я снова глянула вниз: разлапистое, массивное основание этой «вафли» образовывало просторный внутренний двор, в котором по обеим сторонам решетчатых ворот стояли… танки! Да, самые настоящие! Я знаю, меня Сережка их в саду рисовать учил!
– Бабушка! – завопила я. – Бабушка! Там танки!
– Как, опять? – подхватилась Бабушка и побежала к окну.
Но, увидев, куда я показываю, успокоилась и рассмеялась:
– Ты что так пугаешь?
– Но это же танки, бабушка!
– Ну и что? Стоят себе во дворе, никого не трогают, Белый дом охраняют, – как о чем-то само собой разумеющемся и будничном сказала она и вернулась за стол.
Двор «вафли» был абсолютно пустынен и плавился под нестерпимым летним солнцем. Танки стояли безмолвно и неподвижно, но все равно пугали своей нелепостью и абсурдностью, ибо буквально в ста метрах от них, за решеткой в сквере, беззаботно носились и орали, качаясь на качелях, самые разнокалиберные и разновозрастные дети. Впечатление усиливалось тем, что в общей неподвижности «вафельного» двора редко-редко происходили внезапные вспышки активности: вдруг откидывалась круглая крышка, и из танка, словно таракан из кофейника, стремительно выскакивал крохотный человечек с оружием в руках. Выскакивал и, привычным кубарем скатившись с брони, тут же не торопясь, вразвалочку направлялся к навесу здания в тенек, на ходу лениво почесывая преющее под «полной боевой выкладкой» тело. И это вносило в весь мирный, разнеженный солнцем пейзаж ощущение тревоги – в остальном это был обычный московский летний день.
– А ничего печенье, правда? – услышала я за спиной голос Тети Тамары. – Это я неделю назад одному брюки укорачивала. Благодарный такой попался, заплатил и вот еще подарочек принес.
И она сама себе почему-то потаенно улыбнулась.
– Да, вкусное, – рассеянно отозвалась Бабушка, о чем-то задумавшись.
– И конфетки бери… Я ему же еще и пиджак подшивала… Так он меня и конфетами одарил…
И опять загадочная улыбка растянула ее губы.
Печенье на самом деле было прегадостным: в него, кроме сахара, похоже, вообще ничего не положили. Мне жутко захотелось пить.
– Ба… Ба… Ба… – заканючила я. – Пить хочу.
– Сбегай на кухню, – предложила Тетя Тамара. – Там в холодильнике на дверце квас есть. Возьми бутылочку и неси сюда. Беги, там на кухне нет никого.
Я, опасливо обойдя безголового и обогнув шкаф, нехотя толкнула дверь в коридор.
В квартире было тихо-тихо, и это придало мне смелости. Бодро прошагав две соседские двери, я решительно свернула в кухню и… застыла на ее пороге.
Из темного правого угла, в котором стоял обеденный стол – а окна этой стороны квартиры выходили не на солнечную сторону, – на меня в упор исподлобья смотрели страшные Тети Варины глаза.
– Ну, привет! – так не вяжущимся с ее крупной фигурой высоким и чуть скрипучим голосом сказала она. – Чего стоишь, заходи!
И улыбнулась, показав ряд белых, крепких, ровных зубов. Улыбка на ее лице показалась как-то сама собой, совершенно отдельно от ее остановившегося, тяжелого, немигающего взгляда, и мне окончательно стало жутко.