Она молчала и не хотела помочь мне, тогда я схватил Сигурда за грудки и встряхнул его:
— У тебя есть меч?
— Да, — отвечает он.
— Ты сын Сигурда из Сальтнеса, — кричу я, — твоей матерью была Рагнфрид, некогда монахиня, изгнанная с позором из монастыря за то, что уступила твоему отцу. Твой отец погиб в битве под Хаттархамаром, он тоже был моим другом, и другом конунга, он был тверд, как конунг, хотя его глаза и не видели силы прощения, как ее видели глаза норвежского конунга, но он был храбр в бою! Ты сам еще ребенком стал служить конунгу, а потом служил ему и зрелым мужем. Ты был близок конунгу. Ты сражался с ним бок о бок. Ты был одним из первых в его дружине, и когда он казнил и когда миловал. Ты знал конунга?
— Да, — отвечает он.
— И что же ты скажешь теперь? — спрашиваю я.
Он молчит.
Тогда я говорю:
— Ты воин, Сигурд, и я требую от тебя, знавшего конунга и его волю, уведи этого человека из дома и там, в вое ветра, найди конунга. И поступи с Гаутом так, как поступил бы конунг.
— Ступай, — говорю я, — и приведи его обратно с рукой или без руки!
Гаут смотрит на меня и повторяет:
— Все, что у меня есть, к твоим услугам.
Они уходят.
И пока мы молча стоим вокруг очага и над Рафнабергом воет вьюга, йомфру Кристин, прекрасная дочь конунга, обращается ко мне и снова спрашивает:
— Что давало моему отцу такую силу? Что он скрывал в сердце, чего не видел никто?
И я отвечаю:
— Твоим отцом конунгом владело неутолимое желание господствовать над людьми и столь же неутолимое желание позволить Богу господствовать над собой.
— Скоро они вернутся… — говорит она.