– «Зверюга» вынужден работать. Он в полку за начальника штаба оставался. Тут комиссия из Ташкента прибыла. Официальная версия: свалился в темноте на камень, проверяя ночью караул.
– А Элька, как она?
– Да что с ней станется? – вздохнул Гамаюн. – Избила четырех мужиков и дальше пьянствовать отправилась в компании со «стюардессой». Я велел солдатам немножко прибраться в комнате. Стекла, мусор, окурки вымели, но кто будет окна стеклить и дверь вставлять, не знаю. Разбирайся со Зверевым. Он драку затеял.
Позднее комбат шуганул штабных, тогда окна и дверь быстро вставили.
Через неделю в полк заявился с дороги Степанцов. Я его поймал в столовой и, прихватив за локоток, сказал пару ласковых.
– Никифор! Как ты смеешь материть старшего по званию? – возмутился майор.
– Саня! Ты почему без спроса взял мои вещи? Роешься в чужих чемоданах, воруешь пистолет трофейный! Коран верни и все остальное тоже!
– Я?!! Да иди ты к черту! Докажи! Я ничего не трогал у тебя. Замполит, тебе это приснилось! – нагло улыбнулся майор.
– Сашок, не зарывайся, я ведь тебя и на дороге достану! Отдай по-хорошему. Обещаю, хуже будет.
– Старлей, иди проспись, съешь таблетку от болей в голове. Перегрелся на солнышке, наверное! – нахально ответил Степанцов и ушел.
– Ну что ж, обижайся на себя! – крикнул я ему в спину.
В столовой в своем излюбленном углу сидел особист нашего батальона Растяжкин и ковырял вилкой малосъедобную пищу.
– Привет, комиссар! Какие проблемы? Вид шибко озабоченный, – усмехнулся майор.
– Нехорошая история произошла, даже неприятно рассказывать. Я из Панджшера вынес автоматический пистолет, принадлежавший погибшему вертолетчику. Помнишь?
– Ах, так он у тебя оказался тогда? – расплылся в лукавой улыбке контрразведчик. – Нашелся, значит!
– Ага. Давно хотел сдать, но то отпуск, то рейды. Перед выходом на боевые достал из сейфа, но закрутился и не успел принести в службу вооружения. Возвратились, а его у меня украл Степанцов. Если желаешь приобрести пистолет для себя, конфискуй. Коран еще изыми. И желательно выговор объявить ему, с какой-нибудь гадкой формулировкой. Чтоб воровать было не повадно!
– Спасибо за информацию, Никифор! – Глаза майора жадно заблестели. – Сделаем! АПС, говоришь? Прекрасно, прекрасно. Подарю потом в штаб армии руководству, когда на замену буду уезжать!
Он отставил в сторону тарелку и умчался искать по общагам Степанцова. Но того и след простыл. Через пару дней Растяжкин вернулся с дороги с пистолетом в огромной кобуре, висящей на боку.
– Извини, Никифор, но, сам понимаешь, тебе ничего вернуть не смогу Коран уничтожен, пистолет конфискован. Выговор объявлен. Степанцов у меня сутки объяснительные писал, негодяй! При этом такими словами тебя материл – не передать! Ха-ха! – загоготал довольный Растяжкин.
После рейда потрясенный катастрофой вертолета комбат зашвырнул в один угол горные ботинки, в другой «лифчик» с магазинами.
– Все! П…ц! Никаких боевых! Ни шагу из гарнизона до замены! – прорычал, матерясь, Чапай. – Прямо сейчас ухожу в санчасть. Залягу на чистые белые простыни, выжру из горла бутылку водки и буду балдеть. Война – никогда больше! Пусть хоть расстреляют! Я нужен семье живым. Тем более что мой сменщик вылетел из Ровно и движется в направлении Ташкента.
– Василий Иванович! Все будет хорошо! – успокаивал я комбата. – Самое страшное позади.
Подорожник собрал туалетные принадлежности, тапочки и вышел из комнаты. Отправился «болеть» в санчасть. Неприятная картина. Железный комбат! Гроза батальона! Сила! Глыба! Кремень! Образец службиста и воспитателя разрушался на глазах. Деградировал. Его раздавили и морально сломили постоянные потери. Прав был Марасканов: «Начнут крепко молотить батальон, погладит смерть по голове, и вся спесь с Чапая слетит».
В душе его что-то надломилось еще в ноябре прошлого года, со смертью Арамова. Дальше – больше. Теперь оставалось только наблюдать за жалким зрелищем да вспоминать о его былом величии.
Иваныч решил закатить в честь благополучного отъезда крутую пьянку. Танкисты, артиллеристы, пехота. Приглашались комбаты и заместители. Крепко выпив, он подхватил меня за локоть и потащил в женский модуль прощаться. Во второй руке у него была неначатая бутылка водки. К его удивлению, «аэродром» был занят десантниками. Этих ребят разместили за забором – в городке, оставленном ушедшим в Союз зенитным полком. Они обнаглели до безобразия. Мало им своих теток, приперлись к нам! А попробуй мы, пехота, там появиться? Будет драка!
В комнате сидели какой-то подполковник (как оказалось – замкомандира полка), майор и старший лейтенант. Странная компания. Все с орденами, медалями, прикрученными к хэбэ. Вот вырядились! Парни как на подбор: здоровенные, высокие, под два метра. Красавцы! Мы же – маломерки, унылые пехотинцы. Никакого сравнения. К тому же мы явились в дым пьяные. «Стюардесса» сидела на коленях подполковника и весело щебетала, а тот что-то шептал ей на ушко.
– Убью заразу! – тихо прорычал Подорожник, но, отхлебнув водки из горлышка, сдержался.
– О-о-о! Рады гостям! – радушно приветствовал нас молодой майор.
– Это вы в гостях! – возразил я. – Хозяева этой территории – мы! Парашютисты тут – незваные гости!
– Ребята, давайте дружить! – миролюбиво предложил старший лейтенант и представился: – Сергей!
Майор тоже назвал себя:
– Александр.
Я в ответ громко буркнул свою любимую фразу:
– Когда у родителей бедная и убогая фантазия, то называют ребенка самым незамысловатым именем – Саша или Сережа!
Десантники покраснели от злости, но промолчали. После первого тоста «за братство по оружию» к нам на помощь пришел Филатов. Он вновь вернулся в полк. А сейчас пришел к своей полковой «маме». Любаша давно крутила любовь с генералом. За ней приезжала время от времени машина, и она исчезала в необъятных просторах штаба армии. Я слегка смутился, но бывший «кэп» крепко, с чувством пожал мне руку и даже обнял. Почувствовав моральную поддержку в лице Филатова, комбат повеселел. Налив полный стаканчик водки, Чапай довольно громко произнес:
– Никифор, а ты знаешь, что если вот такому длинному десантнику дать коленом по яйцам, то он переломится пополам.
Я задорно рассмеялся этой шутке, а Иваныч продолжил:
– И когда парашютист опустится низко, в этот момент следует бить его физиономию о колено. Он тогда становится ручным.
Десантники опешили, прекратили мять и гладить теток. Майор примирительно произнес:
– Ребята, давайте не будем ссориться! Мы ведь ходим одними тропами, воюем вместе. Чего вы злитесь?
– А то! Если бы мы с комиссаром вошли в ваш женский модуль, то нас бы оттуда вытурили. А я вас терплю целый час! – воскликнул Чапай. – И если тропы одни и те же в горах, то койки – разные!
Филатов сидел у окна, пыхтел, словно паровоз, и багровел от злости. Десантники сказали, что выйдут покурить, и дружно ретировались. Обратно в комнату они больше не возвратились. Женщины надули губы и сердито закричали на Подорожника.
– Ты чего, Иваныч, раскомандовался? Шагай в свой батальон, там и командуй. Кому хотим, тому и даем! – громче всех возмутилась «стюардесса».
– Ах ты дрянь! «Офицерский осколок»! Вот и славно! – воскликнул взбешенный Подорожник. – Живи, как хочешь, я тебя больше знать не желаю. Пойдем, комиссар, отсюда!
Мы вышли прочь и двинулись по дорожке, наслаждаясь вечерней прохладой.
– Василий Иваныч, а чего Филатов в полку объявился? Он ведь теперь начальник штаба дивизии, которая возле иранской границы?
– У Ивана Грозного большие проблемы с особым отделом. Контрразведка за него крепко взялась. Сейчас вызвали в Кабул для разбирательства. Скажу по большому секрету, а ты никому больше!
– Могила! – пообещал я и дыхнул ему в лицо винными парами.
– Мне в штабе по секрету рассказали. Помнишь, Ковзонский осенью приезжал с концертом в полк?
– Ага! Солдаты и сейчас на подаренной гитаре тоскливые песни бренчат, – ответил я.
– Тогда певец на банкете подарил Ивану Грозному пластинку с автографом и кассету с новыми записями. «Батя» расчувствовался и ответил подарком – пистолетом ПМ. Тот пистолет был трофейный, со сбитым заводским номером. Разведка в кишлаке на засаде захватила, его не учли и не сдали. Ковзонский обрадовался подарку, расцеловал «кэпа» и повез через таможню, не таясь. Сунул, как сувенир, просто во внутренний карман. А на переходе границы поставили систему контроля. Минуя «звенелку», он прокололся. На вопрос: «Откуда оружие?» – певец ответил, что подарил командир восьмидесятого полка. Теперь третий месяц Филатову мозги пудрят. Шьют статью: контрабанда оружием. Объяснительные, рапорты, докладные. Чем закончится – неизвестно. Глупость, конечно. Медленно-медленно, но дело раскручивается. Филатов уже уехал к новому месту руководить штабом дивизии, а бумажное крючкотворство неторопливо движется к суду. Или, может, ляжет под сукно, если повезет – дело-то уголовное. А тут еще одно разбирательство на подходе. Напасть за напастью. Помнишь, год назад солдат погиб? Тогда подрывали россыпь патронов и гранат в старой штольне.
Я кивнул головой, припоминая старое происшествие.
– Начальник инженерной службы торопился на совещание и поручил произвести взрыв сержанту. Но в том колодце скопился запас гораздо больший, чем рассчитывали. Сапера осколками и кусками земли поранило, слишком близко стоял. Да песком еще и присыпало. Хватились к вечеру, когда он уже остыл. Не забыли и эту историю. Вот Филатов и готовится к самому худшему. Могут даже, если захотят, посадить. Жаль «батю», коли пропадет…
…Действительно, жаль. Матюжник ужаснейший, грубиян, но вместе с тем добрейшей души человек. Отходчив, незлопамятен, добродушен. Своих в обиду не дает, офицеров растит, солдат бережет, бесцельно людьми не рискует. Глупость с подаренным пистолетом грозит сломать дальнейшую военную карьеру, в худшем случае – жизнь. Вроде бы из-за этого и представление к ордену возвратили.