Мы прервали душевные излияния Сержа тостом за славный восьмидесятый полк. Он выпил и вновь продолжил свою повесть:
– Не успел я освоиться в полку, как началась Панджшерская операция. Из командиров в строю только ротный Ваня Кавун, я и прапорщик с гранатометного взвода. Остальные в госпиталях, отпусках и черт знает где отираются, замены ждут… Попал я в самое пекло – в штурмовой отряд для обеспечения движения армейской колонны. Впереди танк с тралом, затем еще тягач с «лопатой», грузовик с тротилом, далее мой взвод. Несколько километров прошли спокойно. Едем, а по сторонам лежат сгоревшие машины, бронетехника. Но, не доходя до Писгоранского Креста, попали в ловушку – тралом задели мину.
Подрыв! Часть дороги обрушилась, и техника остановилась. Внизу крутой обрыв, не развернуться. Тут же второй подрыв под колесами «Урала». Кабина и капот разлетелись в куски. К счастью для нас, взрывчатка в кузове не сдетонировала! Обоим солдатам ноги оторвало прямо по туловище. Те, кто был рядом, бросились вытаскивать их из-под остова кабины. А им и помощь не окажешь! Сосуды разорваны, кровь хлещет, и никак не перетянешь. Ужаснейшая картина! У меня сердце остановилось, глаза из орбит вылезли. Вокруг дикая суета: медики колдуют, солдаты кричат, офицеры по радиосвязи докладывают, машина дымит. Тягач съехал в сторону, разровнял площадку для вертолета. Ми-8 только начал зависать для посадки – и вдруг резко рванул вперед и взмыл в небо.
В этот пятачок бросили несколько гранат. По колонне забарабанили пули, осколки. Это духи из невидимых нами пещер открыли огонь. Там были замаскированы и ДШК, и безоткатки, и гранатометы.
«Крокодилы» сделали несколько залпов и улетели. Ми-8 тоже уцелел, задымил, но не рухнул. Я своим солдатам командую, чтоб головы под бронелисты фальшборта прятали от визжащих шальных осколков и рикошетов. У самого ни каски, ни бронежилета. Думаю, черт с ней с задницей, если по ней чиркнет, а вот башку жалко.
Присели, стреляем по склону, по пещерам, а толку нет. Духов очень много. На моей машине Ширков ехал, молодой наводчик, он растерялся совсем. Механик к нему в башню через отсек старшего стрелка перебрался, поднял пушку и открыл огонь. Минуты через три бородатые разозлились и гранатами прошили башню. Обоим пацанам ноги оторвало кумулятивной струей и вдобавок все тело иссекло осколками. В конце концов артиллерия пристрелялась и накрыла гору. Духи сделали свое черное дело и, видимо, по норам ушли – в глубь пещер. Позже огнеметами их оттуда выжигали. После «шмелей», думаю, никто не выжил.
– Помню эту кошмарную историю, – вступил я в разговор. – Приезжаю в роту, а погибших бойцов только что увезли на «Черном тюльпане».
– Никифор, ты видел лишь фото тех убитых, а у меня механик на руках умер! – воскликнул Острогин. – Последние слова бессвязно бормотал. Одно лишь я разобрал: «Надо, лейтенант, к солдатам человечнее подходить, мы тоже люди». Честно говоря, я к своему взводу подошел с мерками образцового полка, расквартированного в Германии, сразу как прибыл. Орал, гонял, строевые занятия, физподготовка. А бойцы – уставшие, измученные после рейда. Одному за пререкания по башке настучал. Они обиделись. Видишь, даже в последних словах перед смертью была обида на меня.
Итог боя: бородатые ушли, а четверо бойцов умерли. Два сапера из взорванного «Урала» и мой экипаж. Еще десяток раненых. Ну, думаю, скоро и ко мне костлявая придет! Неделя в Афгане – и такой кошмар, а впереди еще два года! Как выжить в этой мясорубке? Ну, ничего, выжил! Повезло не всем, но мне счастье улыбнулось!
– Выпьем за удачу! – предложил Афоня, прерывая наступившее молчание. – За твою и нашу! Чтоб нам вернуться домой живыми и здоровыми.
Мы подняли стаканы, чокнулись и задумались. Сережка – счастливчик, одной ногой уже дома. А мне и Афоне еще по два месяца служить, Шкурдюку, бедолаге, целый год. Он и выпить-то не может для снятия стресса. Печень откажет. Глотает боржоми…
Проверка караула – крайне неприятное занятие, когда находишься в полку. Встаешь среди ночи, бредешь в темноте к караульному помещению, спотыкаясь о кочки и камни, дрогнешь на ветру. Бр-р-р! Потом берешь сержанта-разводящего и идешь по постам, разбросанным вокруг городка. Удивительно, но факт! Вокруг враждебная страна, противник, духи живут в соседних кишлаках. Ветер заунывно воет, а часовые спят! Вот и сегодня та же история! Приходим с Муталибовым на склад боеприпасов, а оба часовых спят, завернувшись в караульные плащи. Автоматы лежат рядом, богатырский храп раздается на всю округу. Они даже не шелохнулись при нашем появлении. Не услышали.
Сержант собрал автоматы и отошел чуть в сторону, сел на грудь ближайшему к воротам солдату, сжал ему горло рукой и наступил ногой на руку. Лопоухий бойчина в ужасе забился, словно раненая птица. Наверное, подумал, что сейчас умрет. Он хрипел и вырывался изо всех сил, пытаясь освободиться. Я чуть-чуть попугал парня и отпустил, а то, чего доброго, скончается от страха. Солдатик вскочил на ноги и, увидев нас, пришел в себя. Второй, тощий как щепка, так и не проснулся, пока Муталибов не отвесил ему сочного пинка по заднице. Спящий тотчас вскочил и получил еще затрещину.
– Сволочи! Негодяи! – заорал я на молодых солдат. – И самих убьют, и полк взорвут этим боезапасом! Половину Кабула разнесет при взрыве складов. Самим жизнь не дорога, подумайте о здоровье любимых мамаш. Как они жить без вас будут?!
Щуплый боец, вытирая брызнувшие слезы, простонал:
– Товарищ старший лейтенант! Мы не спали. Мы просто лежали и грелись. Замерзли!
– Грелись, говоришь? А где твой автомат?
Солдаты растерянно огляделись по сторонам.
– Эх вы, вояки…
– Сморило малость, товарищ старший лейтенант, – оправдывался, шмыгая носом, лопоухий.
– Тебя сморило, а из-за вашего разгильдяйства другие пострадать могут! – продолжал я. – Муталибов, вызывай смену! Этих снять с поста! Завтра разберемся!
И так из раза в раз. Старослужащие не спят, они обычно нарушают дисциплину по-другому: курят, сидят, лежат в кустах. А молодежь – дрыхнет, не боясь даже нападения духов и гибели. Понятно, что смертельно устают. Война без передышек! Две недели – рейд, затем изматывающая боевая учеба и вновь в рейд. Но надо крепиться. Расслабишься хоть чуть-чуть, смерть тебе и друзьям…
Глава 19. Погиб после замены…
Петя Метлюк предложил сходить в командирскую баню, помыться, попариться, отдохнуть по-человечески.
– Я за три месяца одурел от вашего первого батальона, – грустно признался майор.
– Это как? – возмутился я. – Ты ведь наш замкомбата!
– Э-э-э! – махнул он рукой. – Я пришел сюда майорскую должность получить. Уговорили: мол, дел на полгода. Сглупил! Черт меня дернул поддаться на посулы. Сидел бы сейчас себе на заставе и в ус не дул. А тут проверки, занятия, строевые смотры, дежурства – показуха, да еще боевые действия! Трупы, трупы, трупы! А сколько раненых! Того и гляди, самого грохнут! Бытовые неудобства, ужасная суета. Ноги по колени стоптаны, спину ломит, руки болят!
– Как это – неудобства? Ты хочешь сказать: во втором батальоне в зеленке было лучше? – удивился я.
– Конечно! Не сравнить! Я был сам себе хозяин, царь и бог! У меня на командном пункте роты имелась замечательная банька с парилкой. Глубокий бассейн пятиметровой длины вырыт и камнем выложен. Душ! А какая столовая! Овощи и фрукты – круглый год. Повар-мастер! Кушанья – пальчики оближешь! Я с местными дехканами дружил. Всегда с продуктами, с рисом, с мясом. Никаких проблем.
– А какая дружба может быть с ними? На чем основывалась? Вокруг заставы одни враги.
– Никифор, вблизи поста было три кишлака. Я по ним без толку не стрелял, и они меня не обстреливали. Озорничать бойцам я не позволял, поэтому жили спокойно. Обстреливают тех, кто грабит и мародерствует! А дружба… Ну, такой приведу пример. Приходит аксакал и говорит: «У нас свадьба, завтра женю сына. Обязательно весь кишлак соберется на праздник. Мы беспокоимся, что охранение будет плохое, наши соседи обязательно придут грабить. Дай мины, мы на тропах поставим и погуляем спокойно. Я тебе, командир, за это – барашка!»
Жалко, что ли, добра! Выделил я ему несколько противопехотных мин, он привел в благодарность живой мекающий шашлык. Красота! День и ночь у них свадьба гуляла, под утро несколько громких хлопков раздалось. Сержант доложил, что слышны вдали взрывы и стрельба. Я успокаиваю по связи батальонное начальство, что обстрел не у меня. Вечером следующего дня приходят из другого кишлака старички: «Командир, нас соседи обидели, дорогу заминировали. Помоги! Дай парочку мин! Поставим на дороге к ручью. Отомстим. Не откажи, друг, мы тебе овощей привезли и десять кур!»
Ну, спасибо, думаю. Берите, я не жадный! Не поможешь – значит, ты, шурави, на стороне другого кишлака. Врагом станешь. Зачем проблемы? Они наверняка догадываются, что соседи мины у меня получили. А так, я друг обоим племенам. Третья делегация приходит с просьбой пропустить по тропе мимо поста молодежь. Ребята хотят к соседям сходить поздним вечером. Понятно: не на танцы, грабить идут.
Ну, идите. Пропустили. Они невесту украли и обратно прошли. Отец девушки ко мне бежит: «Выручай, командир, мы в засаде у дороги посидим, не стреляй». Ладно, не будем стрелять. Главное дело, предупреждайте заранее. И так они постоянно воюют меж собой, из года в год на протяжении веков. До нас, при нас и после нашего ухода продолжат друг друга истреблять. А я у них в друзьях, потому что не вмешиваюсь в процесс и помогаю каждому! Курятина, баранина, овощи, виноград на бражку – завсегда. А теперь я в вашем первом батальоне голодный, усталый, немытый…
– Бедняга! Как я тебе сочувствую! – рассмеялся я. – Мы так не жили, нам не понять! Ничего хорошего не теряли, потому что комфорта не знали. А вот из рая да на раскаленную сковородку к чертям с рогами, конечно, тяжело. И что ты предлагаешь? Сжалиться и организовать тебе помывку?