— Нет. Перелякался дюже, но штаны сухие. К счастью, не задело ничем.
— Кто еще был в вертолете?
— Не знаю, выпрыгнул ли Арамов… Мы вместе с ним летели… Я выскочил, и почти сразу вертолет упал и взорвался… — ответил Сергей медленно, с большими усилиями, делая долгие6 паузы. Его колотила мелкая дрожь…
Солдаты лежали, прижавшись друг к другу, как испуганные воробьи. Они понимали, что сейчас офицеры станут всех поднимать и гнать вниз к раненым и убитым. Доставать тела из глубокого ущелья под обстрелом было страшно. Ни у кого не было желания в любую секунду превратиться в окровавленный труп и лежать на земле рядом с мертвым приятелем.
— Вася! Чего ждем-то? Внизу кто-то орет и стонет! Нужно ползти!
— Вот сам и ползи, умный какой! Пулеметы молотят без остановки, головы не поднять!
— А ты ее и не поднимай! По-пластунски, змейкой, мордой в землю! — предложил я капитану.
— Стар я, ползать под обстрелами. Помоложе найдутся, — возразил Вася и нахмурился.
— На меня намекаешь? — усмехнулся я.
— Ни на кого не намекаю. Я простой замначальника штаба батальона. Мне по должности не положено водить в атаку людей, воодушевлять бойцов. Другие на это учились…
Я взглянул на Сережку, но того била сильная дрожь. После болезни не окреп, а тут еще такой шок! Черт! Опять мне в передрягу попадать! До чего не хочется подставлять башку! На какое-то время я закрыл глаза, размышляя о предстоящей вылазке, достал номерок из-под тельняшки и погладил его для удачи. Убьют, как пить дать, убьют! Если послать одних солдат, а самому остаться в этой спасительной ложбинке? Нет, они наверняка где-нибудь залягут и никого искать не станут.
— Что ж, миссию следопыта беру на себя, — сказал я Чухвастову. — Сейчас с Шапкиным спущусь метров на пятнадцать по склону, а вы прикрывайте меня. Огонь из всех стволов! Отвлекайте пулеметчиков!
В этот момент на наши ноги сверху рухнуло тело. Оно было довольно крупных размеров, в шлемофоне вертолетчика, с окровавленным лицом, и громко материлось.
— Ты кто? — удивился Чухвастов. — И откуда свалился?
— Я борттехник! Я же из этого вертолета! Как живой остался, не пойму! — торопливо принялся объяснять «бортач». — Меня выбросило из люка вниз головой. Вот всю морду себе разбил при падении о камни.
— Сколько человек осталось в вертушке? — поинтересовался я.
— Ваших трое, кажется, и экипаж. Там кто-то стонет среди валунов.
— Шапкин, за мной! — рявкнул я, плюнул три раза через левое плечо и выполз из укрытия.
Сержант, чертыхаясь, выбрался следом. Пулеметная очередь взрыхлила землю метрах в пяти от меня. Плохо! Пристрелялись гады! Справа кто-то громко стонал и звал на помощь. Я перекатился туда и увидел обгорелого, закопченного «летуна».
— Эй, брат, ты кто? — крикнул я ему. — Идти или ползти можешь?
— Нет, не могу. Ноги обожжены. А-а-а-а-а! — громко с надрывом в голосе прохрипел в ответ вертолетчик. — Я командир эскадрильи подполковник! Помогите кто-нибудь, ради бога!
— Сейчас поможем. Держись! — обнадежил я летчика и взял у связиста радиостанцию. — «Багор», я «Багор-300», докладываю обстановку: найден живой член экипажа. Нужны «карандаши», чтоб выносили. Летчик ранен, обгорели ноги. Срочно сюда на помощь.
— Сейчас пришлю. У тебя промедол есть? — спросил комбат.
— Кто на связи? Всем остальным молчать! Что видишь внизу? — перебил Подорожника голос какого-то начальника. — Это с вами говорит «Заря-1», докладывайте обстановку!
Ого! Это комдив вклинился в разговор. А что сказать? Ни хрена не видно: сплошная дымовая завеса. Вертушка коптит горящими колесами и топливом из баков. Дюралюминий с громким треском и шипением полыхает, время от времени стреляя искрами. Но это хорошо, что много копоти: «духовские» пулеметчики потеряли нас из виду.
— Нашли одного раненого! Это командир вертушки. Нужна срочная эвакуация. Других никого пока не вижу. Сейчас спущусь вниз, как только заберут раненого. Докладывает заместитель «Багра», «Багор-300».
— Давай, сынок, действуй! Удачи! — напутствовал полковник.
Ишь, папочка нашелся! Лучше огневые точки «духов» подавите артиллерией. Потому что ползти дальше — значит выбраться из дымового прикрытия. Будем прекрасной мишенью.
Сверху зашуршали камушки и к нам подползли Шкурдюк, Чухвастов, Сероиван и солдаты.
— Ну, вот и славно! Выносите подполковника, а я пробираюсь к пожарищу. Может, и там есть кто живой, — сказал я Чухвастову, и, поплевав через левое плечо, направился дальше.
Шапкин, словно нитка за иголкой, передвигался за мной. Ползти стало совершенно невозможно. Едкий дым и гарь стелились по земле, вызывая жжение во рту и глазах. Запах разлившегося керосина затруднял дыхание. Вначале я поднялся на четвереньки, затем пошел чуть пригибаясь, а потом и в полный рост. Миновав дымовую завесу, мы с сержантом оказались возле горящей кабины. Внутри нее, поджав руки и ноги, лежало тело пилота. Это была, в общем-то, уже не кабина, а бесформенные, разбросанные повсюду куски обшивки, стекла, пластика, которые продолжали гореть. Летчик сидел в кресле, пристегнутый ремнем, а языки пламени лизали его руки, ноги и закрытый гермошлем. Тело полностью обгорело, оплавилось и пузырилось под действием огромной температуры. Обугленная головешка — это то, что было человеком всего полчаса назад. Живым, здоровым, уверенным в себе молодым офицером.
— Наверное, это «правак». Не успел выпрыгнуть, потому что был пристегнут. Комэск сумел, а этот — нет. Да и кабина на его сторону завалилась. Шансов не было никаких. Как подполковник умудрился выскочить? Непонятно! — рассуждал я вслух. Разговаривал, чтобы успокоить и себя, и этого молодого сержанта. Непривычно для нормального человека видеть обугленное человеческое мясо. На нас пахнуло кислым, противным запахом.
Шапкин вдохнул, согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку прямо в пепелище.
— Прекрати так громко блевать, Сашка! А то и меня вырвет! Я уже и так еле сдерживаюсь! — крикнул я связисту, пытаясь хоть как-то подбодрить его.
Отойдя чуть в сторону от рычащего, мучающегося бойца, я вышел в эфир и сообщил о своей страшной находке. В этот момент снизу раздался чей-то нечеловеческий вопль. Крик сопровождался проклятиями и многоэтажными ругательствами.
— Шапкин, хватит рычать на обломки вертолета и пугать горы! Внизу кто-то живой орет. Скорее за мной! — приказал я и послал длинную очередь по противоположному склону ущелья, для успокоения нервов.
Вертолет развалился на множество кусков и фрагментов, которыми был усеян весь склон. Кабина пилотов лежала сверху, хвостовая балка — чуть в стороне, а винты и двигатели — далеко внизу в ущелье. Между тремя огромными валунами застряло перевернутое днище с уцелевшим колесом. Вот оттуда и раздавались крики. Лишь бы это не была засада, устроенная «духами». Голос был с акцентом и человек кричал что-то неразборчивое. Из клубов дыма появился сапер Фролов. Солдат пришел на наши голоса. Он сбился с пути.
— О! Витька! Пойдем с нами вниз. Вдруг там мины! Щуп у тебя с собой? — задал я вопрос саперу.
— Да, сейчас соберу, скручу, — затараторил боец.
Облегчивший желудок Шапкин приободрился. Он взобрался на самый большой камень и осторожно выглянул из-за груды мелких камней.
— Никого не видно: ни наших, ни «духов». Интересно, кто же тут орал? — недоумевал сержант.
Словно эхом откуда-то снизу раздался стон, опровергающий наблюдения Шапкина. Неизвестный где-то мучился, и его организм боролся за жизнь. Сапер прокрался за камни, заглянул под дно вертолета и обрадовано сказал:
— Тут он лежит! Весь в крови. Какой-то солдат. Но я его не узнаю.
Мы спустились к телу и ужаснулись. В луже крови лежал боец, лицо которого опознать было просто не возможно. Как он выжил? Изодранное х/б, порванные штаны, одна нога в сапоге, а другая лишь обмотана в портянку. Сапог валялся чуть в стороне. Выходит, этот «счастливчик» долетел до самого дна ущелья! И живой! Я взглянул наверх. Н-да! Как же его вынести-то отсюда? Крутой спуск метров двести! Эвакуировать можно только ползком. Если положить на плащ-палатку, то всех, несущих ее, сразу расстреляют. Лучшей мишени не придумаешь. Как пить дать, перестреляют! Словно в подтверждение этих мыслей, вражеский пулеметчик вновь переключил свое внимание на нас. Очередь хлестнула по днищу, валунам и пересохшему руслу ручья.
«Не донести нам его, никак не спасти. Если только положить кому на загривок?» — рассуждал я про себя.
— Эй, Шапкин! Ты готов вытащить раненого? Кажется, это Алахвердыев. Сержант из второй роты. Не желаешь спасти товарища?
— Это как я его спасу? — насупился сержант.
— Очень просто. Укладываем его тебе на спину, и ты, не спеша ползешь по склону к вершине. Автомат и радиостанцию я возьму себе. Давай берись. Будешь медбратом-спасителем.
— Может быть, у Фролова лучше получится? Я после ранения.
— Дружище, тебя тогда осколками в щеку ранило. Да и было это почти год назад. Вот если б в спину или жопу, тогда другое дело. Хватит отлынивать. Фролов меньше ростом. В тебе здоровья поболее будет!
— Товарищ старший лейтенант! А может, вы сможете? Заодно он вам и спину прикроет, на себя пули примет, в случаи чего, — ухмыльнулся сержант.
— Во-во, Шапкин, это он тебе сейчас спину и прикроет. Придумал ты ловко, молодец! Замкомбата ползет с раненным на спине, а вы вдвоем курите и в носу ковыряете!
Сашка, смирившись с неизбежным, лег на щебень, а мы аккуратно положили сверху раненого, скрестив его руки на шее Шапкина. Чтобы тело не свалилось, мы придерживали Алахвердыева с обеих сторон за плечи. Вершина, где сидел комбат, беспрерывно изрыгала автоматный и пулеметный огонь. И мы с сапером для самоуспокоения выпускали очередь за очередью. Стреляли, не целясь, в сторону противоположного склона, заросшего кустарником и деревьями. Где-то там хорошо замаскированные блиндажи, пулеметные гнезда врага. Ну, надо же так! Попали в центр укрепрайона! И какой идио