— Мы прятались на чердаке двое суток. Никто не знал, где нас искать. Все думали, что мы побежали топиться в озере или бросились в реку. А мы в это время затаились под крышей и горько плакали, считая себя никому не нужными… слушали завывания ветра и хотели только одного — умереть.
Теперь молодой Хьюз развернулся и, не скрывая слез, в упор посмотрел на свое постаревшее отражение.
— Значит, ты меня любишь?
— А как же иначе? — отозвался старик. — Ведь я — единственное, что у тебя есть.
Машина подкатила к вокзалу. Улыбчивая молодая женщина помахала из-за ветрового стекла.
— Не тяни, — вполголоса сказал старик. — Давай-ка я поеду с тобой, осмотрюсь, посоветую, может, чему-то научу, что неладно — подправлю, глядишь, и подарю тебе счастливую жизнь на долгие годы. Решайся…
Машина остановилась и посигналила, женщина высунулась из окна:
— Привет, мой красавчик!
Джонатан Хьюз расхохотался и, как безумный, бросился к машине:
— Привет, моя красавица!.. Одну минутку.
Оглянувшись, он бросил взгляд на дрожащего старика с газетой, который остался стоять у вокзала. Тот сделал вопрошающий жест:
— Ты, часом, ничего не забыл?
Молчание. А потом:
— Тебя, — произнес Джонатан Хьюз. — Я забыл тебя.
В темноте машина круто развернулась. Женщину, ее молодого мужа и старика качнуло в одну сторону.
— Простите, не расслышала: как вас зовут? — спросила женщина сквозь шум двигателя, не снижая скорости.
— Он еще не представился, — встрял Джонатан Хьюз.
— Уэлдон, — произнес старик, часто моргая.
— Надо же! — удивилась Элис Хьюз. — Это моя девичья фамилия.
Старик еле слышно ахнул, но тут же взял себя в руки:
— Да что вы говорите?! Любопытное совпадение!
— Может, мы с вами состоим в родстве? Вы…
— Он был моим учителем в Центральной гимназии, — пришел на выручку Джонатан Хьюз.
— И по сей день учу молодых, — сказал старик, — по сей день.
Но они уже подъехали к дому.
Старик озирался вокруг. За ужином, совсем забыв о еде, он не сводил глаз с миловидной женщины, сидевшей напротив. Джонатан Хьюз беспокойно ерзал, слишком много и оживленно говорил, чтобы заполнить неловкие паузы, и тоже почти ничего не ел. А старик все смотрел перед собой, словно у него на глазах одно чудо сменялось другим. Он разглядывал губы молодой жены, будто с них слетали алмазные россыпи. Заглядывал ей в глаза, будто найдя в них источник житейской мудрости, доселе неведомой. Судя по выражению лица, старик был настолько изумлен, что уже не помнил, с какой целью сюда явился.
— У меня что, подбородок измазан? — не выдержала Элис Хьюз. — Почему вы оба на меня так смотрите?
Тут у старика, ко всеобщему замешательству, хлынули слезы. Казалось, он никогда не успокоится, и в конце концов Элис, встав из-за стола, подошла к нему и тронула за плечо.
— Извините, — выдавил он. — Вы так прелестны… Сделайте милость, сядьте. Простите меня.
После десерта Джонатан Хьюз демонстративно отложил вилку, отер рот салфеткой и воскликнул:
— Фантастический ужин! Милая женушка, я тебя обожаю! — Он поцеловал ее в щеку, помедлил и поцеловал еще раз — в губы. — Видите? — обратился он к старику. — Я очень люблю свою жену.
Старик неспешно кивнул:
— Как же, как же, помню.
— Помните? — уставилась на него Элис.
— У меня тост! — поспешил вмешаться Джонатан Хьюз. — За мою прекрасную жену и счастливое будущее!
Жена рассмеялась и подняла бокал.
— Мистер Уэлдон, — спросила она, выдержав паузу, — вы не хотите за это выпить?..
Когда мужчины переходили в гостиную, старик повел себя непостижимым образом.
— Смотри. — На пороге он закрыл глаза и начал безошибочно двигаться по комнате. — Вот здесь — коллекция трубок, здесь — книжный шкаф. На четвертой полке снизу — Герберт Уэллс, «Машина времени», прямо как по заказу; а сейчас я сяду в любимое кресло.
Он устроился поудобнее. И только теперь открыл глаза.
Стоя в дверях, Джонатан Хьюз спросил:
— Больше не будешь лить слезы?
— Нет. Больше не буду.
На кухне позвякивали тарелки. Молодая жена мыла посуду, мурлыча какую-то песенку. Мужчины повернули головы в сторону кухни.
— Стало быть, — заговорил Джонатан Хьюз, — скоро я возненавижу ее? А потом убью?
— Трудно поверить, правда? Я не сводил с нее взгляда битый час и не нашел ни единой зацепки — ни одной точки, черточки или закавыки, ни малейшего пятна или изъяна, ни тени небрежности. Ты тоже оставался у меня в поле зрения — надо же было проверить, нет ли вины на тебе, то есть на нас обоих.
— Ну, и?.. — Молодой Хьюз разлил по рюмкам херес.
— Пьешь многовато, а так все ничего. Теперь слушай.
Хьюз опустил рюмку, даже не пригубив спиртное.
— Что еще?
— Полагаю, нужно дать тебе памятку, чтобы ты ее держал при себе и сверялся с нею каждый божий день. Наставления старого рыдвана для молодого болвана.
— Говори, я запомню.
— Ты уверен? Надолго ли? На месяц, на год, а потом это забудется, как и все на свете. Жизнь тебя закрутит. Мало-помалу будешь превращаться… в меня. А она тоже будет меняться, и в конце концов для нее не останется места в этом мире. Непременно говори ей о любви.
— Хорошо, буду говорить каждый день.
— Поклянись! Это чрезвычайно важно! Может быть, я на этом и споткнулся, мы с тобой оба споткнулись. Вся штука в том, чтобы не пропустить ни дня! — Старик разгорячился и, подавшись вперед, стал твердить: — Каждый божий день! Каждый божий день!
На пороге появилась Элис, слегка встревоженная:
— У вас ничего не случилось?
— Нет-нет, — улыбнулся Джонатан Хьюз. — Просто заспорили, кому из нас ты больше нравишься.
Рассмеявшись, она недоуменно пожала плечами и удалилась.
— Ну, что ж, — начал Джонатан Хьюз, но запнулся, прикрыл глаза и только тогда заставил себя договорить, — пора и честь знать.
— И впрямь, пора. — Почему-то старик не двинулся с места. В его голосе зазвучала усталость, опустошенность, печаль. — Сдается мне, я потерпел крах. У вас все идет без сучка без задоринки. Не к чему придраться. Нечего посоветовать. Боже, какая нелепость: явился, выбил тебя из колеи, растревожил, вмешался в ход твоей жизни — а что я могу тебе дать, кроме туманных намеков и дурацких предсказаний? Еще минуту назад я сидел и думал: убью ее прямо сейчас, избавлюсь от нее без промедления, возьму вину на себя — старику терять нечего, а у молодого, то есть у тебя, должны быть развязаны руки, чтобы без помех двигаться к будущему. Одним словом, бред, верно? И кто знает, что могло из этого выйти? Временной парадокс — известная штука. Мыслимо ли нарушать течение времени, устройство жизни, порядок мироздания? Как по-твоему? Да ты успокойся, а то на тебе лица нет. Пока никто никого не убивает. Это дело будущего, отодвинутое лет на двадцать. Старик ничего для тебя не сделал, ничем не помог, а сейчас просто-напросто выйдет за порог и канет в собственное безумие.
Он поднялся с кресла и опять закрыл глаза:
— Проверим, сумею ли я вслепую найти выход из собственного дома.
Он шагнул в темноту; молодой хозяин дома последовал за ним, на ощупь открыл в прихожей дверцу шкафа, достал пальто и не спеша помог гостю одеться.
— А ведь ты кое-чем был мне полезен, — сказал Джонатан Хьюз. — Ты велел мне повторять, что я люблю ее.
— И то верно.
Они уже стояли у порога.
— Неужели нам не на что надеяться? — с жаром спросил старик, когда Джонатан Хьюз этого совсем не ожидал.
— Я сделаю все, что от меня зависит.
— Отрадно, ах, как отрадно это слышать. Я почти поверил!
Старик сделал шаг вперед и не глядя открыл дверь:
— С женой прощаться не стану. Нет сил видеть это милое лицо. Скажи ей, мол, старый дурак ушел. Куда? Прямо по дороге, а там подожду. Настанет день — и ты меня догонишь.
— Чтобы превратиться в тебя? Ну, нет! — сказал хозяин.
— Повторяй это почаще. Ох, чуть не забыл… — Старик пошарил в кармане и вытащил небольшой предмет, завернутый в мятую газету. — Сохрани эту штуку. На меня даже сейчас надежды мало, а ведь это еще не конец. Не ровен час, выкину какую-нибудь глупость. Вот, держи.
Он сунул сверток в руки молодому хозяину.
— Счастливо оставаться. А ведь это значит «оставайся счастливым», верно? Да-а. Счастливо оставаться.
Старик торопливо зашагал в темноту. Среди ветвей шуршал ветер. Где-то в ночи грохотал поезд, не то приближаясь, не то улетая вдаль, — кто его разберет.
Джонатан Хьюз еще долго стоял в дверях, пытаясь понять, движется ли по темной улице чья-то фигура.
— Милый! — окликнула жена.
Он стал разворачивать мятую газетную бумагу.
Жена стояла на пороге гостиной, но ее голос доносился откуда-то издалека, равно как и шаги по безлюдной дороге.
— Закрой дверь, дует, — сказала она.
Развернув оставленную вещицу, он остолбенел. У него на ладони лежал изящный револьвер.
Далекий поезд издал прощальный гудок, тут же унесенный ветром.
— Кому сказано: закрой дверь, — проговорила жена.
Похолодев, он невольно зажмурился.
Этот голос. Не появились ли в нем еле заметные, почти неуловимые вздорные нотки?
Он медленно повернулся, не чуя под собой ног. Задел плечом створку двери. Она закачалась. А потом…
Ветер, повинуясь только себе, с яростным стуком захлопнул эту дверь.
Задача на деление
— Да ты никак замок сменила!
Сбитый с толку, он стоял в дверях и смотрел на круглую дверную ручку, которую пытался повернуть одной рукой, сжимая в другой старый ключ.
Она убрала ладонь с такой же ручки, только по другую сторону двери, и ушла в дом.
— Чтобы чужие не ходили.
— Чужие! — вскричал он. Еще раз покрутил ручку, со вздохом убрал в карман ненужный ключ и прикрыл за собой дверь.