В один из первых дней я и занялся этим поиском. Начал с чердака казармы. Пол этого чердака был почему-то засыпан землей(?!). Поиск относительно быстро принес результаты. Воины, не утруждая себя фантазией, просто прятали все в эту землю, запоминая примерно место. Я набрал целый мешок и доложил начальнику штаба полка. Он несколько раз меня переспросил, уточняя размер мешка. Потом подполковник, все-таки поверив, что мешок из-под картошки, сказал: «Не выпускай мешок из виду! Я скоро буду!» Не прошло и часа, как уазик с начальником штаба был в моей роте. Я поразился, как же он за такое малое время проехал значительное расстояние. Забрав мешок, он сказал: «Давай разбирайся, переверни все и сразу докладывай мне, больше никому! Я скоро приеду на расследование». Прошло пара недель, но ни подполковника, ни расследования». Я ему звоню и прямо спрашиваю: «Товарищ подполковник! Вы скоро приедете расследовать?» Он спрашивает: «Расследовать что?» Я: «По поводу мешка с маклями». Он: «Какой мешок? Какие макли?». Я спросил разрешения повесить трубку. Только спустя какое-то время я понял свою ошибку. Из-за моей неопытности рота лишилась стольких возможностей для приобретения материалов на ремонт и оформление казармы и военного городка. Ушел целый мешок «валюты». Можно сказать, я пережил дефолт.
Хотя главное было положительным: за короткий срок были перекрыты все пути для неслужебных связей солдат с зэками.
Для этого во время командировки в столицу нашей Родины я приобрел подзорную трубу, с которой не расставался. Все воины знали, что в любой момент они на контроле. Но однажды меня за этим занятием застал проверяющий из Москвы. Он сказал, что я бездельник, негодяй и трубой заменил всю работу. После еще нескольких сотен нелестных и громких слов с «оценкой» моего труда подзорная труба прекратила свой путь борьбы с преступностью, а мне был обещан «славный» боевой путь моих предшественников- «карьеристов».
Конвой против американского империализма
Как-то по радиостанции пришло распоряжение провести митинг, посвященный заявлению генерального секретаря ЦК КПСС, где он осуждал какие-то происки американского империализма. Я, как неопытный политработник, принял это распоряжение, как очень важное и ответственное. На тот момент мне было еще неведомо, что большинство распоряжений формальны, и об их выполнении можно доложить простой отпиской, не утруждая себя выполнением. В крайнем случае, можно было что-нибудь изобразить в Ленинской комнате. Но это было позже.
А сейчас я начал готовиться очень серьезно. На массовый поток было запущено производство транспарантов с обличающими лозунгами, большими портретами Членов Политбюро и призывами типа: «Ответим на заявление Ю.В. Андропова бдительностью, высокой боевой готовностью, честность, неподкупностью…» В общем, всем, чем мы можем навредить проклятым империалистам.
Всем офицерам и прапорщикам было приказано привести мужей, жен, тестей, тещ, свекров и свекровей, соседей, знакомых… Отговорки о рабочем дне не проходили. Серьезность момента требовала полной поселковой мобилизации.
В назначенный момент на территории военного городка собрались сотни людей. Поскольку городок когда-то и кем-то был спланирован «гениально» и на три четверти состоял из спортивного городка, то многие расположились, на брусьях, конях, козлах. Сооруженная зэками ночью деревянная трибуна была обтянута красной материей с важным призывом. На ней, кроме меня, собрался весь цвет поселка: директор клуба, заведующие магазином, столовой и почты, ветеран войны и «кум» с зоны. Были еще достойные люди, но трибуна могла рухнуть в любой момент. Не все из присутствующих были трезвы. К ним для контроля за поведениям были приставлены родственники из числа прапорщиков и сверхсрочников.
Митинг начался. Вначале выступали только назначенные и проинструктированные, но потом к неработающему микрофону народ просто повалил. В момент пика моей гордости за советский народ неожиданно в ворота въехала «Волга» с командиром полка. Его вид говорил, что такое он видел только по телевизору 1 мая и 7 ноября.
Закончив митинг единогласным принятием обращения к Ю.В. Андропову, я подошел к КП и услышал: «Ты что за бедлам здесь устроил?» Я ответил, что провел митинг в соответствии с его распоряжением. Он на меня посмотрел взглядом человека, который не мог такого написать подчиненным и потребовал письменных доказательств. Радиотелеграфист быстро принес книгу распоряжений. Ответ не замедлил себя ждать: «Подсунули политработнички». Садясь в машину, он пожал мне руку и сказал: «Ты делом занимайся, а не митингами».
Я расстроился, но вскоре раздался телефонный звонок начальника политотдела, который меня похвалил и передал благодарность командира полка. Труд не пропал даром.
Женитьба старшего конвойного начальника
Замполит батальона решил поступать в академию. И тут, о горе, выясняется, что холостому политработнику об этом даже не стоит мечтать. Более того, считалось, что неженатый инженер человеческих душ – это подозрительно. Невеста у него в соседнем областном центре давно была, даже в гости пару раз приезжала. Поэтому с этим проблем не возникло.
По столь значимому в жизни батальона событию комбат собрал срочное совещание. Быстро были определены дата, место, распределены обязанности офицеров. Свидетельница приезжала с невестой, а вот на кандидатуру свидетеля был объявлен кастинг.
В это время я проверял службу караула на зоне. По телефону дневальный взволнованным голосом на сильно ломаном русском сообщил, что меня срочно ищет комбат. Я подумал, что-то случилось и быстрее обычного преодолел восемьсот метров.
Сложность момента я ощутил по дымовой завесе в кабинете комбата, где, кроме него, с сосредоточенным видом находились замполит и начальник штаба. После некоторой паузы мне было сообщено о предстоящей свадьбе. Я высказал поздравление начальнику, но вновь воцарилось молчание. Я терялся в догадках. Слово вновь взял комбат. Начав с разъяснения важности события для батальона, жениха, советской страны, он перешел к главному и сообщил, что мне выпала историческая миссия быть свидетелем на этой свадьбе. Я попытался воспротивиться, мотивируя тем, что не может же свидетель обращаться к жениху по званию, а по другому устав не позволяет. На это мне было отвечено, что вопрос продуман, и на два дня будет для меня объявлена демократия. Аргумент оказался весомым. Я ответил: «Есть»,– и спросил разрешения выйти. Но не тут-то было. Следующий вопрос оказался не менее серьезным: «Костюм новый есть?». Я ответил, что есть, т.к. одевал его всего пару раз. На что комбат побагровел, и на повышенных тонах с использованием убедительных русских выражении, обильно сдобренных феней, продолжил: «Где два,…, там и три,…, и четыре… Вы что,…, в обносках … замполита… женить будете…? Вы,…, видать,…, не поняли значимости события…!» На завтра мне впервые за несколько месяцев было приказано убыть на выходной с выездом в областной центр на поиск нового костюма.
Послонявшись по нашим советским универсамам, я понял: «Миссия не выполнима». И на свой страх и риск побрел в комиссионку, где сражу же увидел недорогой приличный костюм и даже с этикетками.
На следующий день я, упустив слово «комиссионка», с наигранно усталым видом, доложил высокому собранию о выполнении задачи, наглядно продемонстрировал покупку. Выбор был одобрен, а я удостоен похвалы.
Наступил день свадьбы. Две черные «Волги» начальника колонии и командира полка (накануне полученная из капремонта) с женихом и невестой, свидетелями, начали свое торжественное движение в сторону поселкового совета, который почему-то был один на два поселка. Процессию замыкал видавший виды «УАЗик» с комбатом, начальником штаба и прапорщиком – секретарем бюро ВЛКСМ батальона. На полпути безнадежно сломалась машина начальника колонии. Других вариантов не было и не могло быть. Пришлось уплотниться и жених с невестой воссоединились на заднем сиденье еще до церемонии бракосочетания.
Прибытие в поссовет ознаменовалось еще одной неожиданностью-отключением электричества. После короткого совещания офицеров комбат принял важное решение: будем женить замполита без Мендельсона. Не ждать же включения электричества, когда столы ломятся от еды и напитков.
Церемония прошла довольно быстро в полумраке, т.к. день был очень хмурый, а окна зала для бракосочетаний были завешаны закрепленными гвоздями к подоконникам плотными шторами.
Выйдя на улицу, жених при свете дня предложил продемонстрировать всем документы со штампами о регистрации брака, что знаменовало окончание холостяцкой жизни и рождение новой ячейки общества. Паспорт невесты, открытый на странице «Семейное положение» был встречен бурными аплодисментами. Наступила очередь жениха. Однако, его попытки найти в своем «Удостоверении личности офицера» хоть что-нибудь, чтобы говорило о состоявшемся радостном и важном событии в жизни, успехом не увенчались. Возникла молчаливая пауза. Во время которой я почувствовал некий внутренний дискомфорт и на всякий случай проверил свой документ. Я ведь его тоже сдавал как свидетель. Опасения подтвердились. У меня в удостоверении красовался штамп о бракосочетании с чужой невестой. Председатель поссовета быстро устранила недостатки. Жениху поставила вожделенный штамп, а мне отметку с круглой печатью о том, что «Брак признан недействительным». Это меня не порадовало. В те времена такая запись была равносильна брачному аферизму. Так за несколько минут у меня в почти девственном лейтенантском документе появилась уже третья запись с еще одной печатью: «Предыдущие отметки поставлены ошибочно».
На этом неприятности не закончились. Следующая нас поджидала совершенно неожиданно в усадьбе великого русского писателя, куда по традиции приезжали молодожены для возложения цветов на его могилу. На стоянке машин было одно свободное место с правого края возле разбираемого, вернее разбиваемого, одноэтажного ресторана, на месте которого планировалось возведение более современного питейного заведения. Разбитые куски стен экскаватор грузил на «самосвал». Когда мы уже подходили к стоянке, одна из глыб не удержалась в ковше экскаватора и упала на крышу «Во