В установленный срок «хозяин» пришел в кабинет к своему заму, чтобы лично убедиться в просматриваемости указанного им места в темное время суток. Естественно, ничего не было видно. Замполит начал «закипать» и потребовал вызвать бригадира. Тот пришел, но от причастности к чему-либо категорически отказался. Вызвали пару простых «зэков» – работников этого цеха. Результат тот же да еще с уверениями про длительное время не горящий фонарь на столбе.
Последней фразой главного воспитателя «зоны» была фраза: «Я что, это придумал? Я что, сумасшедший что ли?» Начальник колонии ничего на это не сказал, а лишь тяжело вздохнул и направился к себе в кабинет. Остальные участники действа также молча убыли, кто в роту, кто на дальнейшую отсидку.
А мы все поняли, что этой зимой к перчаткам надо относиться бережней. Другие-то взять негде. По крайней мере, в ближайшее время!
Марш-бросок не всегда спорт
Каждые субботу или воскресенье солдаты должны были бегать кросс на 3 км или марш-бросок на 6 км. Учитывая возраст других офицеров и старшины, как правило, это мероприятие возглавлял я сам.
Чтобы не было скучно, я вносил разнообразие в данное мероприятие. Иногда брал «автозак», в одиночной камере которого устанавливал магнитофон. Во время движения с песнями популярных исполнителей или различными маршами и строевыми песнями ноги двигались как-то полегче. Периодически я брал холостые патроны, и в ходе движения мы отрабатывали различные вводные. Нередко кто-то из воинов прокладывал след и тренировали преследование и задержание бежавших из «зоны» преступников. В этом случае во главе строя бежал инструктор служебно-розыскных собак со своим четвероногим другом. В жаркие дни мы преодолевали водные преграды. В общем, поле деятельности для творчества было широкое. А главное: полезно для здоровья и службы.
Когда мы возвращались в роту, воины были усталыми, мокрыми, нередко грязными, но довольными, т.к. просто «тупое» беганье никому не нравилось, а так все-таки повеселее. Да и по окончании лучших ждало поощрение и учет хороших результатов для дальнейших ходатайств о краткосрочных отпусках на малую Родину.
Непосредственно по возвращению всегда появлялся комбат, осматривал людей, закуривал и недолго философски размышлял о пользе спорта для здоровья и своей спортивной молодости. Завершающим обязательным элементом программы были оды в мой адрес, как о человеке, который всегда и всюду с подчиненными. Солдаты, надеюсь искренне, кивали и церемония заканчивалась.
Но в этот раз что-то сразу пошло не так. Командир батальона на «уазике» приехал, когда я уже заканчивал перед строем объявления о дальнейших мероприятиях на день и был готов подать команду «Разойдись». Дверь машины некоторое время не открывалась. Затем появился водитель-таджик, который подошел к двери пассажира и сам открыл дверь. Я такого еще не видел, и сердце почувствовало недоброе.
Вскоре вышел комбат с красно-усталым лицом и следами бурно проведенной ночи, медленно побрел в сторону строя. Я громко подал команду «Рота! Смирно!» Ответ начальника не заставил себя долго ждать: «Только и научился, что орать во все горло!» После этого комбат подошел ко мне и произнес не менее значимую, проникнутую заботой о подчиненных фразу: «Что, товарищ замполит, все формы издевательства над солдатами исчерпал? Теперь и до этого дошел? Загонять их до смерти хочешь?» Повернувшись к воинам, майор сказал: «Товарищи солдаты, я вас спасу от этого беспредела. Иначе, грош мне цена, как командиру и как коммунисту!» Затем он объявил всем личное время до обеда, а меня вызвал к себе в кабинет.
Рота долго слышала из-за дверей его заботливые крики и мои слова возмущения, периодически разбавляемые разбитой пепельницей, ударами от попадания в стены ежедневника, устава и иных попавшихся комбату под руку предметов. Вскоре я был изгнан из кабинета с обещанием самых худших жизненных перспектив.
Не успел я как следует расстроиться, как был приглашен к командиру батальона вновь, где все закончилось вполне мирным и дружелюбным чаепитием.
Суицидник
В один из вечеров я обходил военный городок и в дальнем углу рядом со свинарником увидел, что кто-то есть. При этом раздавался звук подавляемого плача. Я тихо подошел и увидел, что это был солдат первого года службы- мой земляк. В руках он держал ремень, на котором была приготовлена петля. Стало ясно, что у воина что-то случилось, а его намерения были ясны.
Я его окликнул, он заплакал еще сильнее. Ситуация оказалась часто встречающейся – девушка не дождалась и вышла замуж. Пришлось несчастного взять под особый контроль и возвращать к радостям в жизни. Он стал моим помощником во всем и был постоянно занят, дабы отвлекался от мрачных мыслей. Постепенно трагедия в его душе рассосалась.
И вот как-то поступил сигнал «тревоги». Личный состав роты, свободный от караулов, выдвинулся на железнодорожный вокзал районного центра для несения службы с задачей осмотра проходящих поездов с целью обнаружения бежавших из «зоны» в соседней области вооруженных автоматами преступников. На свой страх и риск я взял с собой земляка – суицидника. Это было сделано с целью его полной психологической реабилитации.
Служба выполнялась способом осмотра каждой группой из двух военнослужащих по два вагона. Поезда на этой станции останавливались на две-три минуты, но нам это обстоятельство не мешало. Мы посчитали, что розыск вооруженных преступников, дает нам основание чуть ли не парализовать движение на железных дорогах. Однако, в МПС и МВД считали иначе. Меня пригласили в кабинет начальника вокзала, где по телефону из самой Москвы мне объяснили, сколько я уже должен за нанесенный государству урон. Таких чисел я даже не знал, а в деньгах эта сумма самого была готова сделать склонным к суициду. Генерал из МВД объяснялся понятнее на родной ненормативной лексике, из чего я сделал следующие выводы. Во-первых, больше поезда задерживать нельзя и надо успевать их проверять во время короткой стоянки, иначе всю жизнь очень далеко буду бесплатно работать на железные дороги. Из этого я сделал вывод, что на первый раз в отношении меня ограничились оскорблениями без материальных последствий. Во-вторых, из фразы «Откуда вы оба такие умные взялись» я сделал вывод, что был еще кто-то не менее добросовестный, чем я. Как и ожидалось, это был мой друг и коллега из соседней роты. На остальных десятках вокзалов таких эксцессов не было.
Я всех тщательно проинструктировал, чтобы вагоны проверялись за время стоянки, и все спрыгивали на платформу. Я должен был всех воинов посчитать и прыгать последним. Дальше все шло гладко. Преступников не было, подчиненные вовремя покидали вагоны, поезда шли по расписанию.
Ближе к вечеру при отправлении очередного состава, я не досчитался одного солдата из группы, работавшей в соседних вагонах. Я побежал туда, где обнаружил своего «крестника». На мое требование проводник быстро открыл двери, и я, не глядя, скомандовал: «Прыгай!» Он и прыгнул. Когда я увидел, какую скорость набрал поезд, мое желание выпрыгивать из вагона пропало. Но, увидев, стоящую и быстро удаляющую фигуру суицидника, я решил прыгать. Негоже, чтобы подчиненные увидели, что замполит струсил. Справедливости ради, надо сказать, что мелькнула шальная мысль доехать до соседней станции в тридцати километрах и вернуться на такси. Но нет! Что подумают солдаты?! И я прыгнул. Передо мною было несколько железнодорожных путей и нужно было не зацепиться за какой-нибудь рельс.
С невероятным трудом я проскочил эти злосчастные рельсы, но, к сожалению, не все. На последнем я запнулся и в полете нырнул в какие-то колючие придорожные заросли. От невероятной боли меня посетило две мысли. Первая: «Лучше бы меня отстранили от несения службы за задержку поездов». А вторая – про моего земляка-суицидника и про меня – педагога-психолога. Если перевести эту мысль на язык современного ТВ, то раздавались бы только заглушающие звуки «пи». Причем, в «оценке» себя я исключений не делал.
Когда я добрался до вокзала, боль уже почти стихла, и я, как ни в чем не бывало, продолжил несение службы. Только одна шальная мысль еще несколько часов посещала меня в отношении крестника: «Вернемся в роту – мытье туалета будет твоим основным занятием», но вскоре и она прошла.
Педагогический экстаз
Как-то комбат впал в очередной педагогический экстаз. Обычно жертвой этого явления становился один из офицеров или старшина роты. В этот день жребий пал на опального лейтенанта – командира взвода. Раздававшиеся с утра крики закончились командой всем прибыть на совещание в кабинет командира батальона. Его вступительная получасовая речь была посвящена всем мыслимым и немыслимым недостаткам взводного. Настало время вопросов, больше похожих на допрос. Поскольку офицер не терпел несправедливости, он большинство претензий отвергал и все больше возбуждался и кипятился. Но комбат уверенно брал верх горлом. Так незаметно приблизилось время обеденного перерыва. Майор сообщил, что подумает, как наказать нерадивого, закончил совещание и уточнил у нас: «Кто сегодня заступает начальником караула?» Лейтенант – жертва педагогического произвола сообщил, что должен был заступать он. Комбат удивился: «Почему должен был?» На это взводный произнес фразу, изменившую ход истории на предстоящие сутки: «Я в таком состоянии, до которого вы меня довели, не могу взять в руки оружие, так как за себя не ручаюсь!»
Дальше началось самое неожиданное. Командир батальона молча переварил слова подчиненного, зачем-то взял в руки закипающий на рядом стоящем журнальном столике самовар и, не выдергивая провода из розетки, с криками «Я здесь самый спокойный, я сам заступлю в караул» бросает его об стенку. Брызги кипятка частично попали в майора. От этого он рассвирепел еще больше, и мы ретировались.
Пока готовился караул, мы гадали, как сложатся эти сутки. Вариантов было два. Первый – командир батальона нас будет постоянно дергать с какими-то заданиями, чтобы служба без него медом не казалась. Второй вариант, более предпочитаемый нами, базировался на обиде на всех офицеров роты и полном игнорировании нас целые сутки.