& Фосс», следовавшие за конвоем, как привязанные. В 8.55 вечера эсминец «Вэйнрайт» двинулся наконец к танкеру «Алдерсдейл» на дозаправку[30].
Интересно, что во время налета немцы не уделили крейсерской эскадре адмирала Гамильтона ни малейшего внимания, хотя его корабли шли всего в нескольких милях впереди конвоя. «Еще один пример немецкой ограниченности, близорукости и неумения мыслить стратегическими категориями», — записал позже в своем дневнике Гамильтон35.
Боевой дух на кораблях конвоя был высок как никогда. Тому есть немало примеров. К примеру, плетшаяся в хвосте каравана английская субмарина П-614 (лейтенант Бек-ли), когда началась воздушная атака на конвой, радировала коммандеру Бруми: «Прошу вашего разрешения присоединиться к мамочке», разумея головной корабль Бруми эсминец «Кеппел». Примерно в это же время командир противолодочного тральщика «Айршир» лейтенант Градвелл запросил своего соседа из эскорта: «Ну и как тебе нравится наша служба? По мне, ничего лучше не придумаешь»[31]36. Артиллеристы американского транспорта «Хусиер», по которому немцы выпустили торпеду, успели расстрелять ее до того, как она соприкоснулась с корпусом корабля. После этого один из офицеров спустился в трюм и крикнул главному инженеру, что зенитчики только что спасли ему жизнь, так как торпеда шла прямо на машинное отделение. «Продолжайте стрелять, и не отвлекайтесь по пустякам», — крикнул в ответ главный инженер, не отрывая взгляда от работающих двигателей37. Сосед несчастливого «Уильяма Хупера» панамский транспорт «Трубадур» тоже с ожесточением стрелял по шедшей в его сторону торпеде, причем использовал для ведения огня не только находившиеся в его распоряжении пулеметы «Льюис» 30-го калибра, но и 37-миллиметровые пушки стоявших на палубе танков. Всего с «Трубадура» было выпущено по торпеде 75 снарядов, после чего она неожиданно остановилась, задрала нос и ушла на дно хвостовым оперением вперед38.
Хотя немцы улетели, одно орудие все еще стреляло — это была зенитка, установленная на носу полуразрушенного танкера «Азербайджан», который, на удивление, продолжал держаться на воде, но все больше и больше отставал от конвоя вместе с торпедированными «Наварино» и «Уильямом Хупером». Море вокруг них было покрыто надувными плотиками, спасательными жилетами, разбитыми шлюпками и кишело от сбитых в воду взрывной волной или попрыгавших за борт моряков. Завывая сиренами, к ним на помощь шли спасательные корабли «Замалек», «Заафаран» и «Ратхлин», готовя к спуску катера и моторные лодки.
Офицеры с «Заафарана» видели, как горел «Азербайджан», но продолжали идти к нему по покрытой толстым слоем нефти воде, которая в любой момент могла воспламениться. Но пожар на танкере постепенно стал затихать, и из дыма выступили обводы его носовой части. По счастью, танкер вез льняное масло; будь у него в танках авиационный бензин, после взрыва торпеды он бы распался на атомы. Стоявшая на носу корабля пушка, которую обслуживала артиллерийская команда, состоявшая из одних только женщин, продолжала вести огонь в направлении давно уже улетевших торпедоносцев[32]. За кормой транспорта бултыхались в ледяной воде семь человек из команды танкера. Когда катер с «Заафарана» подошел к ним, чтобы поднять их на борт, с «Азербайджана» спрыгнул в воду еще один человек и поплыл к катеру. Спасатели взяли на борт и его. Очевидно, это был офицер ОГПУ, так как он потребовал от находившегося на катере британского офицера отвезти всех русских моряков на танкер. Однако британский офицер Джемс Брюс отказался исполнить его требование и доставил всех спасенных на «Заафаран».
В это время катер со спасательного судна «Замалек» подходил к поврежденному русскому танкеру с другого борта. Перекрывая грохот продолжавшей стрелять 12-фунтовой пушки «Азербайджана», второй офицер «Замалека» С.Т.Р. Леннард громким голосом осведомился, собирается ли советский капитан со своими людьми оставить судно. Русский офицер пришел в чрезвычайное возбуждение и, размахивая руками, крикнул: «Нам не нужна ваша помощь. Уходите!» Катер с «Замалека» отошел от судна. Оглянувшись еще раз на танкер, Леннард, к большому своему удивлению, заметил, что русский капитан, схватив автомат, открыл огонь по катеру с «Заафарана», на котором находились восемь человек из его команды[33]. Пожав плечами, Леннард направил свой катер к горящему, потерявшему ход «Наварино». Проигнорировав плававших вокруг судна на шлюпке и в спасательных плотиках моряков, так как непосредственная опасность им не угрожала, офицер направил свой катер к одинокому матросу, который держался на воде только благодаря воздушному пузырю, образовавшемуся под его непромокаемой курткой. Когда спасатели втащили его на катер, глаза у него были широко открыты, а весь он словно одеревенел и не подавал никаких признаков жизни. Леннард уже было столкнул его в воду, как вдруг один из спасателей — корабельный плотник с «Замалека» — воскликнул, что слышал, как он стонал. Моряка снова подняли на борт. Как выяснилось, он и вправду еще дышал.
Когда катер возвращался к спасательному судну, люди сняли с моряка мокрую одежду и завернули его в сухие одеяла. Потом, когда катер подошел к борту «Замалека», спасенного отнесли в корабельный госпиталь, где хирург, лейтенант медицинской службы МакКаллум, снял с него одеяла. «Парень промерз на три дюйма вглубь, но был жив», — вспоминал позже врач. Пока санитар делал спасенному искусственное дыхание, МакКаллум накрыл спасенного моряка одеялом с электрическим обогревом. Постепенно матрос стал приходить в себя. Когда он снова стал дышать ровно и размеренно, МакКаллум велел перенести его на операционный стол, тщательно его осмотрел и пришел к выводу, что парень скоро придет в норму. Так оно и вышло: не прошло и часа, как моряк снова обрел способность говорить и двигаться. Одно плохо — моряк напрочь лишился памяти и ответить на вопрос, кто он и откуда родом, так и не смог.
Через несколько часов спасенный исчез. После долгих поисков его обнаружили в машинном отделении. Он, завернувшись в одеяло, спал на решетчатом перекрытии прямо над одним из паровых котлов. «С этого места он так и не сдвинулся, — писал впоследствии доктор МакКаллум, — и продолжал там находиться даже во время воздушных нападений немцев на корабль. Уж очень ему хотелось быть поближе к теплу»39.
Итак, три транспорта были торпедированы во время первой крупномасштабной воздушной немецкой атаки на конвой. К всеобщему удивлению, русский танкер «Азербайджан» просигналил: «Номер 52-й хочет занять свое место в строю» — и последовал за караваном28. Механикам танкера удалось отремонтировать поврежденные машины и запустить их. Не прошло и часа, как русский танкер возобновил движение в составе походного ордера конвоя. Однако американский транспорт «Уильям Хупер» и британский «Наварино» ход восстановить не смогли и, хотя и продолжали оставаться на плаву, были, тем не менее, своими командами покинуты. Коммандер Бруми приказал двум минным тральщикам «Бритомарту» и «Халкиону» потопить поврежденные транспорты артиллерийским огнем. Первый выпустил по кораблям двадцать фугасных снарядов из своей 4-дюймовой пушки. Когда, в соответствии с его рапортом, «транспорты запылали и начали погружаться в воду», он получил с тральщика «Халкион» сигнал присоединиться к эскорту. Однако в рапорте коммодора конвоя Даудинга было сказано, что, когда он в последний раз бросил взгляд на корабли, они все еще оставались на плаву40.
К тому времени конвой ушел на десять миль вперед. В тылу каравана осталось только несколько небольших судов, подбиравших людей со шлюпок и плотиков. Эти суда представляли собой отличную мишень для следовавших за конвоем немецких подводных лодок и подвергались большой опасности, поэтому им удалось подобрать далеко не всех.
Один из десяти моряков с «Наварино», спасавшихся на надувном плотике, писал потом, что корабли проходили мимо, но ни один из них не сделал даже попытки подобрать их с воды. «Корабли скрылись на горизонте, и мы остались в одиночестве на плоту посреди необозримых просторов Арктического океана. Мы решили, что нас сочли погибшими или просто о нас забыли. Потом мы увидели судно, которое оказалось минным тральщиком, на всех парах догонявшим конвой. Мы знали, что боевой корабль не станет останавливаться для того, чтобы нас подобрать, но на всякий случай поднялись на плотике в полный рост и в шутку подняли вверх руки с вытянутым большим пальцем, как если бы пытались поймать такси. Команда тральщика выстроилась на палубе. Военные моряки видели нас и даже что-то кричали, желая нас подбодрить, но, как и следовало ожидать, не остановились. С нашей стороны этот жест был чистейшей бравадой, но все-таки втайне мы надеялись, что они нас подберут»41.
Коммандер Бруми занимался восстановлением порядка в конвое, когда получил шифрограмму от Гамильтона о возможности появления надводных судов противника. Получив сообщение от флагмана, Бруми связался со своими двумя подводными лодками, потребовав от них держаться поближе к конвою, и готовиться к отражению вероятной атаки со стороны немецких кораблей. Кроме того, он предложил эсминцам эскорта сомкнуться — на случай неожиданной атаки противника. Дальнейших известий от Гамильтона не последовало, но Бруми казалось, что он знает больше, чем говорит. Но что же делать? Вдруг кружащий над конвоем немецкий разведывательный самолет в эту самую минуту наводит на караван корабли противника? В 9.15 вечера Бруми радировал на транспорт «Эмпайр Тайд», на котором находилась катапульта с готовым к вылету «харрикейном». «Вы можете сбить этот проклятый разведчик?» — осведомился он. В скором времени Бруми услышал отдаленный рокот прогреваемого мотора «харрикейна».
«Замалек» капитана Мура довольно долго находился в тылу конвоя, чтобы подобрать как можно больше спасавшихся на надувных плотиках и шлюпках людей. Подобрав всех, кто находился в его зоне видимости, капитан Мур направился в рулевую рубку и перевел ручку машинного телеграфа на «самый полный вперед». Каждая минута промедления увеличивала опасность торпедной атаки из-под воды. Неожиданно люди с его корабля заметили в миле от них резиновый плотик с десятью моряками с «Наварино». Несмотря на опасность, угрожавшую его судну, Мур направился к плотику, и в 9.20 вечера десятеро моряков были подняты на борт «Замалека». Примерно в это же время в Лондоне было принято решение, сказавшееся самым фатальным образом на судьбе каравана PQ-17.