– Дождаться, когда вернется Бородин, задержать и работать спокойно. И секретов никаких не надо делать – высказался старший лейтенант Бегинин.
– Старлей, это грубо. У нас нет никаких доказательств, кроме пресловутой развернутой жалобы Горунова, за которую, кстати, вполне возможно, он расплатился собственной жизнью. Значит, работаем по первому варианту. Кирутин, связывайся с Минском, пусть срочно командируют ревизоров, работаем тихо и быстро.
На следующее утро оперативно-следственная группа во главе с капитаном Беспаловым вместе с перепуганными столичными ревизорами пересекла территорию Оршицкого райпотребсоюза. С каждого работника взяли подписку о неразглашении и молниеносно опечатали документацию предприятия. Начатая скрупулезная проверка позволила вникнуть в квитанции заготовителей, на исследование которых тут же выехали на места заготовок ревизоры. И пока те собирали папки с квитанциями и прочими важными бумажками, на овощном складе Беспалов с Кирутиным обратили внимание на несколько необычных гирь. То есть с виду для глаз обычного человека они были вполне себе заурядными, но характерные отметины на каждой из них говорили о принадлежности к некой иной пудометрической системе.
– Похоже, использование поддельных гирь здесь вошло в привычку…
Несколько нехитрых манипуляций скоро убедили капитана в том, что в одной гире вместо килограмма – на 100 граммов больше, а в другой наоборот. Та же история обнаружилась и в колбасном цехе.
– Товарищ капитан, это же сколько можно наворовать только за один день обвеса? А за месяц? А за год? – пораженный в самое сердце Кирутин не мог поверить в очевидное.
– Вот ты живешь на свои 95 рэ в месяц, а тут по 400 рубликов можно было заколачивать!
– Только недолго…
Вскоре были получены данные о многочисленной неучтенной продукции от сдатчиков с Украины. Размах хищений в начатом расследовании ошеломил. Как только возбудили уголовное дело за номером 92, тут же окрещенное «делом Бородина», оно попало под особый контроль к Петру Миронову Машерову. Ежечасно Беспалову приходилось докладывать наверх о каждом своем шаге. Последовали многочисленные аресты: вслед за Рыжиковым в СИЗО КГБ попали директор Оршицкой райзаготконторы Ефим Шлесинберг, заведующий овощным складом Борис Гринберг, заместитель директора заготконторы Илья Глузин и заготовитель Иосиф Белькович, заведующие складами Мота Крансберг, Владимир Минько, Моисей Каганович, бухгалтер Вильма Акулина, бухгалтер-кассир Яков Груздиков, заведующий убойной площадкой Александр Антонов, заведующая колбасным цехом Елизавета Киршевич, мастер-фаршесоставитель Нонна Данильченко, инструктор по утильной группе Иосиф Перлов, заготовители Семен Тритутин, Адам Ларвинский, Иван Скотников… Всего арестованными по делу Оршицкого райпотребсоюза оказались 22 человека, которых без лишнего шума перевезли в Минск в СИЗО КГБ, названное в народе «американкой» еще при Сталине.
Тем временем по направлению к дому по извилистым нешироким западным дорогам Советского Союза мчалась 21-я «Волга». Позади остались ухоженные сельские дворики Прибалтики, их сменили сочные хвойные белорусские леса и небольшие деревушки с покосившимися деревянными хатками. То и дело на дорогу забредали неторопливые черно-белые колхозные коровы, преграждая путь автомобильному транспорту.
Марк Наумович погрузился в свои мысли, вспоминая о спасенном намедни странном одиноком старике, обозленном не только на коммунистический строй, но и на весь мир. И не то чтоб нравились Марку его крамольные мысли, но он давно чувствовал, что прав старик во многом… Может быть, когда-то, на заре революции, людьми, желавшими переустройства мира, двигали идеи справедливого равенства, но через годы и расстояния все забылось и сменилось лживостью лозунгов, кардинально отличавшихся от реальной жизни. Появился пласт людей, живущих параллельной жизнью с обыкновенным простым народом, и никогда их пути не пересекаются, словно ходят они по разным улицам… Словно существуют в этом мире разные расы… И почему все это происходит в стране, победившей фашизм?
– Саша, останови. Давай искупаемся! – отвлекся от философских мыслей Бородин, заметив недалеко от дороги гладкое чистое озеро.
Марк Наумович в считанные минуты сбросил с себя льняные брюки, сверху прикрыл их белоснежной рубашкой и кинулся в воду. Нырнув в прохладную чистую водицу, он долго плыл под водой с открытыми глазами, пока, наконец, нехватка воздуха не вытолкнула его наружу. Рядом плескался Сашка, ныряя и отряхиваясь брызгами, словно дрессированный пес.
– Люблю такие командировки, Марк Наумович, прямо как в отпуске побывал, а напоследок еще и в наших озерах поплавать можно! Куда в следующий раз поедем?
– В Москву, Сашка, поедем, за звездой Героя Социалистического Труда!
– Здорово! Честное слово, вы заслужили! Вон как при вас район расцвел – самое передовое хозяйство в нашей необъятной стране!
– Ладно, парень, пора ехать… Дел по горло. Давай сначала заскочим в контору, а уж потом домой!
– Будет сделано, Марк Наумович!
Как только водитель припарковал «Волгу» под согнувшимися от плодов яблонями за воротами Оршицкой районной потребительской кооперации, к без пяти минут Герою Социалистического Труда подошли двое в штатском и грубо пересадили в «Москвич». Накануне арест Марка Бородина Беспалов согласовал с первым лицом республики в ЦК КПБ – Петр Миронович выдал КГБ карт-бланш на проведение всех необходимых действий.
Бородин все понял без лишних объяснений. Момент для ареста был выбран правильно, поскольку окажись он через неделю с высокой наградой, шумихи и неудобств было бы в сто крат больше. «Жаль, с Соней не довелось попрощаться, – подумалось Марку. – Все на работу спешил…»
28
Меж тем на первых допросах Кирутин битый час пытался добиться у арестованного Минько адекватных ответов на подписанную им расписку о сдаче кабана. Любому, даже самому необразованному фигуранту уголовного дела было ясно, что кража социалистической собственности карается в Советском Союзе очень строго, вплоть до расстрела. Стоит ли удивляться, что скрыть от следствия правду Минько даже не пытался?
– Гражданин Минько, когда вы сдали кабана Бельковичу, сколько он вам заплатил? – в который раз допытывался Кирутин у арестованного.
– Не понял…
– Сколько получили денег?
– Каких денег?
Вот расписка в деле имеется, что вы получили 274 рубля и 25 копеек.
Владимир Абрамович, сидя на краешке деревянного стула, с минуту таращил глаза на следователя в недоумении и затараторил:
– Так я это… черт его бери… я кабана Бельковичу не сдавал и денег не получал. Он сосед мой. Я к нему домой частенько приходил, водочки выпить, супчика поесть – жена у него вкусно готовит. А эту бумажку он мне предложил подписать, а я кабана не сдавал, гражданин начальник!
– А кто деньги за кабана получал?
– Так вы у него спросите, а я не знаю, кто получал эти 274 рубля и 25 копеек. Кабы мне такие деньжищи…
– И сколько вы таких расписок подписали?
– Не помню, гражданин начальник, ей-богу не помню! Как Белькович с заготовок приезжал, так и подписывал… когда выпью…
– А что помнишь? Откуда у тебя гиря с заводским обозначением «АЛМЗ»?
– Так это, лет десять, как появилась. Сало я тогда сдавал в магазин, взвесил, а в магазине оказалось не 108 кг, а почти на 10 меньше. Тогда я проверил гирю – вместо килограмма в ней оказалось 1 килограмм 100 граммов. Так и стал пользоваться. А лет пять назад, вместе с Шустером Ефимом, мы так и пользовались этой утяжеленной гирей, принимал мясо от Моты Крансберга. Мота стал кричать на меня, обвинять, что я жулик, и, обозлившись, рубанул топором по гире, вот с тех пор на ней отметина и осталась.
За несколько дней, проведенных в камере, Фима Рыжиков никак не мог обуздать навязчивые мысли не о страшном будущем, а о дальнейшей судьбе детей и любимой Аннушки. Ей, привыкшей к салонам красоты, одетой по последней моде, теперь придется искать работу. А кто ее возьмет, ежели она никогда не работала? Как теперь она вырастит детей?
– Закурить есть? – отвлек от нервных мыслей сокамерник Алексей.
Фима утвердительно кивнул и полез в тумбочку за папиросами.
– За что тебя?
– За царское золото…
– А что, есть такое?
– Нашел, как видишь…
Алексей с уважением покосился на Фиму, сумевшего где-то достать неизвестно как сохранившееся царское золото. Он-то по молодости и недомыслию очутился на нарах из простого любопытства – на выставке решился подойти к американцу потренировать школьные углубленные познания в английском языке. Потренировался…
За дверью что-то стукнуло, лязгнуло, потом на секунду стихло, поскольку конвоир заглянул в глазок, затем железные засовы открылись и раздался четкий командный голос.
– Рыжиков, на выход!
– С вещами? – попытался пошутить Рыжиков.
– К следователю, шутник!
По длинному коридору Фима брел, оглядываясь по сторонам, наводящим ужас: уж больно узкими и высокими они были. И его, маленького человечка под следствием, как будто придавливало громадное плоское пространство и мешало сосредоточиться на предстоящей встрече со следователем.
– Пошевеливайся! Заждались тебя, – ткнул конвоир в спину чем-то тяжелым, – Насмотришься еще, налюбуешься…
В кабинете сидящий за столом Беспалов указал на прибитый по центру пошарпанный табурет.
– Продолжим нашу беседу. Вы, конечно, понимаете, что в сказку о ваших трудовых накоплениях никто не верит. Тем более, что кроме вас, Ефим Ильич, арестовано еще человек двадцать Оршицкой райпотребкооперации. И расследование уголовного дела по многочисленным фактам хищения социалистической собственности в самом разгаре. Так что советую не молоть чушь, а говорить по существу. Откуда доходы?
Фима почувствовал, как учащенно забилось сердце, отдаваясь в кадыке, в горле пересохло, оттого голос получился охрипшим, так что он и сам не узнал своего тембра.