Холодной осенью они попали в окружение и четвертые сутки пробивались к своим через топкое болото, затянутое обманчивой зеленой тиной. По ночам холод пронизывал до костей, а к рассвету туман покрывал трясину на расстоянии вытянутой руки. Надо было как-то идти вперед, немец был совсем рядом, пули свистели то тут, то там. После кровопролитных боев от разведроты осталось всего двое. Девятнадцатилетний Марк нащупал палкой небольшую твердую кочку, присел на нее и тихо позвал сержанта Полякова. Старший товарищ всегда помогал Марку не только житейской мудростью, но и крепким словцом, исполненным с нескончаемым оптимизмом.
– Холера ясная, так бы на бабу вскочить, как ты на кочку взобрался!
– Василий Степанович, здесь хоть можно отдохнуть, иначе мы с вами точно увязнем в болоте.
– Не боись, Марк, нас пуля не берет, и болоту мы не нужны! На вот, подкрепись!
Степаныч нащупал на кочке кустик со студеной клюквой и протянул товарищу. От съеденной горсти кислой подмороженной ягоды Марка разморило и потянуло в сон. Согнувшись в три погибели, чтобы не упасть с насиженного клочка земли в болото, он сомкнул веки и уснул.
Очнулся Марк Наумович от внезапно вылитого на него очередного ведра ледяной воды. Все нутро дрожало, вытереть капли со щек удавалось только движением плеча. Перебитые ребра ныли. Ноги примерзли к полу и налились неимоверной тяжестью. Пытаясь хоть как-то согреться, Марк Наумович попытался подняться и опуститься на корточки.
– Не спать, Марк! – шепотом прокричал под ухом сержант Поляков. Марк открыл глаза и увидел перед собой ясное небо. Морозным утром туман рассеялся, обнажив голые тощие осины, вросшие в черно-зеленое болото, и покрытые мхом торчащие мелкие кочки. Метрах в ста на маленьком клочке твердой земли Марк заметил тело немецкого солдата, то ли спящего, то ли мертвого. Зажав в руке длинную палку он лежал на спине весь грязный, сапогами увязнув в болотной массе.
– Холера ясна, фриц живой или мертвый?
– Вероятней всего, ему удалось выбраться из трясины и теперь, выбившись из сил, он уснул.
– Давай по-тихому подберемся к нему.
– А как? Перепрыгнем через трясину? Степаныч, засосет!
– Меня моя земля бережет, пусть фриц боится!
И правда, сержант Поляков, вдвое старше Марка, ловкими прыжками в обход по краю почти обогнул болото, но перед самой кочкой, на которой примостился немец, не удержался и упал в трясину. Немец вскочил и, не раздумывая, конец палки сунул Степанычу. Сержант, по пояс провалившийся в черную топь, уцепился за спасательный кий, но силы явно были неравны: фриц был молод и тощ, а сержант мокр и грузен.
– Степаныч! Держись! – прокричал Марк и двинулся по проторенному пути. В несколько прыжков он был у цели, на одном клочке земли рядом с немцем. Они вдвоем уцепились за палку и смогли вытянуть сержанта из вязкого болота. В благодарность Василий Степанович пожал руку тому, кого следовало бы считать врагом.
Парень с большими наивными голубыми глазами в грязной немецкой форме вытер замерзшие руки об землю, достал из нагрудного кармана фотокарточку и показал Марку и Василию Степановичу. На пожелтевшем снимке красовалась молоденькая фройляйн со светлыми волосами.
– Meine Verlobte…
– Красивая девушка! Невеста?
– Mein Favorit.
– Да, война… сделала всех нас врагами. И что, я теперь должен убивать моего спасителя, Марк? – почесал затылок Степаныч. Марк тоже не мог найти в себе чувства ненависти, которое обычно испытывают к настоящему врагу. Молодой мальчик, такой же, как он, вынужден был идти воевать…
– Nein, es ist nicht notwendig, Hans, du sollst nicht töten! (Нет, Ганс, не надо, не убивай!) – крикнул молодой фриц, и тут Марк заметил направленное на него дуло пистолета. Степаныч рванулся вперед, прикрывая собой Марка, и упал прямо на своего молодого товарища. Лежа под сержантом, Марк быстро достал пистолет и двумя выстрелами прикончил обоих немцев.
– Живи, Марк, живи… Пожалуйста… – прошептал последние слова Степаныч и умер.
Марк Наумович очнулся от жара. Тело ныло и горело, но смирительная рубаха не давала возможность снять с себя мокрое… Какое-то время он бредил, пока, наконец, из карцера Бородина не отправили на больничную койку, где он долго в бреду повторял: «Живи, Марк, живи…»
40
Беспалов, в очередной раз вернувшись от генерала Никулкина, был в подавленном состоянии. С таким же успехом можно было ничего не докладывать о продвижении в расследовании, коль главный фигурант дела, несмотря на чудовищное физическое и моральное давление, до сих пор не вернул государству ни копейки. Генерал орал и требовал усилить давление, а как его усилить, если и так Бородина довели до полного истощения и в сухом остатке результат получили нулевой? Оставалось только вызывать на допросы крупных чиновников, которые на протяжении долгого времени получали денежные суммы и бесплатные продуктовые наборы за лоббирование интересов Оршицкого райпотребсоюза. Всего в уголовном деле № 92, первом деле в БССР по взяткам, которым занялось КГБ, названо более 20 влиятельных лиц Витебской области и Минска. И, разумеется, в рамках расследования показания должны были дать все, кому дарили подарки обвиняемые. Допросы проходили нервно. Обмороки должностных лиц случались по нескольку раз в день, кабинеты следователей пропахли валерьянкой. Вопреки ожиданиям, высокопоставленные партийные и правоохранительные чиновники, спасая свою жизнь, наперебой сообщали, каким талантливым был предприниматель-хозяйственник Марк Наумович Бородин и его подчиненные.
Из дела выделили материалы проверки в отношении Дунаенко, Жаркова, Пашкевича, Прищепы и Ивашова. Зампред облисполкома Витебской области получил выговор по партийной линии. В Оршице и Витебске начались увольнения. Зарвавшихся чиновников понизили в должностях, после чего они «компенсировали» нанесенный государству ущерб, сдав в КГБ по 200–300 рублей, недоплаченных за полученные из «фонда Бородина» продукты. Обвиняемые, потерявшие было всякую надежду на помощь «нужных лиц», теперь вспоминали все новые и новые эпизоды передачи дефицитных подачек.
Председатель КГБ при Совете Министров БССР генерал Никулкин тихонько открыл дверь кабинета Первого секретаря ЦК КПБ. Первый человек в республике задумчиво смотрел в окно.
– Петр Миронович, вызывали?
– Да, Яков Прокопьевич, я давно Вас жду. Что слышно по оршицкому делу? Какие новости?
– 139 томов уголовного дела под грифом «совершенно секретно». Расследование близится к финалу, в рамках дела следователи опросили почти 16 тысяч человек. За несколько лет группе расхитителей социалистической собственности во главе с Бородиным удалось похитить почти миллион рублей. Половина внушительной суммы возвращена в ходе следствия: золото в монетах царского чекана на 800 рублей, 2 автомашины, 8 домостроений. И только Бородин не сдал ни копейки.
– Почему? Плохо работали с ним?
– Нет, Петр Миронович, давление оказывали самое тяжелое, пристрастное, вплоть до угроз смертной казни, но безрезультатно. Однако, следствие вышло на минских чиновников, которых прикормил Бородин. Подозреваемых стало слишком много, чтобы говорить о «недостатках на местах».
– Вот что я думаю, Яков Прокопьевич, давайте не будем делать новые показательные процессы. И все дела в отношении должностных лиц прекратим, они уже и так пострадали, коль их понизили в должности или уволили. А чтобы другим неповадно было, давайте к уголовной ответственности привлечем более мелких руководителей – председателей колхозов, которые помогали заготовителям укрывать излишки продукции, бухгалтеров, ведших двойные ведомости, шоферов, подвозивших «левую» продукцию на склады райпотребсоюза.
– Я вас понял, Петр Миронович, будет сделано!
41
Громкий судебный процесс, начавшийся в Верховном Суде БССР, обещал быть показательно жестким, поскольку каждому из двадцати обвиняемых, оказавшихся на скамье подсудимых, грозила смертная казнь. Накануне Родион Маркович Родкин, поначалу взявшийся защищать Марка Наумовича, отказался быть его адвокатом, сказав недоумевающим родственникам:
– Вы ничего не знаете и не понимаете. У меня есть семья и дети, я хочу еще жить и работать, а Марку Наумовичу ни один адвокат не поможет.
На первое судебное слушание Бородина привезли прямо из больницы следственного изолятора, предварительно подлатав синяки и ссадины.
Обвиняемые, сидя на скамейках за решеткой, нервно прятали от пришедших родственников заплаканные глаза. Многие месяцы, проведенные в следственном изоляторе, сказались на их нервной системе не самым лучшим образом. Аннушке не однажды делали замечания на бесконечные попытки заговорить с мужем, Ефимом Ильичом Рыжиковым, который, в отличие от многих, сидел потерянным и безучастным ко всему происходящему.
Жена Бородина Соня до последнего наивно верила в справедливость и считала, что суду можно что-то доказать. Родственники и свидетели, приглашенные в зал заседаний, уверяли, что Бородин на редкость честный, добрый, отзывчивый и умный человек. Никогда Марк Наумович не оставался равнодушным к людям, всегда проявляя участие и заботу. И никогда ничего не крал. Водитель Саша, которого Бородин некогда пригрел после детского дома, посчитал, что человек пострадал ни за что, потому что слишком много на себя брал, а надо было не лезть вперед.
– Если бы был, как все, в трамвае посередине – ничего бы ему не было.
Надо признать, в суде вообще никто про Бородина плохо не говорил. Свидетельские показания были таковы, что Марка Наумовича можно было бы освободить прямо в зале суда, а если учесть его боевые заслуги и награды, то и вовсе наградить, как героя. А Бородин сказал, что напишет всем руководителям, всем председателям колхозов и совхозов инструкцию, как вести себя, чтобы в один «прекрасный» день не оказаться на скамье подсудимых. Взяв на себя роль адвоката, Марк защищался сам, тщетно пытаясь что-то доказать судьям, заранее знавшим исход дела, уверенными в том, что Марк Наумович Бородин – это беспринципное чудовище, укравшее огромное количество денег, поскольку в его торговой деятельности применялись самые изощренные методы хищений. В основу обвинения легли результаты проверок ревизионной комиссии, отразившей на бумаге многочисленные нарушения правил советской торговли при закупках в совхозах, колхозах и у населения скота, овощей, фруктов. Как правило в потребительской кооперации при переработке занижались вес и упитанность скота, нормы выходов мяса после убоя, не приходовались излишки мяса при обвалке и жиловке, добавлялись в мясной фарш свиная шкурка и вода сверх нормы, не докапчивались колбасные изделия. Следователи установили, что на предприятии использовались поддельные весовые гири, завышался вес тары, необоснованно списывались естественная убыль, скидки на гниль, засоренность и влажность, а также фиктивно изменялась температура мяса, занижался вес шкур и сортность мяса, закупалось кожевенное сырье без документов, недогружался товар в адрес потребителей и многие другие махинации…