– А вам, товарищ Смирнов, – обратился руководитель оперативно-следственной группы к неповоротливому ленивому сотруднику прокуратуры, которого приходилось терпеть из-за высокопоставленного папаши в Министерстве юстиции БССР, – надо выяснить все телефонные контакты этого Мазовецкого и, соответственно, адреса проживания лиц, с которыми он общался.
– Слушаюсь!
– И это надо сделать сегодня!
– Почему, неужели горит? Рабочий день на исходе!
– Смирнов, я сказал сегодня, и без рассуждений, иначе мне придется жаловаться на вас вашему отцу…
– Да иду я! – крупный великовозрастный балбес с показным безразличием дернул пухлыми плечами, заправил взмокшую от горячего майского солнца помятую рубашку и нехотя встал с неудобного стула.
– Выполнять!
– Слушаюсь!
Старший лейтенант Александр Латышев без труда нашел искомый адрес Мазовецкого и остановился перед подъездом поговорить с пригревшейся на солнышке бабулькой с авоськой, потому как давно известно, что никто так объективно не наговорит всякой всячины на своих соседей, как сами соседи.
– Простите, вы из какой квартиры будете? – улыбнулсяь широкой улыбкой с золотой коронкой старший лейтенант, присаживаясь к бабульке на скамейку.
– А тебе зачем, мил человек?
– А вот зачем, – Латышев показал бдительной старушке служебное удостоверение.
– Понятно, милиционер, значит… Я на третьем этаже живу, в тридцать второй квартире. Вот что я тебе скажу, милок, в тридцать пятую квартиру, как только съехали в деревню Тамара с Иннокентием, их сын, такой красивый, молодой, прямо как барин расхаживает в белом длинном плаще и все водит кого-то в дом.
– И кого?
– Мужиков в основном. И то странно, думаю, в наше время девок водили…
– Шумят?
– Да нет, не шумят. Тихо сидят, но по ночам.
– А чего ж вы не спите по ночам?
– Так бессонница у меня. Вот и не сплю. А они, молодые, почему не спят?
– А Тамара с Иннокентием давно в деревню уехали?
– Вот как сын вернулся, так и уехали… И тоже странно, как будто и не соскучились вовсе.
– А где ж он был-то?
– Да бог его знает. Картежник, говорят, он.
– Да что вы говорите?
– Точно.
– И где ж он играет в карты?
– А кто его знает! Только пьет больно много, и всё шампанское, бутылок пустых выносит почти каждый день пруд пруди, а пьяным не видела… Какой-то странный он, точно…
– Ну, спасибо вам, давайте помогу вам до квартиры авоську донести!
– Ой спасибо, милок, а то и правда, тяжко мне, больно ноги больные…
Латышев подхватил авоську, а потом и саму старушку под руку взял и дотащил болезную до самой двери.
24
Дверь 35-й квартиры долго не открывалась, но Латышев чувствовал, что там, за хитрым железным замком, кто-то дышит еле слышно и присматривается в глазок.
– Мазовецкий, открывай, чего затихарился, я же знаю – ты дома. Из милиции я, старший лейтенант Латышев. Или мне дверь ломать?
Наконец дверь распахнулась, представив стоящего на пороге молодого холеного человека в длинном махровом халате, накинутом на мокрое, слегка волосатое мускулистое тело.
– Так вот ты какой, Мазовецкий-младший… – с неподдельным интересом разглядывал Латышев знакомые черты лица.
– Почему младший? Я один в семье.
– Шампанское с утра пьешь? – не обращая внимания на поставленный вопрос, Латышев по-хозяйски прошелся по стандартной хрущевской квартире с настенным ковром, цветным телевизором и секцией из крашеного шпона, остановившись у круглого стола, заставленного полупустыми бутылками из-под шампанского.
– А вы как будто не слышали, что меня пытались убить? – истерично провопил Никита.
– Так ты уже знаешь… Тем лучше.
– Что лучше? Я просто в шоке! Как вы можете так спокойно говорить об этом?
– Я за этим и пришел. Мне надо выяснить, кому ты мог так сильно насолить. Кто осмелится лишить жизни такого полезного для общества человека, как ты? И почему из-за тебя погибла 19-летняя девчонка, не успевшая даже познать, что такое настоящая жизнь.
– Я понятия не имею, кто мог это сделать. И потом, мне соседка сказала, что посылочка та из Минска была. Почему вы убийц в Минске не ищете?
– Ищем там, где надо. А если ты хочешь помочь следствию, милости просим. А ты похож на Вениамина…
– Вы знаете дядю Веню?
– Да… дядю… приходилось пересекаться, давненько, правда…
По его стопам пошел, говорят?
– И не говорите. Шампанского?
– Спасибо, я на работе.
– А я выпью. Мне что-то тошно…
– Выпей и рассказывай. С кем играл?
– Здесь или вообще по Союзу?
– Давай ограничимся пока ближним кругом. Но если не найдем убийцу, то, не волнуйся, дойдем и до Москвы, Ленинграда, Ростова-на-Дону и Одессы.
– Я смотрю, вы хорошо владеете темой.
– Приходилось как-то, но ты не отвлекайся. Хотя нет, можешь отвлечься… Сделай-ка мне чайку! Зеленого! На улице жара, в самый раз испить горяченького.
– Так вам же еще жарче станет! – Маза принес чашку с благоухающим свежезаваренным напитком.
– Нет, дорогой, видно, мало ты физику в школе изучал, – как раз наоборот, но я не за тем пришел, чтобы тебя просвещать. Итак, с кем играл?
Латышев достал карманный блокнот, шариковую ручку и начал записывать.
– Марк Наумович Грассман, Николай Ведерников, Лёва из Питера, фамилию не знаю…
– Ты с ними здесь играл?
– Да, они приезжали… Сеня Скорпион из Москвы, мастер международного класса Толян Барбакару из Одессы, Маэстро из Баку, Евгений Абрамович Фурман, этот местный… Кто еще… Да, Фома из Петропавловска…
– Я смотрю, такие серьезные люди к тебе приезжали… И во что играли? В дурачка? В очко?
– Зачем? В преферанс. Хорошую игру надо долго и тщательно готовить.
– Выигрывал?
– По-разному бывало, но по-крупному я никогда не проигрывался, надо вовремя остановиться.
– А карточные долги возвращал?
– Всегда. Это же моя репутация. Кто потом со мной сядет играть, слухами земля полнится! Я не сажусь играть, если у меня в кармане нет пятидесяти штук.
– А тебе крупно проигрывали?
– Бывало… Вот Фурман не так давно проигрался, не смог совладать с азартом.
– Расплатился по долгам?
– Конечно, правда, не сразу.
– Хорошо, давай я по-другому поставлю вопрос: кто тебе не отдал карточный долг?
– А… эти калеки…
– Это кто?
– Да есть тут местные недоумки: Гарик Василевич и Федоров.
– И много должны?
– Так, пустяки, но сам факт: долг платежом красен, особенно карточный.
– Выбивал долги?
– А что толку, с них как с гуся вода, нищеброды…
– Ты же понимаешь, что я могу сейчас тебя арестовать?
– А за что? Вы можете меня штрафануть рублей на пятьдесят и только.
– Я тебя за тунеядство могу посадить!
– Напугали! Мне тюрьма сейчас как спасение, коли убить кто-то надумал. Вы же не думаете, что убийца остановится на первой неудаче? – расстроенный Маза открыл новую бутылку шампанского и жадно приложился к зеленому горлышку. – Уж лучше быть тунеядцем, чем вкалывать за 30 копеек в день, как раб на галерах. Мне же игра дает свободу, вот что самое главное, а деньги – тьфу, бумажки, которые сегодня есть, а завтра их нет.
– Главное, чтобы эту свободу ты не отнимал у других, когда долги выбиваешь. Ладно, заболтался я с тобой. Сиди пока дома, никуда не высовывайся, будет какая-то новая информация – звони, вот тебе мой телефон. И закусывай хоть иногда, Мазовецкий-младший!
25
Поданный Морозову список телефонных абонентов неповоротливого блатного отпрыска министерского начальника Смирнова решительно отличался от списка Латышева лаконичностью и скудостью. Номера вызываемых абонентов потерпевшего Мазовецкого в основном были из числа администраторов гостиниц, ресторанов, диспетчеров таксопарков, вокзалов и прочей справочной информации.
– Шифруется, картежник, соблюдает необходимую конспирацию, из телефонных автоматов звонит, – предположил Латышев, сидя на очередном совещании у начальника оперативно-следственной группы Морозова.
– Тогда мы поступим так: Смирнов, ты связывайся с Минским аэропортом и вокзалом, – почесал лысый затылок заслуженный следователь, – и выясни по списку Латышева, когда к нам прилетали или приезжали эти заезжие гастролеры из Москвы, Ленинграда, Одессы, Петропавловска-Камчатского и Ростова-на-Дону. – А ты, Латышев, по местным адресам.
– Есть!
Первым в списке искомых фигурантов местного пошива значился адрес Фурмана. Неказистую, утопающую в зелени деревянную постройку за высоким зеленым забором Латышев отыскал не сразу. Несколько раз он поднимался на пригорок извилистой улочки, но заметил одноэтажный дом, лишь остановившись покурить у разросшегося куста сирени. Латышев постучался в фигурную кованую калитку, но вскоре понял, что в стареньком доме с резными наличниками никого нет. Перелез через забор, заглянул в окошко и тут услышал окрик из соседнего двора:
– И чего вы там забыли? Нету их, уехали.
– Давно? – Латышев подошел поближе к соседскому забору, за которым коренастая женщина в белом платке вешала постиранное постельное белье. – Давно, говорю, уехали?
– Так с месяц уже поди.
– Куда, не знаете?
– Понятия не имею. Собрались как-то внезапно, словно удирали от погони.
– А дети?
– А что дети? Дети вместе с ними, и я говорю мужу: куда это они намылились, не дождавшись конца учебного года?
– А в какой, говорите, школе дети учились?
– Так ведь на соседней улице, в третьей школе, мой сын с их Аркашей в одном классе учился. Так говорит, даже документы из школы не забрали… Он ведь, Евгений Абрамович этот, – торгаш, на базе продовольственной работал, накрал, поди, вот и сбежал от тюрьмы, окаянный…
– Спасибо вам! Пойду я!
– А вы часом не из милиции?
– С чего вы взяли?
– Так похож больно: и костюмчик такой серенький, и взгляд – пронзительный, цепкий, да и выискиваете что-то… Вот я и решила, а что, не права?