– Да нет, как раз в точку…
– Товарищ милиционер, у меня третьего дня козу украли, помогите, а?
– Чем же я вам помогу, это надо к участковому обратиться с заявлением.
– Так я была у него, только он не телится, на кой ему мою козу искать, ему, видите ли, убийство раскрывать нужно. А кто ж мою козу искать будет?
– Так и мне, голубушка, тоже надо убийство раскрывать…
– Ой, мамочки, не уж то Фурман этот убивец?
– Нет, что вы, не пугайтесь так! Спасибо, я пойду.
– А может, все-таки козу мою поищете? Уж больно много молока давала… Жалко Анфиску мою…
– Я зайду к участковому, потолкую с ним.
– Вот спасибо! Уважил бедную женщину!
Латышев по дороге в контору заглянул на соседнюю улицу в третью школу, в которой еще совсем недавно учились дети Фурмана, и узнал у директора, что, действительно, семья неожиданно куда-то уехала, не удосужившись забрать документы, ограничившись лишь простым уведомительным телефонным звонком.
– Такой скоропалительный отъезд Фурмана с семьей, похожий на бегство, говорит, что ему есть что скрывать. Не мог он послать посылку с Минского почтамта? – рассуждал Морозов после рапорта Латышева о проделанной работе.
– Мог, конечно, только под описание свидетелей, которые стояли в очереди перед отправкой злополучной посылки, не подходит. Там были молодые парень с девушкой, а Фурману уже сороковник стукнул.
– Он мог попросить кого-нибудь, – не отступал Морозов.
– Так ведь Мазовецкий говорит, что с ним как раз Фурман расплатился. Мотив какой у него был в таком случае?
– Саша, и ты веришь этому шулеру? Кстати, я бы его арестовал, а то сбежит, еще чего…
– Владимир Георгиевич, вы бы видели, как он напуган, сидит в доме тихо, как мышь. Давайте не будем спешить с арестом, он пока в полном бездействии, а на преступника может вывезти. Так что успеем еще!
– Ладно, давай чеши к Федорову, а я возьму на себя Василевича.
Скорей бы отпускная кампания закончилась – работать не с кем…
26
Свежим солнечным утром Вениамина Мазовецкого разбудил местный почтальон, принесший срочную телеграмму от жены родного брата Иннокентия: «никита беде тчк сможешь приезжай тчк тамара». Новость эта, хоть и мало было в ней приятного, вовсе не огорошила известного катранщика, ибо он давно предрекал нечто подобное своему племянничку, вздумавшему идти по рискованной тропе шулера. Вениамин поблагодарил за чашку крепкого кофе старика Михаила Спиридоновича, своего помощника по дому, быстро собрал походный кожаный саквояж и облачился в любимую белоснежную шелковую рубаху.
– Михаил Спиридонович, я уеду на несколько дней по делам, вы приберите тут, я немного пошалил вчера, и про Рея моего не забудьте, кормите вовремя, про воду не забывайте, больно жарко нынче, да и на поводок не сажайте. Пусть бегает по травке сколько вздумается!
– Не волнуйтесь, Вениамин Александрович! Будет сделано! Вы уж поаккуратней в поездке-то! Берегите себя!
– Да буду, буду, не волнуйся, Михаил Спиридонович! Вот что: вызови-ка мне такси…
– На какое время? – старик бросил взгляд на остатки вчерашнего бурного застолья.
– А прямо сейчас и вызови. Я готов уже, только с Реем попрощаюсь…
Вениамин вышел в тенистый двор с развесистой виноградной лозой у высокого забора, отвязал у будки любимого ризеншнауцера по кличке Рей и отправился к морю. Несколько крутых лестничных пролетов вниз пес мчался во всю прыть, увлекая за собой хозяина, но после команды «Рядом!» пару минут послушно прошествовал чинно и благородно, чтобы, почуяв морской бриз, тут же рвануть вниз с еще большей прытью. Отпустив пса с поводка, Вениамин несколько минут наслаждался, видя, как черный кудрявый любимец резвился в море, то и дело выскакивая и отряхиваясь, возвращался в морскую волну, выскакивал и вновь отряхивался, подбегая к хозяину все ближе и ближе.
– Ну все, молодец! Молодчина, Рейка! Пора! Пошли домой!
У желтого трехэтажного каменного особняка с высоким забором уже поджидало такси, и Вениамин, прихватив приготовленный саквояж с плащом, попрощался со стариком и собакой.
– В Симферополь? – приветствовал пассажира таксист.
– Пожалуй.
За окном замелькали высокие кипарисы, «Волга» рванула вверх по витиеватому серпантину крымских дорог, оставляя в низине старый уютный Гурзуф и синее-синее Черное море.
В последнее время Вениамин отошел от дел, прикупив себе на выигранные деньги приличный особняк с высоким забором у самого моря, чтобы наслаждаться размеренной жизнью одинокого холостяка в обществе любимого пса Рея и немногословного трудолюбивого помощника по дому Михаила Спиридоновича.
Три кропотливых года он посвятил своему единственному племянничку, жаждущему обучиться карточному мастерству. И Никита благодаря Вениамину освоил, пожалуй, все премудрости этой тонкой профессии, преуспев не только во множестве шулерских приемов, но и в психологии игроков, в хладнокровном обуздании азарта и организации настоящих незасвеченных катранов на просторах необъятного Советского Союза. И все же пути их разошлись. Дядя Веня еще в самом начале пути предсказывал Никите не самые лучшие университеты и слишком дорогую цену, которую придется заплатить за приобретенный опыт изощренного мошенничества.
В тот вечер они играли в Одессе в одном шикарном катране, до которого пока еще не добралась советская милиция. За фасадом дорогого ресторана тянулся длинный коридор, ведущий в так называемый банкетный зал с глухими бордовыми занавесами и старинными канделябрами на стенах. За большим круглым столом, покрытым бордовой бархатной скатертью, собрались известные люди в карточном мире, и только авторитетное поручительство Вениамина позволило некоторое время Никите вести себя в этой благородной компании непочтительно и крайне дерзко.
Безусый юнец предложил Леве из Питера сыграть в одни руки, и когда тот помог проиграть потерявшему бдительность сопернику, повесил на него и этот долг. Лева возмутился, не желая признавать подыгранные деньги, и Никита, пребывая в добром подпитии, устроил скандал и сбежал, а между тем приличным обществом карточный долг Левы признан не был. Удовлетворенный решением игроков Лева не стал более рисковать и отправился восвояси. Казалось бы, конфликт исчерпан.
И все же темное пятно легло на авторитетные плечи Вениамина, поскольку само существование договора на игру в одни руки было не только не в его правилах – таких же принципов придерживался и самый авторитетный игрок вечера Маэстро из Баку.
Уладив неприятный осадок заплаченным штрафом и последующей филигранной игрой в покер, рассерженный дядя Веня вернулся в съемную квартиру под утро, тут же нетерпеливо сорвав одеяло с сонного Никиты.
– Ты чего, дядя Веня?
– Спишь, наглец?
– А что я сделал?
– Где Лёва?
– Надеюсь, на том свете…
– Что ты с ним сделал?
– Ножичком пырнул, что сделал. Он же долг не признал…
Значит, фуфлыжник он…
– Ты забыл, в какое общество я тебя привел? Фуфлыжник не он, а ты! Никто не признал нечестный выигрыш! А ты, похоже, мой последний урок не усвоил.
– Почему это?
– Урок был в том, что не вся наша жизнь – игра. Надо уметь вовремя выходить из игры, чтобы не стать настоящей скотиной. Я не желаю более тебя знать. Убирайся! И моли бога, чтобы Лева остался в живых.
Выгнав зазнавшегося племянника, Вениамин отправился к Лёве, пребывавшему в больнице скорой помощи.
– Ты как, старик?
– Бывало и лучше… Но жить буду – племянник твой неопытный мочила…
– Тем лучше… Вот тебе на скорое выздоровление и короткую память, – Вениамин положил на тумбочку тысячу рублей. – Не держи зла на придурка…
– Постараюсь… Иногда мне кажется, не иметь родственников – это счастье…
– Однако родню не выбирают.
– И то правда.
– Бывай, Лёва, и не болтай об этом инциденте.
Прилетев в Минск, первым делом Вениамин наведался в глухую деревню на хутор к родному брату Иннокентию и его жене Тамаре, которые поведали, что Никиту кто-то пытался убить, прислав на его адрес посылку со взрывным устройством. Вениамину и самому было интересно, чьих рук это дело, поскольку «талантливый» отпрыск мог напакостить где угодно и кому угодно. Но подтирать дерьмо за нерадивым отпрыском он более не намерен…
27
Предусмотрительно оставив в соседнем дворе служебную машину, Владимир Георгиевич к дому, в котором жил Гарик Василевич, подошел не спеша, вглядываясь в окна, в одном из которых торчала чья-то очкастая физиономия.
– Игорь Василевич? – Морозов вопросительно поднял густые поседевшие брови.
– Он самый… – грустно промычал очкастый. – Вы, наверное, из милиции?
– Из прокуратуры. Следователь по особо важным делам Морозов.
– Давно вас жду.
– А что так?
– Наболело… Проходите…
Только сегодня Гарик наконец решил взять себя в руки. С самого утра он совершил над собой невероятное усилие, чтобы убрать постель и подвесить полуразбитую люстру. И дело было даже не в том, что в любой момент могут вернуться из отпуска родители, и Любе, его любимой сестренке, давно пора было возвращаться домой.
Именно сегодня Гарик решительно заявил самому себе, что настало время перестать быть инфантильным хлюпиком перед напором наглого шулера. «Я тоже способен на поступок! Отныне я не буду рабом каталы, униженно лакая воду из тазика, в котором тот мыл свои ноги, перестану по утрам бегать в магазин за шампанским в надежде, что Маза, в конце концов, смилостивится и скостит проклятый долг в четыре тысячи триста рублей. Пусть избивает до полусмерти, пусть даже до смерти, но унижения я более не потерплю. Какую глупость еще совсем недавно я хотел совершить: свести счеты с жизнью!
И кому от этого станет легче, разве только этому уроду Мазе…» – думал Гарик, глядя в окно на недавно распустившиеся цветущие каштаны. И странное дело, как только карточный должник собрался с силами, жизнь как-то потихоньку начала налаживаться: Гарик созвонился с администратором ресторана, в котором служил, и договорился, что парень одолжит ему тысячу рублей. «И это только начало, выпутаюсь, не может быть, чтобы не выпутал