– В коме он.
– Врешь!
– Сама у следака спроси.
– Разговорчики! – обрубил незаконное общение подследственных конвоир и подтолкнул Марину к выходу в прогулочный дворик.
На следующем допросе Морозов подтвердил информацию о состоянии здоровья Данилы, пытавшегося свести счеты с жизнью и ныне пребывающего в коме, и даже дал почитать заключение врачей в материалах уголовного дела.
– Как вы думаете, он выживет?
– Откуда ж мне знать, я – не Господь Бог.
Всю ночь, стоя в камере следственного изолятора на коленях, женщина шептала молитву о спасении любимого, обращаясь к маленькой иконке, подаренной намедни вышедшей на волю соседкой. В монологе этом Марина просила о здравии Данилы простыми проникновенными словами, поскольку не знала ни одной молитвы, обучаясь в советской атеистической школе. И то ли неправильная, но искренняя молитва помогла, то ли сила отчаянной женской любви дошла до самого сердца самоубийцы, то ли по простому случайному совпадению, но на 29-й день комы Данила вдруг очнулся на этом свете, о чем Морозов не преминул сообщить подследственной Петриковой.
31
Разузнав в дежурной части адрес милицейского общежития, Вениамин направился к давнему знакомому старшему лейтенанту Латышеву.
– Венька, ты ли это? – на стук открыв дверь комнаты, не поверил своим глазам Латышев.
– Я, Сашок, я, – Мазовецкий-старший протянул милиционеру бутылку водки.
– Ого! Финская… Ну, проходи в мои холостяцкие хоромы.
Давненько мы с тобой не виделись. С тех самых пор, как ты сбежал, а меня турнули из Могилевского ГУВД за связь с уголовным элементом.
– Это я, что ли, – уголовный элемент?
Вениамин огляделся в казенной комнатушке с единственным стулом у стола и раскладным диваном.
– А то кто ж? Присаживайся… Выпьем за встречу?
– Ну я ж не греть напиток принес. Разливай. Скромно живешь, лейтенант Латышев…
– Старший лейтенант.
– Растешь не по дням, а по часам.
– Зато честно и ни от кого не бегаю.
– Так и я не бегаю. Но тебе, честному милиционеру, пора бы уже полковником быть или генералом…
– Не прав ты, Веня, честные милиционеры по земле ходят, а в генералы выбиваются кабинетные служки. Впрочем, я на судьбу не жалуюсь. Ты-то как?
– Я на покой ушел. Живу в Крыму.
– Один?
– Есть у меня один верный друг, и тот – собака.
– Тамара как?
– А что Тамара? Живет с братом моим…
– Все забыть не можешь?
– Да нет, все давно быльем поросло… Про Кислицкого слышал что-нибудь?
– На том свете уже, царство ему небесное. Он недолго праздновал победу: пить стал сильно, и вскоре его выгнали из органов… Давай выпьем за твое здоровье!
– И за твое! – Вениамин чокнулся с Латышевым граненым стаканом, закусил соленым огурцом и погрузился в воспоминания…
В тот далекий вечер Вениамин с Тамарой, а было им тогда лет на двадцать меньше, праздновали в ресторане ее день рождения. Влюбленные молодые люди особо не замечали балаганной суеты вокруг, пока к имениннице не начал приставать пьяный мужлан в милицейской форме. Девушка поначалу скромно отказывалась от навязчивого гражданина, потом все же станцевала половину танца, после которого опьяненный не столько ее красотой, сколько выпитой водкой, неуклюжий подполковник рухнул на напольную керамическую вазу, разбив себе губу. Но и это не остановило разухабистого милиционера, и он на глазах у изумленной публики кинулся обнимать Тамару и неприлично хватать за интимные места. Недолго терпел Вениамин. Просто встал из-за стола и нокаутировал пьяного подполковника. За некрасивой сценой наблюдали несколько офицеров за соседним столиком, в том числе и младший лейтенант Александр Латышев.
– Тебя как звать, Илья Муромец? – поинтересовался младший лейтенант у Тамариного защитника.
– Веней…
– А я – младший лейтенант Латышев. Извини, дружище, наш Кислицкий всегда такой, как напьется. А в честь дня советской милиции – грех не выпить. Не волнуйся, старик, тебе ничего не будет…
Но Латышев глубоко ошибся. Пьяный Кислицкий не сразу добрался домой, в объятия благоверной супруги он вернулся только через месяц, схлопотав по пути из ресторана от кого-то бутылкой по голове.
После нескольких операций, с сотрясением мозга, он провел на больничной койке несколько беспокойных недель, обвинив в избиении и нанесении увечий Вениамина Мазовецкого. Сколько ни пытался Латышев защитить обвиняемого на суде, беспристрастная Фемида по отношению к избитому подполковнику советской милиции на время перестала быть слепой, и Мазовецкий получил три года лишения свободы. Из института народного хозяйства его выгнали, как только началось следствие по делу, а Тамара недолго думая вышла замуж за родного братца Иннокентия.
С приговором суда не смирился, пожалуй, только один Латышев, пытаясь доказать правоту Мазовецкого в бесчисленных апелляционных жалобах, тем самым навлекая на себя тень по служебной лестнице. В конце концов Латышева перевели в маленький районный город, а Вениамин в Вологодской пересыльной тюрьме попал под крыло старика Семена, который обучил юношу всем премудростям карточной игры.
– Видел недавно твоего Никиту. Видать, по твоим стопам пошел. Гены пальцем не заткнешь? – Латышев отвлек Вениамина от воспоминаний.
– Я слышал, кто-то покушался на его жизнь. Не знаешь, кто хотел убить пацана?
– Отчего ж не знать? Как раз этим делом и занимаюсь.
Одноклассник его Данила Федоров.
– Долги выбивал с него Никита?
– Верно. А тому нечем было крыть, вот и придумал соорудить кустарное взрывное устройство, но оно не там сработало. Девчонка одна погибла. Молоденькая, красивая. Никита тут за месяц хорошо развернулся – настоящий катран устроил в родительской квартире, пока те в деревне отдыхают, солидных людей вызывал со всего Союза. Мы-то поначалу разрабатывали версию заезжих гастролеров, а тут, как оказалось, все под боком… И далеко ходить не надо.
– Спасибо, Сашок! Пойду я.
– А чего заходил-то?
– А так просто, повидаться захотелось с честным милиционером.
32
В здании городского суда на открытые слушания по громкому процессу собралось много народу. Среди потерпевших толпились группы сочувствующих зевак, любопытствующих соседей, дальних родственников и сослуживцев почтового узла связи, жарко желающих наказать виновных по всей строгости закона.
Пострадавшая от взрыва Зинаида Андреевна Казакова тихонько устроилась в глубине зала заседаний – она больше месяца пролежала в больнице, где ей отчистили роговицу глаза от серы. Несмотря на то, что зрение к ней вернулось, от дальнейшей службы ее освободили, согласно советскому законодательству выплачивая пожизненную компенсацию за увечье, причиненное во время работы. Вскоре после трагических событий руководством почтового узла связи было принято решение о поощрении тех, кто находился в сортировочной. На то время это была немалая сумма – половина оклада, 65 рублей каждому.
В зале заседаний на скамье в первом ряду рядом с начальником цеха сортировочного узла связи Сергеем Ивановичем Шабановым расположились безутешные родители погибшей Светланы.
В решетчатую клетку, под общее гудение зала, провели Петрикову, Федорова и Мазовецкого. Сидя на скамье подсудимых, каждый из обвиняемых старался вести себя спокойно, если не отрешенно. Марина без слез не могла смотреть в сторону родителей погибшей девушки, к горлу то и дело подступал комок, мешающий выдавливать из себя короткие ответы на вопросы судьи и прокурора. Напустив на себя дутый авторитет, Мазовецкий на какое-то время попытался изобразить показную бодрость духа, впрочем, при более пристальном внимании легко обнаруживались неподдельный страх в глазах и нервно дрожащие руки.
Данила, напротив, был слишком спокоен, словно опасаясь повторения панической атаки – «добрые» дяди накачали его психотропными таблетками. Марину предупредили, что во время процесса обвиняемым запрещено переговариваться, но в самые тяжелые моменты, когда им это просто было необходимо, они легонько дотрагивались друг до друга, тем самым помогая пережить страшные минуты судебного процесса.
Две недели слушаний тянулись бесконечно долго, изматывая душу и потерпевшим, и обвиняемым. Порой за целый день Марине Петриковой не задавалось ни одного вопроса. Накопившаяся усталость сжигала остатки жизненной энергии, глаза слипались от монотонного зачитывания бесконечных свидетельских показаний, но уже было не страшно за себя, поскольку адвокат убедила женщину, что ее должны освободить в зале суда, – по ее профессиональному мнению, учитывая наличие малолетнего ребенка, раскаяние в содеянном, суд, скорее всего, ограничится условным сроком. И теперь Петрикова молилась только за то, чтобы ее любимому суд не назначил смертную казнь.
И в самом деле, суд решил избежать исключительной меры наказания, приговорив Данилу Федорова к 14 годам лишения свободы. Никита Мазовецкий за вымогательство получил три года заключения. Вопреки ожиданиям, Марине Петриковой не удалось избежать строгого наказания – она, как соучастница убийства, по приговору суда должна провести в колонии общего режима 8 лет. И это был настоящий шок.
Уже в машине, по дороге в следственный изолятор, понемногу приходя в себя, Марина услышала от Данилы слова, которые впоследствии помогли ей выжить на зоне:
– Никогда не жди конца срока, а надейся лишь на день освобождения, не думай ни о каких амнистиях… И у тебя все получится…
После пронзительного гудка автозака массивные черные решетки СИЗО раздвинулись, дверь отворилась, и Марина спустилась на ступеньку вниз, чтобы ватными ногами под конвоем пройти в камеру следственного изолятора и начать новую, не самую лучшую страницу своей жизни, в которой уже не было места жертвенной любви к Даниле.
33
Настойчивый стук не сразу разбудил постояльца – в дверь провинциального номера люкс колотила расстроенная Тамара.
– Ты? – удивленно прикрывая растительность на груди шелковой ночной сорочкой, пробормотал сонный Вениамин.