— Я, пожалуй, зайду за ней,— решил Баррент.— А пока я хотел бы купить то, что есть.
— Конечно, сэр,— произнес Уондерсон. Он был явно разочарован, хотя мужественно скрывал это. — Будьте любезны.
После нескольких примерок Баррент подобрал себе черный деловой костюм с белым узким кантом на лацканах. Его неопытному глазу он казался таким же, как и другие костюмы, которые красовались на витрине и предназначались для банкиров, биржевых маклеров, бакалейщиков, бухгалтеров и так далее. Но для Уондерсона, рассуждавшего о банкирных лацканах и окантовках у страховых агентов, разница была столь же очевидной, как броские различия между символами статуса на Омеге. В конце концов, это вопрос привычки, решил Баррент.
— Пожалуйста, сэр! Прекрасно сидит, с гарантийным сроком. И всего тридцать девять девяносто пять.
— Превосходно,— сказал Баррент.— Теперь насчет денег.
— Да, сэр.
Баррент нырнул с головой в омут:
— У меня их нет.
— В самом деле, сэр? Это весьма необычно.
— Да,— согласился Баррент.— Тем не менее у меня есть некоторые ценности.— Он извлек из кармана три кольца с бриллиантами, которыми его снабдила Группа.— Это настоящие бриллианты, что подтвердит любой ювелир. Если бы вы взяли одно из них, пока я не достану денег для уплаты...
— Но, сэр,— удивился Уондерсон,— бриллианты больше не имеют самостоятельной ценности. С двадцать третьего года, когда Вон Блон написал основополагающую работу, в которой разнес в пух и прах концепцию «ценности в силу редкости».
— Да, конечно,— промямлил Баррент, не зная, что ответить.
Уондерсон посмотрел на кольца.
— Они, наверное, дороги вам как память?
— Безусловно, передаются в нашей семье из поколения в поколение...
— В таком случае,— сказал Уондерсон,— я не позволю себе лишить их вас. Пожалуйста, не спорьте, сэр! Я не смогу спать по ночам, если отниму вашу семейную реликвию.
— Но остается вопрос оплаты.
— Заплатите, когда вам будет удобно.
— Вы хотите сказать, что поверите мне, даже не зная меня?
— Конечно,— Уондерсон лукаво улыбнулся.— Испытываете свои методы, опросчик? Даже ребенку известно, что наша цивилизация основывается на доверии. К незнакомцу следует относиться как к честному человеку, пока он полностью и бесповоротно не доказал обратного. Это аксиома.
— Вас никогда не обманывали?
— О нет. Преступлений в наши дни не бывает.
— А как же Омега?
— Простите?
— Омега, планета заключенных. Вы, должно быть, слышали о ней?
— Возможно,—осторожно проговорил Уондерсон.— Ну, точнее было бы сказать, что преступлений почти не бывает. Наверное, всегда найдется горстка прирожденных злодеев, но не больше десяти — двенадцати в год из населения в два миллиарда,— Он широко улыбнулся,— Вероятность, что я нарвусь на преступника, очень мала.
Баррент подумал о кораблях, регулярно курсирующих между Землей и Омегой, выбрасывая свой живой груз и возвращаясь за новым. Интересно, откуда Уондерсон взял такие цифры? И между прочим, интересно, где же полиция? Он не видел человека в форме с тех пор, как покинул корабль.
— Очень вам благодарен,— произнес Баррент. — Я заплачу как можно быстрее.
— Конечно, конечно,— согласился Уондерсон, с чувством тряся руку Баррента.— Когда вам будет угодно, сэр. Не стоит торопиться.
Баррент снова поблагодарил его и вышел из магазина. Теперь у него была профессия. И неограниченный кредит. Он оказался на планете, которая с первого взгляда походила на рай. Но, как всякая утопия, она несла в себе некоторые противоречия. Он надеялся узнать о них больше в ближайшие дни.
Кварталом дальше Баррент нашел отель под названием «Поживи чуток» и снял комнату на неделю в кредит.
Глава 26
Утром Баррент отправился в библиотеку. Ему надо было ознакомиться с историей развития земной цивилизации, чтобы иметь представление, что искать и чего ожидать.
Форма опросчика позволила пройти к закрытым для доступа полкам, где хранились книги по истории. Но сами книги его разочаровали — в большинстве своем они охватывали период лишь до начала атомного века. Баррент просматривал их, и к нему возвращались смутные воспоминания. Он перепрыгивал от Греции Перикла к Римской империи, Карлу Великому и средневековью, от завоеваний норманнов к Тридцатилетней войне и краткому обозрению наполеоновских войн. О мировых войнах он прочитал более внимательно. Книга кончалась взрывом первых атомных бомб. Остальные книги на полке представляли собой просто расширенное изложение разных этапов истории, которые он нашел в первой книге.
После долгих поисков Баррент нашел небольшую работу «Послевоенная дилемма. Том I» Артура Уитлера.
Она начиналась там, где кончались остальные,— со взрыва бомб над Хиросимой и Нагасаки. Баррент сел и стал читать.
Он узнал о «холодной войне» 50-х годов, когда несколько наций владели атомным и водородным оружием. Уже тогда, утверждал автор, в разных странах мира началось крупномасштабное и оглупляющее поклонение догмам. Америка отчаянно сопротивлялась коммунизму. Россия и Китай отчаянно сопротивлялись капитализму. Весь мир разделился на два лагеря. В целях внутренней безопасности правительства брали на вооружение новейшие методы пропаганды и идеологической обработки. От граждан требовалась безоговорочная приверженность официальным доктринам. Давление на личность становилось все сильнее и утонченнее.
Миновала угроза войны. Многочисленные страны Земли начали сливаться в единое сверхгосударство. Но давление на личность, вместо того чтобы уменьшаться, еще больше возросло. Нужда в этом диктовалась неудержимым ростом населения, проблемами национального и этнического характера. Различие во мнениях могло оказаться гибельным — слишком много групп имели теперь доступ к мощным водородным бомбам.
В этих условиях стало нетерпимым поведение, отличающееся от нормы.
Унификация наконец была завершена. Продолжалось завоевание космоса: от полетов на Луну до межпланетных и межзвездных полетов. Но земные институты перестали совершенствоваться. Современная цивилизация оказалась менее гибкой, чем средневековая, она подавляла всякое отклонение от существующих обычаев, привычек, воззрений. Оппозиция считалась не менее тяжким преступлением, чем убийство или поджог. И так же наказывалась. Секретная полиция, политическая полиция, информаторы — использовалось все. Каждое устройство было поставлено на службу одной великой цели — воспитанию человека подчиняющегося.
А для упрямых нонконформистов существовала Омега.
Смертная казнь была давно запрещена, и преступники переполняли тюрьмы. Наконец их решили перевезти в отдельный мир, скопировав систему, которую Франция использовала в Гвинее и Новой Каледонии, а Британия — в Австралии и Северной Америке. Управлять Омегой с Земли было невозможно, да власти и не пытались. Они позаботились лишь о том, чтобы заключенные не сбежали.
На этом первый том кончался. Приписка в конце гласила, что том второй посвящен изучению современности. Он назывался «Цивилизация статуса».
Второго тома на полках не оказалось. Библиотекарь сказал Барренту, что он был уничтожен в интересах общественной безопасности.
Баррент вышел в маленький сад, сел на скамейку и, уставившись вниз, постарался все обдумать.
Он ожидал увидеть Землю как раз такой, как она была описана в книге Уитлера. Он был подготовлен к полицейскому государству, изощренной слежке, жестоким репрессиям и растущему сопротивлению. Но все это осталось в прошлом. До сих пор он не увидел даже постового. Люди, которых он встречал, вовсе не казались угнетенными. Напротив, это был совершенно иной мир...
Если не считать того, что год за годом на Омегу прибывали партии заключенных с промытыми мозгами. Кто арестовывал их? Кто судил? Какое общество их породило?
Ответы ему предстояло найти самому.
Глава 27
С раннего утра Баррент начал расследование. Техника была проста. Он звонил в двери и задавал вопросы, предупреждая, что серьезные будут перемежаться странными и глупыми, предназначенными для определения общего уровня развития. Таким образом, обнаружил Баррент, он мог спрашивать о Земле все, что угодно, мог углубляться в противоречивые и даже несуществующие области, не обнаруживая своей неосведомленности.
Оставалась опасность, что какой-нибудь государственный служащий попросит показать удостоверение личности или что внезапно появится секретная полиция. Но приходилось рисковать. Начав с Апельсиновой эспланады, он продвигался к северу, заглядывая по пути в каждый дом.
Результаты оказались самыми неожиданными.
(Гражданка А. Л. Готтрейд, возраст 55 лет, занятие — домохозяйка. Властная, прямая женщина, надменная, но вежливая, не допускающая никаких фривольностей.)
— Вы хотите спросить меня о классе и статусе. Так?
— Да, мадам.
— И всегда-то вы, опросчики, спрашиваете о классе и статусе. Неужели не надоело? Ну ладно... Так как все равны, есть только один класс. Средний. Вопрос только, к какой части среднего класса относится индивидуум — высшей, низшей или средней.
— А как это определяется?
— Да как угодно. По тому, как человек разговаривает, ест, одевается, ведет себя на людях. По манерам. По одежде. Высший средний класс, например, всегда можно безошибочно определить по одежде.
— Понимаю. А низший средний класс?
— Ну, во-первых, у них меньше творческой энергии. Они носят готовую одежду, даже не пытаясь улучшить ее. Показательно и равнодушное отношение к своему жилью. Причем попытки украсить его без искры вдохновения в счет не идут, а лишь помечают выскочек. Представитель высшего среднего класса никогда не допустит такого у себя дома.
— Благодарю вас, гражданка Готтрейд. А как вы определите свой собственный статус?
С чуть заметным колебанием:
— О, я никогда особенно над этим не задумывалась. Высший средний, скорее всего.
(Гражданин Дрейстер, возраст 43 года, занятие — продавец обуви. Стройный, кроткий, моложавый.)