Тут я, конечно, слегка блефую, выдавая свои догадки за якобы достоверно известную мне информацию. Но, похоже, попадаю точно в «яблочко». Так и не прокашлявшийся Дикки рушится в ближайшее кресло и растекается по нему амебой, будто из него позвоночник вынули. М-да, хлипкий… Мяконький, как детские какашки. Этот запираться не будет, только надави.
– Яааааа…
– Захлопнись, кому сказал! И ни звука, мать пожалей! – обрываю я едва начавшуюся истерику.
Отпрыск старшего маркшейдера благоразумно заткнулся. Поэтому вернувшаяся хозяйка дома застает картину близкую к идиллической: сын отдыхает в кресле, пришедший по какому-то делу угрюмый коп прохаживается по гостиной, разглядывая очень даже неплохие марины и пейзажи на стенах.
– Муж сказал, что будет через пару минут, он как раз был на подъезде.
– Хорошо, – покладисто соглашаюсь я, – дождемся мистера Айзенберга.
Влетевшего в гостиную со скоростью курьерского челнока Айзенберга-старшего я встречаю широкой «крокодильей» улыбкой. Той, что во все тридцать два зуба, но теплоты или дружелюбия в ней – ни на пенни.
– Бернард, друг мой, вы просто не представляете, как я рад вас видеть! Вот, зашел по делу, познакомился с вашей очаровательной супругой. В порядке светского трепа как раз хотел рассказать ей, как мы с вами в первый раз повстречались. Вы не представляете, миссис Айзенберг, до чего забавная тогда вышла история…
Что-то мне подсказывает, что милейший Бернард Айзенберг совершенно точно не желает, чтоб супруга узнала, как в свое очередное дежурство полгода назад, во время рейда по злачным местам припортового района, я за волосатую голую лодыжку вытягивал его из-под широченной кровати в подпольном садо-мазо салоне. Причем в той его комнате, в которой посетители все больше по части «-мазо». Помнится, в кожаных шортах, бандаже и с кляпом во рту он выглядел очень импозантно. Впрочем, кто старое помянет…
– Добрый день, старший детектив Райан, – обрывает он меня на полуслове. – Мне казалось, что вы тут все же по делу? Причем, судя по вашему роду занятий – делу для моего сына не очень приятному… Так может, оставим дружеские воспоминания для другого, более подходящего случая?
Надо же, узнал. Впрочем, если бы я с кем-то познакомился при таких обстоятельствах, тоже вряд ли забыл бы. А вообще – молодец мужик. Лицо невозмутимое, голос ровный и спокойный. Словно и не его «госпожа» в кожаном корсете и сапогах на высокой шпильке плеткой стегала.
– Как скажете, – легко соглашаюсь я. – Давайте поступим следующим образом: супругу вашу мы привлекать к нашим, сугубо мужским разговорам, не станем. Останемся втроем: я, вы, мистер Айзенберг, и Ричард. Я вам в общих чертах рассказываю, в чем дело, а вы уже сами решаете, нужен вашему сыну адвокат, или нет. Если нет, то общаемся в тесном кругу, если да – все будет официально, строго под протокол и в участке. Подходит такой вариант?
У миссис Айзенберг явно какое-то свое мнение по данному поводу, но мистер Айзенберг, похоже, подчиняться женщинам любит только за деньги и в специально отведенных для этого местах. Дома же – глава семьи и «добытчик мамонтов». Короткий взгляд, кивок, и супруга покорно покидает гостиную. А хозяин дома жестом предлагает мне разместиться на уютном диване, а сам опускается во второе кресло, рядом с сыном.
– Итак, господин старший детектив, я вас слушаю.
Слушаешь? Ну, слушай, слушай.
По ходу моего рассказа Дикки все сильнее бледнеет, а вот лицо Айзенберга-старшего, напротив, наливается кровью и становится темно-бордовым. Как бы его мои «веселые истории» до инфаркта не довели.
– Словом, примерно ситуация выглядит вот так, – подвожу итоги я. – И вариантов ровно два. Первый: ваш сын – излишне доверчивый молодой человек…
Боже мой, что я несу? Доверчивый и наивный, мать его, не в обиду миссис Айзенберг будет сказано… Но нужно дать людям возможность выбора. Ну, или хотя бы ее иллюзию.
– … не сумевший вовремя понять, что происходящее – далеко не безобидный розыгрыш, а преступление. И сейчас, движимый раскаянием и искренним желанием помочь расследованию, он вспоминает и предельно подробно, и максимально честно рассказывает все, что знает. Прямо сейчас и здесь. И тогда он – очевидец произошедшего.
Что-то не вижу я в глазах Айзенберга-младшего искреннего желания вставать на путь исправления и сотрудничества со следствием. Вижу только панику затравленного, не знающего, что предпринять, труса. Ничего, сейчас мы это поправим.
– Либо ваш сын воспользуется своим конституционным правом на молчание, вы вызываете адвоката, а я выдвигаю ему, как соучастнику, обвинения сразу по четырем статьям: преступный сговор, похищение человека, пособничество террористам и государственная измена. И поверьте, там одной последней статьи хватит для того, чтобы наш малыш Дикки из этого великолепного кресла пересел прямиком на электрический стул.
Лицо Айзенберга-старшего уже не багровое, оно почти черное.
– Ты во что вообще влез, паршивец?!
– Папа, я…
– Заткнись и слушай меня! Ты сейчас рассказываешь все, вообще все, даже честнее, чем на исповеди! – Бернард оборачивается ко мне. – Детектив, я могу быть уверен, что в случае полного сотрудничества вы не предъявите сыну никаких обвинений?
Слово «никаких» Айзенберг выделяет голосом очень заметно. Я лишь молча киваю в ответ.
– Но папа, там про наркотики… – жалостливо блеет Дикки.
– Вот я понять не могу, как у такого толкового и быстро соображающего отца выросло такое тупое пугало? – негромко, словно в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, произношу я глядя в окно, а потом резко разворачиваюсь и впиваюсь взглядом в перепуганные глаза Ричарда. – Да плевать я хотел на наркоту, кретин. Для этого УБН[91] есть. Я ловлю убийц и киднепперов. Мне твоя «травка» вообще не интересна!
Если бы взглядом можно было убить, то Айзенберг-младший сейчас должен был просто на молекулы рассыпаться. А Бернард, глядящий на него, словно удав на кролика, медленно роняя каждое слово, произносит.
– Рассказывай. Все. Живо!
Знаете, даже меня проняло, чего уж о его сыночке-тюфяке говорить. И куда его, такого, в мазохисты понесло? Ведь между этим разъяренным мужчиной и тем, кого я за ногу из-под широченной койки с балдахином тянул – ну ничего же общего. Или он просто хотел роль сменить и с противоположной стороны на жизнь глянуть? Не знаю…
Похоже, Дикки отца в таком состоянии видеть тоже не привык, потому что перепугался еще сильнее, хотя казалось бы, куда уж больше-то, и залепетал что-то маловразумительное, зато очень быстро. Пришлось останавливать, отпаивать водичкой и просить с самого начала, медленно и разборчиво.
В общем, если отбросить сопли, вопли сожаления и прочую шелуху, картинка выходила следующая: как у любого уважающего себя тусовщика и торчка, у Ричарда постоянно были проблемы с деньгами. Отец, конечно, подкидывал «на прокорм», да и маму время от времени удавалось разжалобить на какие-то суммы… Но на «красивую», с его точки зрения, жизнь – не хватало, а идея устроиться работать в юную голову как-то не забрела. Закончилось все вполне предсказуемо и закономерно: крупным долгом перед какими-то настолько откровенно криминальными упырями, что приличным домашним молодым людям, вроде Дикки, даже о существовании таких лучше бы и не знать вообще.
Сначала в долг давали легко и помногу. Потом «кредитную линию» прикрыли и начали намекать на возврат. И, в конце концов, пригрозили переломать ноги, в назидание всем прочим должникам из числа «золотой молодежи». Вот это, к слову, нужно бы запомнить и разобраться, что за бодрые ребята у нас начали «сильверспунов»[92] доить… Не сейчас, понятное дело, убийство и похищение человека в безусловном приоритете, но… Но зарубку на память поставить нужно.
А Айзенберг-младший, время от времени хлюпая носом, продолжал свою «исповедь». Сначала надеялся отдать, перехватив крупную сумму у родителей по какому-нибудь случаю, но не успел – начали капать проценты, а потом и проценты на проценты. Словом, шансы выбраться из кабалы стали уже совсем призрачными, а вот перспектива переломанных ног и раздробленных коленных чашечек становилась все вероятнее. Перепуганный Дикки уже совсем было решился падать в ножки отцу и молить о помощи, как вдруг появились «эти». Крепкие и явно уверенные в себе мужчины средних лет, каждому из которых он смог дать вполне неплохой словесный портрет, подошли прямо на улице возле ночного клуба «Мурена». Вежливо сообщили, что должен он теперь им. И они калечить Ричарда совсем не собираются, наоборот, думают списать ему всю задолженность в обмен на небольшую услугу. Все просто: в назначенный день и в оговоренное время нужно привести Дженнифер Грэм в клуб «Черная роза», дождаться там условного сигнала от одного из «кредиторов» и исчезнуть оттуда по тихой грусти.
– Я же не знал, что там все настолько серьезно! – заламывая руки, полушепотом возопил этот идиот.
Судя по взгляду Айзенберга-старшего, размазать этого слизня сейчас хочется не только мне. Он не знал! А что, он думал, с Дженни произойти должно было? Полагал, что эти пятеро, с выправкой военных и глазами матерых волкодавов, повезут ее угощать кофе с пончиками? Да там в самом «травоядном» варианте – похищение с целью выкупа. Впрочем, не исключены и более «экзотические» варианты вроде продажи в подпольный бордель, гарем какого-нибудь арабского царька с Новых Эмиратов или даже на операционный стол подпольным трансплантологам. Планетоид у нас маленький, а вот грузопассажирский поток – вполне под стать нормальной развитой планете. Только таможенных терминалов – как у планетоида. Отчего, вы думаете, у нас контрабанда процветает? Да оттого, что чуть не половина кораблей малого и сверхмалого тоннажа вообще мимо таможни летает. С этим пока просто смирились, как с малым злом. И оттого возможны самые разные сценарии.
Когда Ричард наконец замолчал, мы с Бернардом еще примерно минуту молчим, глядя друг на друга.