– Так и сказал? – Сергей рылся в бумагах. – Приди, мол, Нина, на помощь Дуло? Решил, что без тебя не управлюсь…
– Нет, – Нина засмущалась. – Геннадий Петрович отправил меня в ваше распоряжение. Сказал, что дело очень важное, у него на контроле.
– И на радостях ты решила выйти на работу в субботу?
– Ну, я знала, что вы будете здесь.
– Откуда?
– Вы же всегда здесь.
– Ага… – Дуло не находил нужной бумаги и от этого был раздражен. – Теперь с помощью следователя Курочки я всех злодеев переловлю.
– Сергей Васильевич, – укоризненно заметила Нина, – у вас тоже когда-то было первое дело. Зачем же вы так…
– Прости, Нина Витальевна, никак не могу найти вчерашний факс…
– Так вот же он. – Нина вытащила из-под папки листок и протянула Сергею.
– Помощь пришла вовремя, – констатировал он. – На глазах растешь, Нина Витальевна.
– Вы дадите мне какое-нибудь поручение? – робко спросила она.
– Завтра, – пообещал ей Сергей.
– Завтра – воскресенье.
– Ну, тогда – послезавтра.
– Сергей Васильевич! – воскликнула Нина Курочка, и в ее голосе прозвучала обида.
Он поднял глаза и вдруг смягчился.
– Ну, хорошо, записывай. Анна Гиппиус. Или Анна Хиппиус. Найди мне все, что сможешь, про эту женщину.
– Какого года рождения?
– Не знаю.
– Она москвичка?
Сергей задумался.
– Видишь ли, Ниночка, эта женщина, как я думаю, давно умерла. Она актриса, снималась в кино. Жила в Германии. Временной период тридцатые – пятидесятые годы прошлого века. Ясно?
– Ясно.
– Справишься?
– Справлюсь.
– Вот и хорошо… – Сергей опять копался в бумагах на столе. – Пока ищешь… я тебе еще что-нибудь поручу…
– Могу приступать?
– Можешь.
Нина выскочила из кабинета, и ее каблучки застучали по коридору.
Тимофеев пришел минут через двадцать.
– Здорово, Сергей.
– Здравствуй, Валерий Иванович. – Дуло протянул ему фотографию Картавого. – Нужно у этого снять отпечатки.
– Пусть в понедельник придет.
Сергей усмехнулся:
– Это вряд ли.
– Почему?
– Он – в морге, на Второй Боткинской.
– Понял. Съезжу, сниму. Потом поискать в следотеке?
– Точно. Есть что-то новое по Пиньере?
– Прислали протокол вскрытия. Есть гистология, но не вся. На первый взгляд – никаких следов грубого физического насилия. Небольшие синяки на ногах, у стариков такое бывает. У внешних уголков глаз, на верхней части щек и на шее обнаружены точечные кровоизлияния, которые указывают на удушье как на возможную причину смерти. Во время осмотра места преступления я сделал замеры ящика, в который сунули старика. При помощи специальной методики удалось определить запас кислорода и время, на которое этого кислорода хватило бы взрослому человеку. Результаты расчетов показали: часа на два. Но учитывая неполную герметичность ящика, а также то, что у старика могла быть легочная или сердечная недостаточность, погрешность расчетов – плюс-минус и… до хрена.
– Значит, все-таки задохнулся.
– Не факт. Если ты заметил – у старика одежда была влажной. Пока остановились на версии удушья. По крайней мере – до понедельника. В процессе вскрытия взяли пробы для микроскопического, невропатологического и дальнейшего патологоанатомического анализа.
– При чем же здесь сырая одежда?
– В его легких нашли немного воды. В стенках альвеол обнаружены разрывы и растяжки. Так что не исключено утопление. Одно точно ясно: смерть наступила от недостатка воздуха. Но каким образом ему не дали дышать, узнаем, когда придут результаты исследований.
– Больше ничего? – спросил Дуло.
– Не знаю, порадую или нет… Я кое-что нашел на жемчужинах, что подобрал в кабинете у твоей жены.
– Отпечатки?
– Ну, это слишком… Фрагменты, точнее – фрагментики отпечатков. Поверхность жемчужины маленькая, сильно изогнута. Глобальные признаки разрозненны: где дельта, где ядро – непонятно. Дело упрощается тем, что ожерелье обычно трогают двумя пальцами: большим и указательным. Реже – средним.
– Короче, полная безнадега.
– Почему же! – Тимофеев почесал лысину. – Существует методика, по которой фрагменты собираются воедино. Один только минус: подобная реконструкция не является уликой.
– К черту улику. Дай хоть что-нибудь, за что я смогу зацепиться.
Валерий Иванович улыбнулся:
– Знал, что ты так и скажешь, поэтому начал работать.
– Когда соберешь воедино?
– Дату не назову, но буду стараться. – Тимофеев развел руками. – В общих чертах – все.
Глава 16Самое дорогое из того, что осталось
Тимофеев ушел. Сергей тоже собрался выйти из кабинета, потом передумал и вернулся к столу. Взял телефон, намереваясь позвонить Полине, но и этого делать не стал. Какая-то мысль крутилась в его голове, что-то, что он точно хотел сделать, но не успел.
Вспомнив наконец, что забыл про перевод из дневника немецкого летчика, достал из папки пару листков. Сел в кресло и стал читать.
Вторник, 27 февраля 1945 года
Сегодня в шесть утра сообщили, что меня вызывает генерал Дайхман. Я зашел на командный пункт, после чего взял «Шторьх» и вылетел в Берлин. Я не знал, с какой целью меня вызвали, однако предполагал, что речь пойдет о награде. Два дня назад из Берлина вернулись Кетлер и Фладе, которым вручили Рыцарские кресты. В личной беседе со мной Фладе высказался об этом весьма резко. Я промолчал, но внутренне его поддержал. Конец войны предрешен. Позади – гибель товарищей и потери. Впереди – ужасный итог. Все, что осталось нам, – только ждать, остальное, в том числе награды, – бессмысленно.
Перед вылетом, ожидая заправки «Шторьха», я зашел в нашу столовую выпить кофе. Кто-то включил радио, транслировали спектакль. Главную роль играла Анна Хиппиус. Я чуть не сошел с ума. Мне хотелось удержать каждый звук любимого голоса. В тот момент я был абсолютно уверен, что все это не случайно, Анна знает: вскоре я прибуду в Берлин, и нас ожидает встреча.
Вот уже три недели я не получал от нее вестей. Все это время перечитывал последнее послание Анны. «Я хочу тебя видеть, хочу тебя видеть…» – писала она. И я повторял: «Господи, только бы ты осталась жива».
Мой самолет приземлился на аэродроме в Гатове. В зале, где я ждал машину, на стене висели военные и партийные флаги рейха со свастикой – символы единства партии с армией. В том, что это уже не так, мне пришлось убедиться по дороге в Берлин.
Оборонительные сооружения для отступающих войск были построены без учета тактических требований. Вокруг города – множество противотанковых препятствий, от которых не было толку, они мешали передвижению своих же войск. Я сам видел, как ополченцы кирками разрушали одно из таких сооружений.
На улицах Берлина хаотично строились баррикады. Не было и намека на четкое планирование. Я рассчитывал увидеть готовность к обороне, какой ее обычно изображают историки или писатели, а увидел обычную сутолоку. Людей, занятых своими повседневными заботами.
По прибытии в Рейхсканцелярию генерал вручил мне «Дубовые листья»[2]и предписание оставаться в Берлине до нового назначения. Для проживания я получил две комнаты в бывшем посольстве Югославии.
Теперь мне предстояло главное – отыскать Анну.
Чтобы добраться до Шпандау, где она жила в последнее время, мне пришлось снова взять машину, однако на этот раз без водителя, поскольку я не знал, как долго там задержусь.
На протяжении всего пути я с горечью наблюдал последствия прошедших бомбардировок. Город на четверть лежал в руинах. Сгоревший купол Винтергартена, замусоренная, в завалах, Фридрихштрассе. Я остановился у входа в универмаг «Герти», он был закрыт. На другой стороне улицы у стены стояла беженка со свертком в руках. Я перешел улицу и поинтересовался, что она продает. Оказалось – черные атласные туфли с пряжками из камней. По счастью, оказался нужный размер, и я их купил.
На трамвайной остановке толпились люди. Трамваи, отъезжая, издавали пронзительные звонки. Подавляющее большинство прохожих – военные. Серая форма заполонила улицы.
Я сел в автомобиль, миновал Хэнингсдорф, скоро показались первые виллы Шпандау. Разрушения, которые претерпел этот район Берлина во время ночной бомбежки, были катастрофическими. Горящие здания окружали солдаты из подразделения гитлерюгенда и пожарные. Добровольцы противовоздушной обороны собирали в деревянные ящики части разорванных тел, разбросанные по тротуарам и мостовой.
Оставив машину, я подошел к месту, где еще недавно стоял дом Анны Хиппиус. Руины здания – дымящиеся камни и балки – вспыхивали от сильных порывов ветра.
Сжимая в руках сверток с туфлями, я спросил солдата, стоящего в оцеплении:
– В здании кто-нибудь уцелел?
Приветственно козырнув, тот ответил:
– Никак нет, герр офицер! Прямое попадание.
Возвращаясь в Берлин, я спрашивал себя, почему Бог не услышал мои молитвы. Все это время я просил: только бы Анна осталась жива. Только бы осталась жива. Почему он отнял у меня самое дорогое из того, что осталось?
– Жаль… – тихо сказал Дуло.
Он достал блокнот и ручку, записал два имени: Мишель Пиньера и Вальтер Штейнхофф. Ниже пометил – сделать запрос.
Рыжий шпиц проковылял мимо веранды.
– Цыц, Рыжик, цыц, – обронила Маргарита Владимировна.
Рыжик замер и удивленно уставился на хозяйку, потом сел и начал чесать лапой ухо.
Маргарита Владимировна дошла до ворот, открыла калитку. Во двор зашел плотный мужчина в кепке:
– Привет, мам. – Он взглянул на собаку. – Хрюкнул бы для приличия. Никакого толка от этой шавки.
Рыжик перестал чесать ухо и посмотрел на хозяйку. Та взяла его на руки.
– Оставь собаку в покое.
– Зачем звонила?
– С ремонтом чего надумал? Пристроечку разломал и все бросил.