Копье чужой судьбы — страница 31 из 45

Но даже сейчас Полина не нашлась что сказать. А Елена Феликсовна уже вовсю бесновалась:

– Хороший способ замаскировать свои махинации – утверждать, будто рисунок нашелся. А что скажешь теперь, когда рисунок тю-тю?

Перекрывая торжествующий смех, Полина спросила:

– Откуда вам известно, что рисунок тю-тю?

Смех Еремкиной переквалифицировался в кашель, но и тот постепенно затих. Лицо ее выражало оторопь.

– С чего вы взяли, что рисунок снова пропал? – перефразировала Полина свой вопрос.

– Я не говорила такого, – быстро ответила Еремкина.

– Но вы же сказали: рисунок – тю-тю.

– Когда? – живо поинтересовалась Елена Феликсовна. – Я этого не говорила. Тебе послышалось. Просто я хотела сказать, что может быть еще хуже, если ты не оставишь в покое Алексея Григорьевича. Он ничем не может тебе помочь. Разбирайся со своими махинациями сама, а нас в это дело не путай.

– А кто вам сказал, что я прошу у него помощи? Наверное, тот, кто сообщил, что рисунок тю-тю?

– Что за разборки? – В кабинет вошла Рита. – Ваш голос, Елена Феликсовна, слышно в другом конце коридора. Как будто ножом по стеклу. Редкий тембр. А главное – узнаваемый.

– Не говори глупостей, Рита, – пробормотала Еремкина и, выпрямив спину, подтянула обвислый живот. – Мы говорили как две интеллигентные женщины.

– Я так и поняла, когда вы кричали про чужих мужиков. О ком конкретно шла речь?

Еремкина не стала отвечать на этот вопрос, она покинула кабинет, как бесславное поле битвы.

– Не вовремя ты, – выпалила Полина и спохватилась: – Прости, я не то имела в виду.

Ей подумалось, что, появись Рита чуть позже, она добилась бы от Елены Феликсовны признания. Но, как бы то ни было, теперь ей известно: Еремкина знает больше, чем предполагалось, и может быть причастна к преступлениям.

– Ну, прости, – искренне огорчилась Рита. – Я не могла допустить, чтобы эта тварь здесь бесчинствовала. Думаешь, она только тебе предъявляет такие претензии?

Полина встала с кресла и обняла подругу.

– Одна ты все понимаешь… Если бы ты знала, как мне сейчас тяжело.

– Если это из-за Еремкиной – то зря. Они с Кириченко – парочка вроде кота Базилио и лисы Алисы. Короче, какое небо голубое. Эти двое всегда в поиске. И чем мутней водоем – тем крупнее у них рыба.


Елена Феликсовна бежала по коридору, не чуя под собой ног. Казалось, она летела на воздушной подушке, где между подошвами старомодных туфель и полом оставалось около двадцати сантиметров. К счастью, на ее пути никто не встретился. В противном случае затоптала бы или, зацепив, потащила бы за собой.

– Алексей… – промолвила она низким грудным голосом, заскочив в кабинет Кириченко.

Тот оторвал взгляд от стола, где перед ним лежал несобранный пазл картины Леонардо да Винчи, и молча посмотрел на подружку.

– Алексей… Нам нужно поговорить.

Кириченко терпеть не мог этот ее тон. Сразу хотелось встать и выложить дневник на проверку.

– Нужно поговорить – значит, поговорим. – Он вставил деталь пазла в лицо Моны Лизы.

– Случилось непоправимое.

– Нет на свете ничего, что невозможно было бы исправить, – произнес он, вороша оставшиеся детальки.

– Я только что дала понять Свирской, что мне известно про кражу рисунка.

– Об этом в галерее не знает только ленивый…

– Про то, что его во второй раз украли.

Кириченко медленно перевел взгляд с Моны Лизы на Елену Феликсовну.

– Зачем? – тихо спросил он.

– Сама не знаю. Вылетело. Не сдержалась…

– Зачем ты пошла к Свирской? – Голос Алексея Григорьевича набирал силу, будто наливался свинцом. – Зачем тебя туда понесло?

– Чтобы пристыдить ее, образумить…

– Дура! – Алексей Григорьевич вскочил так резко, словно из кресла его выбросила катапульта. – Кого ты собралась образумить? Чем ты думала, когда к Свирской поперлась?

Нижняя губа Еремкиной затряслась в преддверии плача, но она взяла себя в руки и с достоинством изрекла:

– Не думай, что я стану это терпеть.

– Что?

– Твои измены.

– Что? Что ты о себе возомнила, корова старая?

У Елены Феликсовны затряслись обе губы.

– И не смей плакать! – Голос Кириченко съехал на визг.

Еремкина разрыдалась. Она извергала рыдания, словно вулкан: со стонами, бульканьем и ревом.

Понаблюдав за ней пару минут, Кириченко не выдержал, подошел и обхватил ее как бревно, которое может свалиться.

– Вот дура, – сказал он плачущим тоном. – Что же нам с тобой делать?

– Что здесь происходит? – В кабинет вошел Варовский. – Совсем стыд потеряли?

– Елена Феликсовна плохо себя чувствует… – Алексей Григорьевич убрал руки.

Еремкина мигом пришла в себя.

– Добрый день, Альберт Иванович! Как самочувствие?

– О своем самочувствии беспокойтесь, – не слишком любезно ответил Варовский.

– Как Машенька? – не унималась Елена Феликсовна.

– Какое вам дело до моей жены?

В этот момент в кабинет вошла сама Мария Варовская.

– А вот и она, – сладко вздохнула Еремкина.

Ни с кем не здороваясь, Варовская обратилась к мужу:

– Так и думала, что найду тебя здесь. Нужно поговорить.

– У меня срочное дело, Маша.

– Идем в твой кабинет.

– Иди одна, я скоро приду.

Мария в упор посмотрела на мужа. Он перемещался по комнате, будто искал место, где можно укрыться от ее жесткого взгляда.

– Иди, Маша, иди… Я скоро приду.

Повернувшись на каблуках, Маруха вышла.

Альберт Иванович некоторое время стоял посреди кабинета, потом, ни слова не говоря, выбежал следом за ней.

Кириченко и Елена Феликсовна переглянулись.

– Что это было? – спросил он.

В ответ Еремкина достала платок и звучно в него высморкалась.

Глава 33Броня

Взглянув на часы, Сергей отметил, что слишком долго пробыл в квартире Эдварда Кочаряна. Рабочий день шел к концу, а у него еще оставалось много дел. К слову сказать, сердиться было не на что. С помощью Кочаряна Сергей получил информацию, которая могла поставить расследование с ног на голову. Или же с головы на ноги. И Дуло не знал, какое из двух положений окажется правильным.

Он подъезжал к отелю «Рикс», когда позвонила Курочка. Нажав кнопку приема, Сергей думал о том, что результативность Нины Витальевны обескураживает.

– Слушаю, Нина Витальевна.

– Я нашла Мякишеву. Работает на Четвертом канале. Занимается подготовкой эфиров кулинарного поединка.

– Они что там, лапшой друг в друга кидаются?

Нина хихикнула.

– И что рассказала Мякишева?

– Она сообщила, что помнит Иванову и недавно встретилась с ней. Случайно.

– То есть они долго не виделись?

– Судьба развела, – промолвила Курочка.

– Красиво сказала, – заметил Дуло. – Договорилась о встрече?

– Да, сегодня в семь тридцать вечера, в съемочном павильоне.

– Не понял… Я сам должен к ней ехать?

– Вы. Другого времени у нее нет.

Сергей помолчал, потом буркнул:

– Давай адрес… – А когда записал, спросил: – Это где-то в районе Останкина?

Нина заметила:

– Надеюсь, у вас есть навигатор. Ни в коем случае не опаздывайте.

– Этого обещать не могу.

– Сегодня нет пробок, – проинформировала его Курочка.

– Я это заметил с утра, – сказал Сергей и тут же спросил: – В больницу звонила? Как Михайлов?

– Пока никаких улучшений. Он то приходит в себя, то отключается. К нему даже мать не пускают.

– Ты с ней общаешься?

– Каждый день говорим…

– Послушай, в следующий раз, когда будешь ей звонить, спроси между делом, когда к ней впервые пришел Пиньера. Если она вспомнит точную дату, я тебе, Курочка, вынесу благодарность.

– Слушаюсь, – сказала она и отключилась.

Пока они говорили, Сергей приехал и припарковался у подъезда отеля. Теперь требовалось выяснить все, что касалось присутствия здесь Варовских.

Выйдя из прохладного салона машины, Дуло ощутил удушающий зной раскаленной московской улицы. К счастью, в вестибюле отеля было прохладно. На подступах к ресепшен его встретила девушка-портье:

– Здравствуйте, Сергей Васильевич! Кирбик оставил для вас конверт.

– Перевод? – спросил Дуло, но сообразив, что вряд ли она знает, что там внутри, просто сказал: – Спасибо, – и забрал у нее конверт.

– Сам Эдуард Васильевич сегодня отсутствует. Я могу чем-то помочь?

Сергей не помнил имени девушки, скосив глаз на ее бейджик, прочитал:

– Марина, – после чего продолжил уверенней: – Мне нужно просмотреть имена всех ваших гостей в ночь убийства.

– Это несложно. Напомните, когда это было.

Удержав себя от фразы про короткую девичью память, Сергей назвал дату. Марина распечатала пачку листов и отдала их ему.

– Здесь все? – спросил он.

– Информация за три дня: за день до и на один день позже.

– Предусмотрительно, – похвалил ее Дуло и, забрав распечатки, пошел к диванам и креслам. Усевшись, положил на стол конверт с переводом и пачку листов с перечнем постояльцев. Сам себе удивлялся, казалось, что сейчас для него важней всего выяснить, снимали или нет Варовские номер в ночь убийства Пиньеры. Эта информация могла изменить ход расследования.

Но его рука тянулась к конверту. Сергею хотелось знать, что было дальше со Штейнхоффом. Запомнив его фразу: «Смерть летает быстрее», он был уверен, что летчик погиб, и было жаль. Последнее утверждение вступало в явное противоречие с детскими представлениями о страшной войне, где наши – всегда герои, а немцы – гады.

И все же долг победил. Сергей взял пачку бумаг с именами. Начал с того дня, когда все случилось, и сразу нашел фамилию директора галереи. В номере триста одиннадцать он провел ночь со своей супругой. Всего одну ночь.

Сергей почувствовал удивление, граничащее с разочарованием. Неглупый человек с серьезным общественным статусом снимает номер на свое имя, чтобы убить старика? Можно предположить, что убийства он не планировал. Тогда для чего провел ночь в отеле? Да еще наведался к Пиньере в номер под утро, когда нормальные люди в гости не ходят.