— Слушай! — обратился я к Торе. — А лошади в пустыне… Вообще как себя чувствуют?
Тора обеспокоенно посмотрела на меня и закусила губу:
— Хороший вопрос. Я как-то не задумывалась об этом.
— Надо будет задуматься. — пробормотал я, провожая взглядом очередного припаркованного верблюда, флегматично жующего свою верблюжью жвачку. — А то тут, я смотрю, негусто с ними. Неспроста это.
Мы двигались мимо бесчисленных увеселительных заведений самого разного толка — от кабаков до проститутошных, судя по почти голым, а, вернее, почти одетым, мадамам, танцующим прямо на улице возле дверей своих заведений. Прозрачные ткани, пытающиеся казаться элементами одежды, ни хрена не скрывали в силу своей околонулевой площади, уж скорее эту функцию выполняли килограммы украшений во всех возможных частях тела — на руках, на ногах, в пупке, в носу, в ушах, в волосах, в бровях, в сосках, — блестящие и переливающиеся в свете уже привычных круглых светильников, только на сей раз не холодного белого, а более теплого желтого, и к счастью, обычного, сопровождаемого тенями, света.
Мы двигались через этот шумный хаос достаточно долго для того, чтобы у меня начал дергаться глаз, но Тора даже не думала останавливаться — она все перла вперед, будто планировала пересечь весь город насквозь и выйти с другой его стороны. Ее мотивация была ясна — как и в первом городе Андрады, что я увидел и так до сих пор не поинтересовался его название, Тора искала гостиницу поменьше, подешевле и понеприметнее. При этом она умудрялась еще и о других важных вещах не забывать — так, в одном месте она совершенно неожиданно остановилась, и, без слов передав мне поводья своей лошади, ломанулась прямо поперек потока, оставив меня стоять посреди улицы. Вернувшись минут через десять, на мой немой вопрос она продемонстрировала горсть необычных монет — круглых, но с отверстиями разных форм в середине. Меняла деньги, стало быть.
Не меньше часа и не меньше двух моих обещаний самому себе поехать кукушкой прямо тут спустя поток людей наконец начал редеть. Если по пути сюда он постоянно пополнялся вливающимися с боковых улочек ручейками, то теперь наоборот — он стал туда утекать. Становилась тише музыка, тускнели запахи и уменьшалось количество украшений на танцовщицах, да и количество самих танцовщиц — тоже.
Примерно тут Тора наконец остановилась, рассматривая одну из деревянных вывесок, на которой изображался большой отпечаток раздвоенного копыта.
Гостиница «Верблюжье копыто» — было написано на вывеске.
Два раза было написано.
— Пойдем-ка посмотрим. — безапелляционно заявила Тора, передала мне поводья своей лошади и скрылась за простой, сколоченной из оструганных досок и перетянутой полосами металла, дверью.
Да, в аналогичной стране моего мира она бы так не поступила…
Я привязал лошадей и вошел следом за Торой в главный зал трактира.
Или как это правильно назвать в такой вот восточной стране? Чайхана?
Тонущий в таинственном полумраке зал разделял пополам ряд тонких колонн, в своих вершинах перетекающих в сводчатый потолок. В одной половине располагались невысокие расписные столики с разбросанными рядом прямо по дощатому полу вышитыми подушками вместе стульев. Занятых не было — судя по всему, сейчас в городе разгар «дня» и все, должно быть, на улицах. Вот к утру начнут собираться обратно.
В другой половине зала — занимая от силы треть оставшегося пространства, — невысокая стойка, за которой стояла молодая черноглазая девушка с золотым кольцом в крыле носа. Одета она была в хитро повязанный кусок ярко-красной ткани, расшитой золотыми птицами, а черные, как деготь, волосы были собраны в толстую косу, перекинутую через плечо. За спиной у нее была дверь, ведущая куда-то во внутренние помещения — наверняка на кухню, занимающая все оставшееся не изученным пространство.
Тора уже разговаривала с девушкой и они, судя по улыбкам, явно находили общий язык. Когда я подошел, Тора уже расплачивалась дырявыми монетками, получая взамен ключ с деревянной биркой на кольце из толстой проволоки.
— Снова одна комната? — усмехнулся я. — И одна кровать?
Тора обернулась и застыла, глядя мне в глаза:
— Ванари, а я и не подумала. Как-то само собой… По привычке… Сейчас поменяю!
Она обернулась, набирая в грудь воздуха, но за стойкой уже никого не было — девушка ушла на кухню наверняка распоряжаться насчет нашей же еды.
— Ну ничего. — поспешил я успокоить Тору. — Так даже привычнее будет. И дешевле.
— Ну раз ты не против. — покосилась на меня Тора. — Пойдем за вещами, скоро будем ужинать…
— Или, вернее, очень рано завтракать. — вздохнул я, разворачиваясь к двери.
Оказывается, Тора и насчет лошадей договорилась тоже — здесь был даже специально обученный уходу за ними человек. Нам оставалось только забрать с них седельные сумки с вещами и сдать животных на руки смотрителю.
Что с ними будем делать дальше, пока еще не придумали.
Когда мы вернулись в трактир, улыбчивая девушка снова была за стойкой, а на одном из столов нас уже ждала еда — небольшой чугунный казан, накрытый тяжелой крышкой, керамический чайник с двумя перевернутыми высокими чашками на железном подносе, две глубоких пустых тарелки, еще две — с какой-то прозрачной жидкостью, и две каких-то то ли плюшки, то ли маленьких лаваша.
И никаких приборов.
Я вздохнул:
— Так… А руки-то хоть помыть где?
— Прямо тут. — ответила Тора, плюхая свою стройную задницу на одну из подушек и пододвигая к себе мисочку с жидкостью. — Вот.
— А мыло? — не сдавался я, садясь рядом.
— Считай, что оно уже там. — усмехнулась Тора. — Это специальная… Жидкость. Называется «даба». Смывает любую грязь и убивает любые болезни.
— Спирт, что ли? — хохотнул я, и понюхал жидкость, ожидая, что мне сейчас деранет носоглотку.
Но спиртом не пахло.
— Нет же, по сути это вода. — объяснила Тора. — Просто немного магическая.
— Энчин?
— Не совсем. — терпеливо объясняла Тора. — Энчины делают людьми, а эта вода течет сама собой.
Я вытаращил глаза:
— Откуда⁈
— Да много откуда. — Тора взяла чайничек и налила в одну из чашек темного, почти черного, исходящего паром, чая, подвинула ко мне. — В Шалихаде много таких родников. Есть мнение, что они все текут из одного места, но растекаются так далеко, что захватывают собой почти всю страну.
— Нормально! — удивился я, беря чашку в руки. — Просто течет из-под земли! Да это же золотая жила! В моем мире придумывают десятки всяких средств, одно другого дороже, чтобы инфекции разные убивать, а тут… из-под земли течет!
— Ну, не совсем из-под земли. — Тора улыбнулась, и отпила из своей чашки. — Даба течет на глубине, так что до ее источников еще надо докопаться. Но большинство городов Шалихада стоят как раз на тех местах, где в свое время были обнаружены источники даба.
— Да все равно! — я взмахнул руками, едва не облившись при этом чаем. — У нас где только и что только не бурят, а тут такая… Панацея! Прямо самотеком! Счастливые люди!
— Расскажи им, что они счастливые, они бы тебе в лицо посмеялись. — улыбнулась Тора и отхлебнула снова. — Все-таки Шалихад — не самое приветливое место для жизни.
— Да наплевать! — никак не успокаивался я. — Если у них тут есть такая… Даба, то они на одной только торговле ею могут купить вообще все, что пожелают!
— Так они и делают. — кивнула Тора. — Даба это один из основных товаров Шалихада. У тебя сейчас чай остынет, пей.
— Я лучше поем сначала. — я потянулся к казану.
— Нет, погоди. — Тора перехватила мою руку на половине пути. — Сначала выпей чашку чая. Потом принимайся за еду. Этот чай помогает пищеварению, если выпить его на пустой живот.
— Тоже какой-то особенный? — усмехнулся я, поднося к губам чашку. — На дабе сваренный, да?
— Даба. — поправила меня Тора. — Язык другой, не совсем подчиняется андрадским правилам, и это слово не меняется. И нет, чай не на даба. Если бы он был на даба приготовлен, ты бы после еды, запитой им, с вонючего ящика целый день бы не слез.
«Вонючий ящик» это, надо думать, туалет. А не слез бы я, надо думать, потому, что даба убивает не только всякую заразу, но вообще все бактерии без разбора, в том числе те, что живут внутри организма.
Все равно потрясающая штука. Как спирт, но, сука, не спирт. Да еще и природный.
Я отхлебнул из чашки, глядя на Тору. Чай оказался горячим, очень крепким и с совершенно умопомрачительным вкусом. Казалось, я отхлебнул из котла, в котором несколько дней подряд варится сандаловое полено, приправленное бергамотом, корицей, мандариновыми шкурками и черт пойми чем еще. Будто бы взял в супермаркете одну из тех упаковок чаев, которые обещают тебе двадцать пять вкусов в одном пакетике, а в итоге оказывается, что имелся в виду только аромат.
А здесь был именно вкус. Многогранный и меняющийся от любого внешнего фактора. Покатал глоток рту, спустил на корень языка — почувствовал что-то одно. Согнал к щекам — что-то другое. На кончике языка — что-то третье. А когда от всех действий чай подостыл — раскрылось и что-то четвертое. И даже не всегда было понятно, что именно за оттенок вкуса сейчас чувствуешь, но это не мешало наслаждаться ими. Даже глотать не хотелось это произведение чайного искусства, но — пришлось.
Под довольным взглядом Торы я сделал новый глоток и снова принялся задумчиво катать его во рту.
— Проникся. — резюмировала она и наконец сняла крышку с казана, выпуская наружу изумительный дух. — Ничего, сейчас проникнешься еще больше.
В казане оказался, конечно же, плов. Ну что еще там могло оказаться? Точно такой же, каким я привык видеть его на фотографиях из всяких восточных стран моего мира — сложенный горочкой рис с морковью, из которого выглядывают серьезные шматки мяса. Даже целая головка чеснока на самой вершине рисовой пирамиды присутствовала.
Наверное, я как-то странно смотрел на плов, потому что Тора осторожно спросила: