Волундр нахмурился. Кхорн говорил с ним в его сне. Его громоподобный шепот извлек кузнеца из пелены боли, ставшей его постоянным спутником после Клакса и уничтожения Черного Разлома. Тогда Кхорн тоже говорил с ним.
Во сне бог показал ему невозможные вещи. Нургл, ослепленный и раненый, скорчившийся в своем доме, брошенный слугами. Тзинч, раскинувший крылья, готовый взлететь, когда спустится Разрушитель, — как взлетел Кхорн, когда исчез его соперник Слаанеш. Древние соглашения расторгнуты, старое равновесие нарушено. Там, где были Четверо, теперь, возможно, остались лишь Двое — если Нургл погиб.
А скоро, вполне вероятно, будет только Один.
И этим одним станет Кхорн. Ибо разве Кхорн не сильнейший — и старейший — из Четверки? В самом начале все принадлежало ему — и будет принадлежать снова. И разве не следует из этого, что сильнейшим его чемпионам должно достаться оружие, выкованное по приказу самого могущественного из Четверых — во имя достижения цели?
Таким образом, Кхорн приказал хозяевам своих кузниц отыскать утерянное оружие и возложить к подножию его трона черепов. Даже сейчас где-то в черных морях бесконечности собирались именем Кхорна те, кто был достоин владеть Восьмью Плачами. Значит, Волундр должен найти все восемь оружий и стать Хозяином всех Кузниц — а не одним из многих.
Раздалось карканье.
Волундр вскинул настороженный взгляд. Высоко над ним сидел ворон, поглядывая на кузнеца сверху вниз блестящими черными глазками. Птица наклонила голову и каркнула еще раз — будто рассмеялась.
— Шпионишь, значит? — Волундр покачал цепью с боевой наковальней. Птица отпрыгнула в сторону, захлопала крыльями, теряя перья, и улетела в глубину пещеры-кузницы. Снедаемый тревогой, Волундр долго смотрел вслед ворону.
— Скачи быстрее, Ахазиан Кел. Ради нас обоих.
Волькер шагал сквозь слои соленого тумана, пропитавшего Жилы, держа руку на рукояти пистолета за поясом; винтовка висела у него за плечом. Туман прокрадывался сюда с моря каждый вечер, обвивая теснящиеся шаткие здания, заползая во все углы и щели.
Дома, выстроившиеся вдоль мощеных улиц, делались тем хуже, чем дальше уходил он от центра города. Да и сложно назвать домами эти тесные деревянные клетки, громоздящиеся друг на друга. В узких скрюченных проулках колыхались тени, тусклые газовые фонари безуспешно пытались потеснить туман. В выбоинах скользких от грязи, жира и копоти улиц поблескивали лужи с застоявшейся водой. Отбросы скапливались по краям сточных канав — где сидели нищие, валялись пьянчуги, да и мало ли кто еще…
Волькер шел по переулку, когда рядом кто-то сдержанно кашлянул. Заметив уголком глаза блеск стали, стрелок остановился. Он решил, что за ним следили уже довольно давно. Что ж, неудивительно. Хорошее оружие в доках ценилось высоко. В Жилах никто не мог чувствовать себя в безопасности — «крышники» и уличные грабители безнаказанно обрабатывали своих жертв. Волькер скинул с плеча винтовку, примостил ее на сгибе локтя, палец привычно нашел курок.
— Трижды подумайте, друзья, — сказал он. — Сколько вы готовы заплатить, чтобы получить то, что есть у меня?
Шли секунды. Волькер прикидывал, не сделать ли предупредительный выстрел, но отказался от этой идеи. Пуля еще может понадобиться. Он хотел заговорить снова, но тут услышал шелест удаляющихся шагов. Грабители решили поискать другую, не столь хорошо вооруженную жертву. Вздохнув, он закинул винтовку за плечо и двинулся дальше.
Кроме всепроникающей вони, спутанные улицы наполняли звуки и краски, приглушенные пластами соленого тумана. Хотя скавены и скреблись у ворот, жизнь продолжалась. Такова людская природа, и город, выросший из грязи, жадно поглощал все крохи существования с любой, даже самой острой приправой.
На этих улицах потомки бедных рыбаков, сделавших Берег Бивней своим домом, соседствовали с отставными стражниками вольной гильдии и враждебными дуардинами. Большинство населения города жило и работало в Жилах, хотели они этого или нет.
На каждом углу и перекрестке стояли лотки, с которых купцы — даже из далекого Виндикарума — торговали своими товарами. Метеоры и их крупицы с готовностью меняли хозяев: монеты из метеоритного Железа считались едва ли не самой распространенной валютой. Имелись и другие, более диковинные, но законные платежные средства: ртутные слитки, грубо отштампованные монеты из ур-золота, радужные чешуйки только что вылупившихся дракончиков. Но превыше всего ценились мерцали хрустальные склянки с туманными секретами и вещим шепотом, собранными у осколка Копья Малла, высящегося в заливе. Некоторые припасали их, чтобы продать позже, другие потребляли сами, пытаясь истолковать.
Волькер задержался, наблюдая, как смуглый человек в лазурной мантии вытащил пробку и вдохнул содержимое такого пузырька. Цветной пар просочился в его легкие, и мужчина, закашлявшись, согнулся пополам. Выпрямился он с искаженным ужасом лицом, закричал, пошатнулся, стиснул руками голову. Его товарищи бросились на помощь, а мужчина, рыдая, тяжело осел на дорогу. Не каждый секрет стоило узнавать. Волькер поспешно зашагал дальше.
Послание Грунгни пульсировало в голове барабанным боем. Потрясение почти выветрилось, сменившись грызущей тревогой. Не каждый день встречаешься с богом. Особенно не своим.
Светильник у чьих-то входных дверей затрещал, и стрелок насторожился. Звук слишком напоминал смех. Над головой каркнул ворон. Волькер посмотрел наверх, но птицы не увидел. Только сейчас он понял, что свернул в тупик, — и остановился. Фонари тут едва брезжили. Но впереди они почему-то ослепительно сияли, словно нарочно освещая путь.
По спине Волькера пробежали мурашки: он увидел мелькнувшую на стене тень — сгорбленную, косматую, огромную. Подобные искрам глаза остановились на нем, массивная лапа поманила человека.
Земля задрожала под ногами, вторя странным раскатам. Не задумываясь, Волькер стиснул амулет — маленький молот, висящий у него на шее. Обычно он и не вспоминал о нем, но здесь и сейчас ему требовалась поддержка символа Зигмара. Рокот пошел на убыль. Сияние фонарей померкло, сменившись привычным тусклым свечением. Кажется, в пронизанной лучами дымке мелькнуло лицо — лицо Грунгни. Бог заговорил, как и на поле боя — без звука.
Волькер медленно кивнул. Когда боги зовут, у человека нет иного выбора, кроме как следовать на зов. Он продолжил путь. За его спиной фонари, мигнув, гасли. Впереди что-то мерцало, и Волькера охватила новая тревога, сильнее прежней. Проход перед ним был заткан густой паутиной. Свет играл на ней, вызывая к жизни странные цвета и узоры, зачаровывая и гипнотизируя.
Пауки-сонники. Волькер скорчился от отвращения — и принялся продираться сквозь паутину, сплетенную из неисполнившихся пророчеств, игнорируя вкрадчивые обещания и полупрозрачные образы, возникающие, когда он обрывал нити. Поддаться разноцветному соблазну сети означало пополнить череду улыбающихся, обескровленных трупов, валяющихся в темных проулках Вышнего города. Пауки размером с крыс разбегались во все стороны, их радужные тела зловеще поблескивали во мраке.
Одна из нитей паутины коснулась щеки Волькера, и перед глазами заплясали видения. Он увидел себя, падающего с огромной высоты, увидел что-то черное и кошмарное, устремившееся к нему. Сердце подпрыгнуло, вторя фантомной боли, Волькер пошатнулся. Рот словно забило пеплом. Он рванулся вперед, расчищая дорогу длинной винтовкой, и добрался наконец до конца проулка, обнаружив там дверь — дверь в совершенно несочетаемой с жалкой лачугой каменной дверной коробке.
Тяжелая рука высунулась из тьмы и схватила его.
— Хода нет, — пророкотал низкий голос. Волькер задрал голову. На него сверху вниз взирал огор. Великан в сильно помятых железных латах поверх истрепанных штанов был вдвое выше его, еще лыс — за исключением одной туго перевязанной пряди и вислых усов, обрамляющих зубастую ухмылку. На серой коже виднелись неразборчивые клейма — в основном довольно примитивные, хотя в одной из отметин Волькер узнал дуардинскую руну «кузница».
— Меня ждут, — нерешительно сказал Волькер, отведя руку от пистолета на поясе. У огора имелся молот, один взмах которого мог расплющить Волькеру башку, а значит, нужно быть очень осторожным.
Огор ничего не сказал — просто молча поднял молот и стукнул им по двери так, что та задрожала. Потом легонько коснулся своим оружием плеча Волькера.
— Посмотрим, — почти весело проговорил гигант. — Если нет, я размозжу тебе череп, да?
Волькер, с трудом сглотнув, кивнул.
— Вполне резонно.
Долго ждать не пришлось. Дверь открылась, и наружу выглянуло морщинистое бородатое лицо.
— Что? — просипел тонкий голос из куста белых волос.
— Его ждут, — рявкнул огор, ткнув пальцем в гостя.
— Его? — Лицо повернулось к Волькеру. — Тебя?
Это был дуардин. Только очень, очень старый. Старше Йорика, старше Окена. Такой старый, что все, что не было в нем абсолютно необходимо, истерлось, оставив лишь самую дуардинскую суть. Острый как топор взгляд настороженно изучал человека.
— Меня.
— Его. — Дуардин зыркнул на огора. — Почему ты остановил его?
— Я охраняю дверь, — терпеливо ответил сторож.
— Да, но его ждут.
Огор пожал плечами.
— Ну, так я постучал, да? — Ухмыльнувшись, он подтолкнул Волькера к двери, чуть не сбив его с ног. — Тебя ждут.
Волькер мотал головой, переводя взгляд с одного собеседника на другого, пытаясь уследить за разговором. Древний дуардин нетерпеливо закряхтел.
— Ты идешь или нет?
Дверь качнулась, затворяясь. Волькер поспешно нырнул в проем. Ему пришлось пригнуться — дверь оказалась меньше, чем выглядела.
Внутри стрелка окатил страшный жар. Красный пляшущий свет пятнал грубо обтесанные каменные стены. Снаружи здание казалось обычной деревянной хибарой, но внутри было чем-то совершенно иным — невероятно большим, невозможно просторным. Волькер осмотрелся и увидел странные руны, высеченные на каменном дверном косяке. Те вспыхнули оранжевым светом, и он поспешно отвел глаза.