Дом Красавчика, просторный, из дикого камня, в два яруса с балкончиком и островерхой крышей красной черепицы, располагался на тихой улице. К боковой его стене вплотную прижимался канал, две лодки покачивались у самой двери. Хочешь – через калитку в город выходи, а не хочешь – пользуйся водным путем.
У дома стояли оцеплением охранники, дело исполняли исправно, но с жителями слободы не забывали болтать, даже посылали мальчишек за едой в ближний трактир. Свои – они и есть свои, а охрана в зелёном городе вся свежего набора, из здешних жителей. Девки и бабы, как и предсказывал Михр, жались в сторонке. Вздыхали, смахивали слезы. Ждали новостей… Увидев издали ар-клари, качнулись к нему всей своей пестрой кучкой, но отпрянули, опасаясь здоровенного выра, да ещё с какой-то невиданной белой зверушкой, готовой рычать и шуметь на всякого.
– Жив ваш обожаемый вор, – усмехнулся Михр, без задержки поспешая к дому. – Если старое дело бросит, то и далее жить будет. А не бросит…
Он махнул рукой и прошёл в калитку, уже приоткрытую для него одним из охранников. Юта опустил пса на землю и тоже заспешил к дому, придерживая кончик ремня, закрепленного на ошейнике. Ютти резвился, обнюхивал всё и поражался – хозяину такое сразу видно – отсутствию каких-либо собачьих меток. Пустой город, никаких сведений и приятелей. Никакого общества… Приходится самому начинать собачью летопись местности. Что Ютти и делал по возможности усердно, задерживаясь у каждого столбика или угла.
Сундук стоял в прихожей, пустой: его нашли не так давно и приволокли сюда. Золото извлекли из нескольких тайников и ссыпали в мешок. Бледный от осознания размеров охраняемого богатства сторож сидел в углу и неотрывно смотрел на сокровище, воровское и наверняка проклятое.
В слободе воров считали грязью, людьми беззаконными и недостойными, это Юта понял и из трепа охраны за окном, и по отношению любопытствующих. Губный ворс невольно встопорщился в подобии улыбки. Не зря ему, Юте, нравится именно зелёный город – он на родной север хоть немного, а похож. Мастеровой, деловитый, склонный жить своим укладом.
– Тут все, кому не лень, возились, руками лапали, и топтались, – огорчился Михр. – Не возьмет твой пёс следа.
– Не с первого раза, но может и взять. Позови всех, кто возился с сундуком, пусть у дверей стоят, – посоветовал Юта. – Их исключим сразу. Ну, а дальше – как пойдет дело.
До самых сумерек Ютти скулил, бегал по дому и утыкался носом в чью-то руку или в сапог, слышал от хозяина «не тот», снова возвращался к сундуку и принимался за дело. Люди к его неутомимому усердию относились с уважением. Охранник принес миску с водой, мальчишки пошушукались, отозвали Юту, посоветовались и умчались гурьбой. Скоро вернулись с добычей: гордо выложили в траву мясные обрезки и пару мозговых косточек недавно забитого бигля. За свои труды получили право гладить белые уши и даже удостоились облизывания рук.
Ютти отдохнул, попил водички и снова вернулся к своему занятию. Когда он взял толковый след, ведущий прочь от дома, было уже довольно темно. Михр кликнул трёх охранников. Так и двинулись по улице: первым Ютти, утыкающийся мордой в мостовую и порой фыркающий, следом Юта, топочущий всеми лапами и гордо взирающий на приятеля. Рядом с выром шёл и щурился, изучая дорогу, Михр, за ним стражи – и чуть поодаль все любопытствующие, не пожелавшие отстать. Ютти бежал вдоль канала, иногда останавливался и крутился на месте. Вынюхивая след, снова радостно дрожал хвостом и бежал. Михр озирался, хмурился.
– Похоже, их было по крайней мере двое, – вслух подумал ар-клари. – Один вёз сундук, второй его страховал. Первого Ютти уже раз отследил: когда добежал до середины мостовой перед домом Красавчика и разочарованно сел. Второго он вынюхал теперь. Или это обратный след? Князь, ты по сторонам-то смотри. Мы в самую гадкую слободу лезем, в гостевую. Тут и притоны, и народец гнилой.
Юта отмахнулся одной из рук и не замедлил движения. Зато слободчане и охрана подтянулись поближе. Михр усмехнулся: толпа любопытствующих набралась изрядная. Местные глазели, но на улицу не высовывались, хотя ночь – их время… Наконец, когда все притомились от быстрого движения, Ютти сел перед запертой дверью и негромко тявкнул, поскрёб щель: дальше не пройти. Добротный дом, даже богатый. Отделка дорогущим северным мрамором. На окнах обманно тонкие решетки ажурной ковки. Михр качнулся вперед. Стукнул костяшками пальцев по двери.
– Отпирайте, иначе взломаем!
Юта немного выждал и исполнил угрозу ар-клари. Тот шагнул за порог, кликнув одного из охранников и солидного мастерового, запыхавшегося от бега. Скоро все трое вернулись, Михр горько усмехнулся и развел руками.
– Тот гнусный голос, что шептал мне в ухо, был прав. Не приносит никому удачи воровское золото… Два покойничка, свежие. Пол взломан, там, надо думать, ещё вчера находился сундук, как раз в его размер тайник. Дом пуст, если не считать одной занятной вещицы. Полагаю, оставили её по недосмотру. Или просто не знали, что это такое, а тот, кто давал указания, сюда не вернулся… Что за вещь, я не понимаю, но ты, возможно, разберёшься.
Михр приподнял свёрток в руке, но ткань не стал снимать при всех. Попросил слободского мастера помочь приглядеть за домом, выделить людей, пока охрана добирается от дворца. Дал иные указания. Огляделся. Закат угас, кругом темень. Куда теперь идти?
Юта тоскливо представил себе порт, где стоит родная галера. Вокруг вода плещется, тёмная и прохладная. Нырни, взбей пену брызг – и уходи себе в глубину, чтобы ощущать ночь, течения. Мутность донного ила, избыточную пресность воды залива. Потом можно двинуться прочь от берега, поискать косяк рыб…
– Нам бы теперь добраться до Омута Слёз, – досадливо вздохнул Михр, выводя князя из приятных размышлений. – Но искать и нанимать лодку среди ночи, здесь, вряд ли разумно. Дроф небось уже спит в дворцовых покоях, устал ждать нас.
Юта пошевелил бровными отростками в некотором смущении. Покосился на ар-клари. Тот заинтересованно двинул бровью, присел на деревянные перильца набережной.
– Если я пущу тебя на спину, это не сделает нас родней, – строго уточнил Юта. – Договорились? Просто приятельское одолжение. И ты подержишь Ютти. Он тонул в детстве, не любит быть среди воды, когда я быстро плыву. Ещё ты будешь показывать мне, куда поворачивать в ветвлениях каналов. Но если ты кому-то скажешь, что дергал князя Юту за усы…
– Только Ларне, – прищурился ар-клари.
Выр булькнул смехом и не стал возражать. Уточнил, куда намерен теперь плыть Михр. Оказалось – к старосте нищих, с недавних пор узаконенных в городе и образовавших два поселения: рядом с гостевой слободой и возле самого берега, по соседству с рыбаками. Но старосту там искать бесполезно, он передает дела новому человеку и уже переехал за кольцо стен, в уютный дом с большим садом. Тихое предместье, приличные соседи, замечательный вид с холма на берег Омута Слёз… Михр уселся выру на спину, похвалил удобство такого способа передвижения. Панцирь у Юты широкий, чуть шершавый, надёжный. Сам он велик, когда погрузился в воду, ар-клари не замочил даже сапог. Прихватил оба уса с должной вежливостью, погладил тихо поскуливающего Ютти. Стал править выром, щурясь и всматриваясь в тёмные каналы и чёрные, словно из тросна вырезанные, узоры домов на канве из пепельно-зеленоватого ночного неба.
С воды всё казалось иным, малознакомым и чуть-чуть сказочным… Но в направлении Михр не путался, выбирал точно. Повороты заранее указывал. У перегораживающих каналы цепей и решеток стояли охранники, ар-клари они узнавали в лицо – если рядом светил факел – или по голосу. Пропускали, желали доброй ночи. Город, переживший убийство выра, казался спокойным и мирным. Хотя и Михр, и Юта знали обманчивость этого покоя.
До Омута Слёз добрались к полуночи, тонкий молодой месяц склонился низко, чиркнул острым краем серпика по воде, и серебро вывалилась в прореху из тёмного мешка. Засыпало дорожку бликами-монетками. Михр усмехнулся: полный день он разыскивает убийцу и думает о воровстве, теперь уже и месяц, светило ночи, под подозрением. Где нагреб столько серебра и куда его тащил? Кого по следу пустить?
Дважды Михр бывал в особняке Жафа ар-Нашра, когда там гостил Ларна. Оба раза слушал сказки паренька по имени Ким. Тот бы ответил. Улыбнулся бы, лукаво щуря карие глаза – и повёл слушателей по дорожке из серебра… Хороши его сказки. Две слышал ар-клари, и обе памятны, и радость от них копится в душе. Хочется чего-то странного. Вроде бы вполне понятным ненадолго становится, почему Ларна ради дружбы с Кимом, его сестрой и Мальком бросил всё прочее, такое незыблемое и главное: достаток, власть, славу… Правда, потом наваждение уходит. Вспоминается простое, жизненное. В покоях ар-клари во дворце сидит и ждет жена. Толковая была девка, Михр в Горниве присмотрел её: собой хороша, покладиста, глядела на него, глаз не отводя. Деток родила славных, здоровых да умных, дом ведёт усердно. И теперь с ней неплохо, не шумная, не подурнела… Терпит беспокойство столичной жизни и то, что нельзя выйти из дворца: пока что в городе для семьи ар-клари нет надежной защиты, новый закон ещё слишком слаб, а враги его – крепки. Сидит она теперь, баба деревенская, не для дворца придуманная Пряхой, шьёт мужу рубашку, хотя в городе можно всё купить, деньги-то есть. Но если бы не шила, странное дело, так и домой бы, пожалуй, не тянуло… Ким, припомнившийся снова, словно встал перед глазами – легкий, гибкий, как травинка. Глаза смеются. Как он сказал, довершив сказку про подвиги старого вояки? «Женам надо дарить подарки, чтобы свою душу их радостью согревать». Нелепо!
Выр в последний раз повернул у городской стены, снаружи. Вырвался на большую воду и поплыл по прямой, рассмотрев далеко впереди, в стороне от рассыпанного месяцем бликующего серебра, одинокую медную монетку оконца, плотно прикрытого занавесками.
Михр снова погладил Ютти, задумчиво потёр лоб. Что дарят бабам, чтобы радовать их? Цветы. Так стар он для этой глупости! Да и жена у него из деревни, на кой ей цветы? Она вазу первый раз увидела месяц назад, ахала, хихикала и рот раскрывала, слушая пояснения, даже неловко было. По коврам норовила ходить босиком, в саду пробовала вскопать грядку… Плакала ночами, а как до ругани дошло, призналась: боится, муж так высоко забрался, что отошлёт домой и другую себе присмотрит. Жизнь городская не понятна ей. Пришлось идти к дворцовому ар-тиалу, просить толкового человека выделить, чтоб рассказал жене про город и его обычаи. Плакать перестала. Но и радости в ней нет… Получается, Ким прав?