Палуба галеры уже почти скрылась из глаз, когда я рассмотрела Ларну. Капитан за шиворот волок из трюма пьяного. Стало весело и тепло на душе. Не одна я лезу в чужие нитки. Ещё бы! Двое детей у Тнари. Ларна же, кажется, вознамерился всех котят пристроить в жизни удачно и сытно – так я вышила для него на поясе.
Больше я назад не оглядывалась. Главный барабан уже показался, люди на пристани притихли, расчистили дорожку до самого помоста, невысокого, из особых круглых палок. На них, наверное, звук лучше получается – нельзя такой здоровенный барабан прямо на землю положить. Его, что интересно, ещё и закрепили за кольца на ободе – накрепко, врастяжку. Чтобы не сдвинулся ни на ноготь.
– Перестань переживать, выпрями спину, – строго, подражая тону Ларны, сказала я. – Тнари, ты на празднике важнее всех! Нельзя портить людям настроение. На тебя глядят. Улыбайся.
– Думаешь, легко чувствовать себя голой? – тихо пожаловалась она. – Я пятнадцать лет прожила в доме мужа, по обычаю севера… совсем отвыкла от племени. Целая жизнь – пятнадцать лет… Барта добрый. Он берёг меня. Там бы я уже старухой стала – в песках. Он вволю давал мне воды и научил смазывать кожу маслом. Днём запрещал работать. Когда дети были маленькие, я совсем бездельничала, он нанял слугу. Вот какой у меня муж… был.
– Если бы он видел, как ты плачешь, он бы отругал тебя. А ну немедленно улыбайся! Я тебе такую палку дала! Самого Вузи подарок!
Женщина охнула и заново стала рассматривать узор ящеров. У самого помоста из толпы, распихав всех, возник Ронга. Когда и куда он пропал, не ведаю – побежал ведь с нами от галеры! Выр привстал на хвосте. Выстроил из рук и лап своеобразную лестницу. И загудел на весь город.
– Теперь у вас будет полный праздник, потому что город заимел свою барабанщицу! Выры замка ар-Раг признают за ней право! Так решил хранитель.
Тнари удивленно пожала плечами, но было заметно, что новость её обрадовала. Я подавилась очередным оханьем. Давно следовало сообразить: на таком здоровенном барабане невозможно играть, как играют на малых. Тнари по лапам и рукам выра ловко взбежала на край большого круга натянутой кожи. Её наряд зазвенел от движения. Люди притихли. Ронга шевельнул усами, указывая, кому расступиться, пропуская к помосту рослых, глянцевых, словно маслом облитых, обладателей более мелких барабанов. Я запоздало подумала: а ведь оглохну… Да и Клык невесть что решит. Заранее погладила его по шее, прихватила перья покрепче – стой, нет угрозы, не шипи и не ищи врага! Вороной повыше поднял голову, рассматривая всю толпу. Он, пожалуй, и отсюда видит палубу галеры…
Барабан степенно, низко и негромко, вздохнул под стопами Тнари, направившейся к самой его середине. Там женщина ненадолго замерла, слушая эхо гудения. Повернулась лицом к морю – то есть и ко мне тоже. Глаза закрыты, выражение странное, сосредоточенное и полубезумное. Рот чуть приоткрыт, дыхание частое, грудь вздрагивает, плечи двигаются в такт дыханию. Моя палка порхает в смуглой руке, крутится, бронза шариков на концах взблескивает. Пальцы ног щупают кожу барабана, словно привыкают к ней.
Тнари резко, со свистом, выдохнула, вскинула на миг лицо вверх, переступила мягко, шире расставляя ноги и чуть приседая. Повторила движение, настраиваясь на его ритм, простой и медленный. Золото украшений зашуршало ровнее, увереннее. Барабан осторожно отозвался. Женщина распахнула глаза, совсем чёрные, не разобрать, где зрачок. Резко повернула голову влево, вправо. Косички метнулись, выбиваясь из прически, но теперь она не пыталась поправлять волосы.
Взгляд скользнул по застывшим у помоста обладателям малых барабанов. Палка повелительно выбрала одного, второго, третьего. Все послушно отстучали руками указанный ритм. Сохранили его, пока большой барабан задавал новый, и снова бронзовый шарик на конце палки выбирал для него исполнителей.
Тнари выглядела совершенно не похожей на себя. Я не могла поверить, что эта женщина собиралась уйти в пески. Что она несколько мгновений назад – плакала… Словно подменили человека! Каждое движение восхитительно, ни одной ошибки, и слушаются её все, и смотрят на неё, потому что невозможно уже оторвать взгляд. Бессчётные золотые бляшки, ракушки, цепочки и нитки колышутся и звенят. Тёмное легкое тело движется, изгибается, змеи косичек скользят по плечам. И я сама ощущаю, как все мы начинаем дышать в такт. Одним вздохом – целая толпа.
Может, у неё и нет золотой иголки, может, она и не умеет вышивать, как я. Но сейчас и здесь её власть больше. Я кожей ощущаю, как выравнивается канва, как общая радость праздника натягивает её, выглаживает, обновляет, удаляя накопленные за год складки усталости и боли. Само небо становится синее и глубже, потому что оно – чаша, а внизу мы единой душой ждём глотка воды…
Не думаю, что любая, обученная переставлять ноги в такт, может так владеть общим вниманием. Не думаю – потому что уже не могу выделить себя из толпы. Мы дышим, когда нам прикажет порхающая и ткущая узор танца палка с чёрными ящерами. Наши сердца бьются, влившись в ритм барабана праздника, рокочущего все громче.
Звук заполняет город, он ползёт над водой, ширится, и даже волны слушаются его… Мой Клык переступает лапами и дергает головой вверх-вниз, клокочет, ему хорошо и он даже, пожалуй, – счастлив! Я тоже двигаюсь на его спине, вскидываю руки, как каждый в толпе, со стоном вздыхаю, выгибаюсь, – и небо опрокидывается на меня. Синее, огромное, прохладное. И в нём плывет раскаленное добела яростное солнце… исходит паром, создающим белый облачный след.
И снова я гляжу вперед. Голова кружится от резкого движения, кажется – барабан пританцовывает, а не Клык…
Тнари похожа на ящерицу, как я раньше не видела этого? Она – гибкая, бронзовая, в сверкающей и шуршащей чешуе золотых украшений. Она глянцевая от пота, капли сбегают по коже, словно дождь уже отозвался…
Дышать всё труднее, учащающийся рокот накрывает с головой, пропитывает и заполняет. Вбирает в себя и наваливается новой тяжёлой волной.
Чаще. Быстрее. Громче, яростнее…
Вдруг – тишина, такая короткая, что снова не вздохнуть… Она только-только успела зазвенеть в ушах, обдать холодком ползущего по спине восторга – и снова обрушился рокот. Стих, опять нахлынул. То жар, то холод, то бешеная радость, то изнеможение…
И наконец, тишина…. Ватная, вязкая, окончательная. Опустошающая. Даже воздух замер. Только пот струйкой сбегает по спине, щекочет…
Тнари стоит в самой середине барабана, склонив голову. Мокрые косички прилипли к коже, закрывают лицо. Видно, как она тяжело, со всхлипом, дышит. Легкие плечи вздрагивают, бессильно и устало никнут, снова вздрагивают… На звонкую кожу барабана падает капля пота.
Кап. Кап…
Толпа вздыхает и недоверчиво, медленно, поднимает глаза к небу. Неужели из этих редких белых пушинок, и на облака-то не похожих, может пойти дождь? На месяц раньше срока! Путь он и будет коротким. Случайным – и все равно невозможным!
– Накрывайте барабаны, – из-за моей спины, от набережной, командует неизменно уверенный голос Ларны. – Чего раззявали рты? Дождь торопится, стучит, эка невидаль? Ваш Вузи на танцы оч-чень даже падкий мужик, хорошо отбивает ритм. Скоро ливанёт всерьёз!
Клык перестал приплясывать, широко расправил крылья, похлопал ими, сложил и потянулся всей шеей к барабану, клокоча и приветствуя Тнари, которая теперь нравится ему больше прежнего. Женщина неуверенно ступила вперед, так тихо и мягко, что барабан не отозвался. На втором шаге она дотянулась до шеи Клыка и оперлась о неё.
Ронга, мокрый и восторженно булькающий, растолкал всех и метнулся к барабану. Когда он исчез отсюда, я не знаю. Не видела… Но Ларна опять не ошибся: выр отмечал праздник в воде и нырял вдохновенно. Подхватил Тнари в охапку, стащил с помоста и уже не отпустил, поддерживая двумя верхними парами рук.
– Никто не умеет так, я видел пять танцующих и говорящих с барабанами, ты лучше всех, с тобой вообще нельзя сравнивать! Они, прочие, просто топают ногами! – бормотал Ронга. Замер и встряхнул послушную, обессиленную танцем Тнари. – Садись на хвост. Все ар-Раги согласны. Не ради праздников, просто ты нравишься нам. Ты толковый выр!
Из толпы выбрался рослый мужчина, блеснул яркой улыбкой. Я вмиг онемела от изумления. Он осторожно вынул из руки Тнари палку. Вернул мне, широко распахнул глаза и снова улыбнулся.
– Запомнила сказку? – спросил колдун. – Про мою палку и призвание дождя?
– Ты… ты…
– Я, я, – передразнил неизменно наглый и весёлый колдун. – Тихо! Нельзя так шуметь, кто не узнал меня, тому и не положено, не заслужил… Сказку расскажи в трактире. Ещё старшему Вагузи расскажи, он явится завтра. Целиком изложи, с продолжением.
Подмигнул, снова улыбнулся, указал раскрытой ладонью в сторону набережной – и сгинул в толпе. Я оглянулась. «Продолжение», слегка пошатываясь и хмуря лоб, двигалось, оберегаемое от напора толпы крепкими руками и плечами Ларны. Не знаю, чем и как можно столь быстро довести окончательно пьяного человека хотя бы до подобия трезвости. Я ещё мала, чтобы знать – так и Ларна говорит. Зато сам он безупречно управился с задачей. Барта не стал смотреться лучше, кожа по-прежнему висела, рыхлая и нездоровая, желтоватая. Тени под глазами залегли глубокие и надолго. Походка давала повод заподозрить наличие шторма – его качало, и сильно. Однако бывший выродёр глядел и говорил вполне осознанно.
– Это моя жена, – возмущенно бормотал он, распихивая людей. – Моя! Жена! Она устала, нам пора домой… Как нас занесло в город, ума не приложу… Тнари, ты слышишь меня? Какой был грохот! Я едва жив, голова гудит. Глазеют, сволота… Так бы и врезал!
– Надо быть снисходительным, – подсказал Ларна, плечом отодвигая очередного маловменяемого поклонника танцев на барабане, лопочущего что-то восторженное и кланяющегося Тнари в ноги. – Ты сам собрался на север, ты прогнал жену. К вырьей матери послал, не знаю, где это, но полагаю, далеко. Помнишь?
– Нет, – Барта решительным жестом отстранил от себя нового смуглого поклонника жены и заодно все утверждения Ларны. – Это моя жена! Не мути мне голову, там и так мутно… муторно… Тнари! Иди сюда, сказал же! Накинь вот хоть это на плечи. Глазеют, дикари… прибил бы, ей-ей. Ар Ронга, простите, н-не узнал.