– Ты готов?
– Вполне.
– Рыбина случайно попалась, – оправдываясь, развел руками выр. – Я проверил дно. К течениям принюхался, на вкус попробовал. Мало ли, что… Вроде, всё спокойно.
– Держи вдоль берега, средним ходом, на заводь Счастливой Монеты, – велел Михр гребцу. Погладил Ютти. – Не переживай, я пригляжу за твоим беспокойным хозяином.
– Нам спешить негоже, спугнем. Он сидеть в засаде не станет, пересохнет, гибкость утратит, – вздохнул Юта. – Но ведь и опоздать нельзя! Как полагаешь, время?
– Полагаю, да. Я из-под воды не укажу тебе путь. Но ты держи к югу…
– Уже уточнил у лоцмана, он тоже изучает течения, мы встретились и пообщались, – заверил Юта. – Приметное место, не ошибусь. Там скалы рябые, выветренные, жёлтого песчаника. Так?
Михр кивнул. Окунулся в воду, наблюдая, как его одежду бережно укладывают на дно лодки, на сухое место, предварительно подстелив мешковину. Ютти немедленно лег рядом, чтобы приглядывать за имуществом друга хозяина. Даже для порядка порычал на гребца, постукивая по дну хвостом и показывая: не так я зол, просто не трогай чужого…
Юта вывернул нос, оказавшийся очень удобным, длинным. Он накрывал лицо, позволяя распластаться на спине выра и держаться за выступы панциря и короткие усы. Щёлкнули клешни, выходящие в боевое положение. На берегу вздохнули, зашептались. Кто-то тихонько пожелал ар-клари удачи. Приятно: смысла предстоящего дела не знают, но верят, что оно важное и полезное городу. Юта проплыл несколько саженей по поверхности, привыкая к положению человека и давая тому время освоиться. Потом мягко, постепенно ушёл в глубину.
Вода в порту оказалась, как и следовало ожидать, мутной. Хоть зимние дожди уже прекратились, Омут Слёз ещё переполнен, течения сильны, и желтоватый ил сокращает обзор под водой. Юта скользил над самым дном. Михр оценил глубину в полных четыре сажени: тело так и выталкивало вверх, в родной людям мир воздуха и света. Здесь же, вопреки дню, было холодно и пасмурно. Волны вверху казались серыми облаками, бегущими резвой побежью страфьей стаи. Юта закинул длинные усы на спину, прижал ими пловца и стал двигаться быстрее, чуть изгибаясь и следуя неровностям дна. Михр порадовался: серо-узорчатый панцирь выра, такой приметный и нарядный на суше, в воде оказался невидимкой. «Облака» волн набегали и уносились, такие же серые. Столь же узорчатые.
Прошлый раз Михр нырял неглубоко и с более мелким выром. Он помнил совсем иные ощущения. Первое и главное – воздуха не хватало. Выр ведь, забирая в погружение пловца, дышит для двоих, жабрами обрабатывает воду и часть добытого из неё отдаёт полости легких, делится с человеком живым воздухом. Тот выр едва справлялся с задачей. Сам выбрался из воды полудохлый, да и пловца чуть не уморил. Юта дышал для двоих легко, свободно. Воздух казался вполне обычным. Даже не затхлым. Зато донимал холод: оказывается, в настоящей глубине он велик. Здесь всегда – зазимки… Михр плотнее жался к панцирю, хранящему тепло тела выра, большого и остывающего в глубине медленно. Ар-клари пытался посчитать, как долго ещё добираться до заводи. Лодкой – до сумерек. Выром… Откуда ему знать! Если уж по совести, никто из людей не ведает, как быстро могут плавать клешнятые. Однажды гонец ар-Рагов добрался до столицы в семь дней. Но это не показательно, он ведь отдыхал, добывая себе пропитание. Хотя – как успел? Ведь немыслимо быстро!
Выр пошёл к поверхности, забирая заодно в сторону берега. Тело сразу ощутило приятную теплоту прогретой солнцем воды. Михр вспомнил: Ларна как-то говорил про особый язык жестов, о котором ему рассказал один из умирающих выров. Знай он, ар-клари, такой язык, мог бы теперь общаться с Ютой.
Выр вплотную приблизился к поверхности, пользуясь для сохранения своей неприметности тенью довольно крупной скалы. Лапами он уже мог дотянуться до камня, но старался не шуметь и предпочитал пользоваться более гибкими и ловкими руками. Едва касаясь, скользил вдоль бока скалы, выбирая место для всплытия. Михр увидел, как совсем рядом с его лицом поднялись из глазниц стебли глаз, вынырнули, пустив две крошечных круговых волны. Сейчас Юта уже видел берег. Стебли шевельнулись, обеспечили выру полный обзор, во все стороны. Хорошо иметь подвижные глаза, людям подобное и не приснится. Зависти к способностям выров Михр не испытывал, но, вопреки здравому смыслу, его донимало какое-то дикое, неосознанное, желание вынырнуть и вздохнуть. Словно тут, под водой, Юта даёт мало воздуха…
Выр снова огляделся. Приподнялся чуть выше. И ещё подался вперед. Скоро он выполз на камень почти целиком, до середины хвоста. Михр скатился со спины и лег рядом, радуясь возможности самостоятельно дышать и осматриваться. Пусть и не поднимая головы. Хорошее место, надёжное: узкая щель меж уступов, в неё берег виден весь. А вот выр и ар-клари не заметны с берега, даже с самых высоких скал.
Суша начиналась в каких-то двух десятках саженей от скалы, выбранной Ютой. Золотой песок. Отчетливо видна граница мелкой воды, вытянулась вдоль пляжа широкой светлой полосой. Отмель обрывается в глубину резко, и опасное место словно специально огороженная довольно крупными валунами. Михр чуть подумал и пришел к выводу: точно, специально. Пусть Эгра и слаб по меркам выров, но всё же он гораздо сильнее человека. Мог натаскать камней, чтобы малышня резвилась на обозначенной площадке. Если приглядеться повнимательнее, задействовав воображение, если учесть и камни, лежащие на берегу, можно мысленно нарисовать большущую, в десять саженей, рыбину. Тогда станет понятно: Эгра ещё не доделал её. Хвост только-только обозначен, да и спинной плавник пока слаб, лишь намечен тремя камнями. Зато на берегу край рыбины богато украшен цветными камешками и ракушками. Это работа детей, им здесь весело и интересно… А вот сын ар-клари сидит во дворце, без друзей, возле мамкиной юбки. Эдак недолго вырасти нелюдимым туповатым биглем или хуже того – гнильцом, привыкшим к считать себя избранным брэми, то есть бездельником в окружении слуг…
Михр нахмурился, ругая себя за рассеянность. Запретил взгляду возвращаться к каменной рыбине. Стал прощупывать скалы, осматривать кустарник, приглядываться к тропке. Человека он заметил не сразу. Спина успела подсохнуть, нагреться. Он уже почти уверовал: заводь пуста, скалы возле – безлюдны… и тут засадник наконец выдал себя, утомленный длительной неподвижностью. Перелег поудобнее, шурша каменным крошевом и волнуя ветки ближнего кустарника. Юта сразу указал на подозрительное место усом и прицелил туда подвижный глаз на стебле.
– Думаешь, он один? – шепотом булькнул в ухо выр.
– У людей есть поговорка: что знают двое, то знают все… Он один, страхует убийцу. Пойду, это моя работа. Ты не высох?
– Нет, хвост в воде, да и солнце уже низко, не печёт в полную силу. – Юта с нажимом добавил: – Ты оставь его живым. Хватит уже смертей в городе. Пусть расскажет всё толком.
– Сам не перестарайся. Хотя дети важнее. У людей так, ты помнишь?
– Помню, вы цените мальков.
Михр усмехнулся этой манере выров называть детей то мальками, а то вовсе – личинками… Огляделся, выбирая для себя путь к берегу вне обзора засадника. До малого камня у края бухты, далее по скале верх, и оттуда… Едва различимый, вдали возник шум. Михр не усомнился в его природе, нырнул и поплыл, ругая себя за промедление. Дети уже близко, Эгра тоже. Тот, кто находится в засаде, сейчас последний раз осмотрит море: ему неудобно, солнце низкое, в глаза, каждая волна бросает блик, каждый луч колет глаз. Словно убеждают они: дурное дело затеял, одумайся… Михр коснулся скалы, позволил себе чуть отдохнуть и прислушаться. Голоса приблизились, сделались отчётливее. Теперь человек, скрытый кустарником, неизбежно смотрит на каменную тропку. Одна она ведет сюда, выныривает из путаницы теней возле скалы, похожей на башню. Старый песчаник весь изъеден временем, скалы невысоки, много обломков – раскрошенных, наполовину обратившихся в песок. Тропинка узкая, она петляет и не торопит идущих. Хорошо: потому что надо успеть миновать открытое пространство, ещё немного – и дети смогут заметить ар-клари, прячущегося у хвоста их каменной рыбины, крадущегося к скалам. Михр юркнул в заросли колючего низкого кустарника. Теперь – проще. Можно двигаться достаточно быстро, не опасаясь каждого шороха смещённого камешка: детские голоса звучат громко, эхо в скалах подхватывает смех, играет с ним, а потом рассыпает пригоршнями бубенчиков над тёплой мелкой водой… Для надежности Михр поднялся чуть выше густой поросли кустарника, в которой заметил засаду. И замер, не желая чем-либо выдавать себя. Может, выр-убийца назначил человека наводчиком и ждёт от него сигнала? Это удобно, не надо сохнуть на солнце…
Вот уже на тропинке появились дети. Первыми шли два старших мальчика, они полагали себя ответственными за малышей: у одного при поясе имелся короткий нож, у второго малый плотницкий топорик. Оба несли перевязанные веревкой обрезки древесины, выделенные старшими для игры, для поделок. Дети осмотрели заводь, опустили свою ношу на песок, щурясь, из-под руки, глянули на море. За их спинами показались малыши. Трое усердно пыхтели, тащили сумки с инструментом для обработки древесины. Остальные двигались нестройной гурьбой, толкались и шумели, облепив Эгру. Только его короткие усы иногда и можно рассмотреть, мелькнут – и снова пропадут… Младшие размахивают руками, прыгают. Теперь видно, почему Эгру едва удается приметить: трое едут на выре верхом, четвертый уже сползает с хвоста, пищит и хохочет, а заодно жалуется. Не честно, спихнули очень уж быстро! А на головогрудь выр уже пристраивает нового седока, и все двигаются, и Эгра топорщит веер окончания хвоста, стараясь удержать всех на спине. И нет ему дела до законов, которые предлагают считать родней каждого оседлавшего хвост. Потому что детям нельзя запрещать играть так, как им нравится, если это никому не во вред… А может, Эгра сам уверен, что все в слободе – его семья?
– Вы меня сплющили, совсем, вот так! – жалуется он своим довольно высоким для выра, звонким голосом. – Отдыхать буду. Ох, устал.