ка мы разговаривали, появился и нынешний ар-клари. Передал мне письмо от Скрипа.
– Да, курьер погиб, и убил его выр, всё в твоем сне верно, – вздохнул он. – Знаем мы теперь достаточно много о той ночи, молчуны уже разговорились. Жители ближних улиц так возмутились, что их соседи беду видели и слышали, но промолчали, бросив на всех людей тень и опозорив красный город перед зеленым, что три семьи общим решением выселили из столицы, дома их выкупили. Два трактира закрылись: в одном хозяин убит, во втором жив, но своим молчанием так виноват, что побоялся погрома и съехал, продал заведение. – Михр нахмурился. – А вот Кух как лежал без сознания, так и по сей день не в уме. Бредит, едва дышит. Твердит о хозяине, о силе не по нашим возможностям, о возвращении законного кланда, при котором он станет ар-тиалом всего известного нам мира. Горячка…
– Иногда под пытками столько не выбалтывают, сколько говорят без сознания, – задумался Ларна. Обернулся к Жафу. – Ар, я лечил вас быстро и болезненно, но вы не сочли меня злодеем. Шрон сказал, я снова могу быть чем-то полезен?
– Весьма точно, – с самым загадочным видом согласился Жаф. – Перегони галеру к нашему причалу возле особняка. Это не обсуждается, вы мои гости, и Шрон поживёт у меня, зачем ему плыть к ар-Рафтам, если Юта уже два дня, как отбыл домой?
Ларна расхохотался, хлопнул себя ладонями по бедрам и, кое-как погасив веселье, уточнил: домой, но через Сингу? Оба выра согласно и сердито дернули усами. Шрон прогудел нечто относительно молодости и горячности. Ларна подмигнул мне и предложил ставку на всё свое наличное золото: Ронга ар-Раг уже обогнал нас и вынырнул близ порта Синги…
– Им строго запрещено устраивать бой, – возмутился Жаф. – Строго! Два лучших и неущербных ни в чем, а впереди, если всё удачно свершится в отношении глубин, настоящий сезон сомга… Чьи имена мы, старые, станем называть, если эти два переросших малька всё же помнут друг другу панцири?
– Ясно, чьи, – возмущенно булькнул Шрон. – Ар-Лимы уже всех извели троснами. Ох-хо, великая тайна! Они для своего младшего, для Бугма, готовы хоть за всё золото родового замка купить место в списке почетного оглашения.
– Ар-Тадха пошли дальше, они пообещали князю Горнивы весь лес на смешных условиях, почти даром, если Чашна пропихнёт в тот же список ара Долна, – разозлился Жаф. – И это ещё мелочи! Что творят безродные, у кого нет замков, но есть крепкий молодняк…
Он поник усами, Шрон понимающе вздохнул, мы с Ларной дружно пожали плечами, ровно ничего не понимая. Ларна кашлянул, привлекая внимание выров.
– Что за список-то? Почётная встреча Шрома, явившегося из глубин в сопровождении толпы вырьих баб? Или более того, нечто вроде нашего, людского, сговора? А вот скажите мне, мудрые ары: как может происходить нерест в глубинах? Как там выжили ваши женщины? И ещё вопрос. Не пойдут ли они войной на людей, осилив всплытие? Или они без общения одичали…
Выры отмахнулись всеми руками. Жаф глянул на Шрона, тот потоптался и в смущении провел рукой по своим усам.
– Нехорошо иметь тайны от родни, вовсе нехорошо. Однако же сам я и написал закон: до сезона сомга ни слова никому не произносить, поясняя уклад жизни выров и наши особенности. Может, вам и не надо знать… Может, так оно и лучше. Нет покуда должного ответа, даже у старых. Одно скажу. Не будет военной угрозы от донных дел. Нет, не будет.
Ларна покосился на меня, подмигнул ещё веселее. Мол, чудят старые, не расстраивай их, не спрашивай то, что скоро и так узнаем. Шром-то когда всплывёт, молчать не станет. Я на пальцах высчитала: прель да травень – наша весна, потом лето… лугоцвет, марень, страдник. И сразу после – вырий сезон сомга, когда явится Шром. Можно и потерпеть. Между тем выры усердно переводили тему разговора на праздник, рассказывали наперебой, как прошли два дня и что ещё ожидается интересного в городе. Ларна их прервал.
– Шрон, не переживай, мы тебя не разлюбим и без знания вырьей тайны. Отправь курьера порезвее в Горниву, там ли Ким? Здоров ли… с ним ли Марница? Отпиши, что ждём их в замке ар-Бахта. Что на север нам пора двигаться.
– Не так напишу, ох-хо, уж прости, – вздохнул Шрон. – Ты сам посуди: меня пробовали смять, в столице убили выра. А чьим золотом мы пока что пользуемся? За чей счёт столицу отстраиваем? С кем на суше мир нам более всего важен?
– Горнива, – коротко кивнул Ларна. – Знаю. Но Чашна – мужик толковый, хоть и злее выродёра он в некоторых делах… Однако слово своё держит, он всё же жизнью обязан мне. А титулом князя – тебе.
– Пока он жив, Горнива тиха и благополучна, – мрачно согласился Шрон.
– Даже так? – нахмурился Ларна. – То есть ты не отпускаешь Кима на север?
– Ким умён, как златоусый и старый, – Жаф важно подтвердил мысль Шрона. – Мы рады, что он в Горниве должен теперь объявиться. Пусть там и остается. Нам живой князь нужен. Пусть оберегает. Конечно, пока что Кух в горячке, и все его замыслы не исполняются… Но вдруг у «хозяина» и иные исполнители есть? Мы ничуть не продвинулись в понимании: кто за убийством стоит? Ар-Лимы? Они нам, семье Нашра, всегда были близки. Но даже я скажу по совести, власть они очень любят. Прежде дружбы ставят и выше глубинного понимания чести. С Горнивой у них теперь великая вражда начнется.
– За пустоши, – понимающе кивнул Ларна.
– Именно. По суше новый путь от Горнивы к югу пока что предложен Чашной мимо земель ар-Лимов, прямиком к Шархам и Рагам. Чем не причина для заговора? Посерьёзнее места в списке почётного оглашения… – Шрон поник усами. – Трудное время. Вас рад видеть, сердца мои бьются и трепещут. Но и вам скажу: уплывайте из Усени скорее. Опасно здесь, ох-хо… Два дня отдохните и вперед, в Сингу. Там выловите негодяя Ронгу, он друг вам и послушает вас. Путь пешим ходом бежит в Горниву. Если что, очень даже толковая помощь для князя – боевой выр столь изрядных размеров. Юту тоже пристыдите. Должен поспешать домой, братья ждут его. Да ещё напомните, долг за ним: псов прислать сюда и в Горниву тоже, пожалуй. Исполните мои поручения?
– Сам лично выловлю молодняк и так воспитаю, панцири будут гудеть до осени, – усмехнулся в усы Ларна. – Ну что, в особняк пока направимся?
Я слушала разговор в послуха. Не по моему складу ума дела обсуждаются, не для вышивальщиков они. Узор столичных интриг – это сплошь белые нитки, корысть да жадность, расчёт да зависть… Мне глянуть на такое тошно, особенно теперь, когда нитки сами лезут в глаза. Год назад, когда я жила ещё в Безвременном лесу и была куда как помладше умом, я тоже видела нитки отчётливо. Теперь припоминаю: они так же точно в глаза лезли и казалось – об каждый узел я спотыкаюсь. Позже неприятное ощущение прошло, сгинуло. Я в большой мир вышла, можно сказать – за порог шагнула. Повзрослела и взялась за дело. Точно, как мне Ларна и объяснял. Значит, и в этот раз обойдётся. Надо снова дело себе искать большое, новое. И я знаю: оно ждёт меня на севере. Пока же самое время прочесть письмо Скрипа. Надеюсь, оно поможет снять с души камень вины. Вот ведь ещё один человек, которому я смотала клубок, всунула нитки в руку и тем принудила к переменам. Что он скажет о моем шитье?
«Тингали, пишу в спешке и потому без «брэми» и прочих глупостей. Твой клубок оказался весьма сильной вещью. Всю мою жизнь он перевернул… Ухожу, назад не вернусь и дома более нет, и всего иного, что я накопил в столице – уважения, связей, приятелей. Враги, и те в прошлом. Ты совестливый человек, потому и пишу: нет, я не жалею о своем решении принять клубок. Отказавшись от него, я сохранил бы нажитое и лишился будущего и самого важного для меня – своей семьи… Не сразу и не в один день, но именно так всё и закончилось бы. Я теперь уверен.
Главное, зачем взялся писать: шей нитками и мотай клубки без оглядки на то, велика ли их цена. Куда важнее, чтобы ты свою работу делала так, как делаешь, вкладывая душу. Прочее на совести принимающего шитье. Даже ворам не вредно сшить вещицу. Может, она изменит столицу сильнее, чем все облавы славного брэми Ларны, которого и теперь некоторые вспоминают, заикаясь и вздрагивая. Иногда совсем не дурно вынудить людей хоть раз в жизни честно оплатить заказ – сполна и без возможности свалить заботы на чужие плечи. Это даже надо сделать. Тебе жить станет спокойнее, когда сгинет нелепая сплетня: вышивание позволяет получить золотые горы без малейших усилий, даром.»
Я дочитала, с сомнением прикусила губу. Толкнула в бок Ларну, сунула листок ему в руки. Прочел, хмыкнул и хлопнул по плечу Михра.
– Будь добр, отряди человека на мою галеру, передай приказ, пусть перегонят к причалу особняка Жафа. У нас с Тинкой есть дельце в городе.
– Во что втравливаешь ребенка? – расстроился ар-клари. Безнадёжно махнул на нас рукой. – Ладно. Дело ваше… Хоть стража с собой возьмите. Дроф, займись, передай на галеру и сам проводи её до особняка. Да, обязательно выдели стража брэми. – Михр указал нам на явившегося по первому зову охранника. – Мой новый помощник. Самый дотошный человек в городе. Такого окончательного и даже удручающего порядка в составлении троснов и их учёте я и представить себе не мог ещё неделю назад…
Михр не без гордости глянул на помощника, чуть поклонился нам и удалился. Всему городу праздник, а ему, ар-клари, головная боль, это даже я понимаю: любые гуляния не обходятся без пьянки, драк, воровства… Пока я сочувствовала почти незнакомому Михру и рассматривала дворец, Ларна меня, упирающуюся и норовящую глазеть по сторонам, за руку тащил без остановок к воротам в город. Дроф так и вовсе сгинул, хотя сперва складно и здорово рассказал о двух залах и истории столицы в целом. У самых ворот нас уже ждал страж, выр полутора саженей длины, в парадной раскраске: на спине герб столицы нарисован, оружие так и сверкает, все усы, и большие, и малые, украшены подвесками.
– С праздником! – прогудел он. – Сезон ангра, большое событие для столицы.
– Как отмечаете? – оживился Ларна.
– Славно, – гордо отозвался страж. – Утром парад на площади, у людей. Днём затишье, вечером на воде вырий парад. Плаваем со светильниками, узоры строим, ныряем и прыгаем. Потом большой огненный след создаем на воде, целую картину. Красиво. Дальше до полуночи угощение. Сегодня последний день больших торжеств, хорошо, что вы успели застать. А через год и того веселее станет. По осени отметим сомгу, потом уж и до настоящего выхода мальков на берег недолго – самое большее пять лет, если верить старым и нашим книгам.