Последними, ближе к полудню, пришли содержатели трактиров. Тихие и понурые, словно на казнь собрались. Примерно того и ждали: у них жили поджигатели! В их домах обосновались злодеи, пытавшиеся сжить со свету самого князя! Норов Чашны Кварда всем известен, в гневе боевые страфы бывают добрее и сговорчивее. Значит, виноваты или нет, надо кланяться в ноги, прощения просить и надеяться на малое наказание. Трактирщики пришли не одни: приволокли связанными трех мужиков из окраинных слободок, тайком и без дозволения пускавших на подворье купцов и иных чужаков. Привели и двух гостей Нивля, тоже связанных и сильно помятых – их заподозрили в причастности к поджогу.
Ким всех выслушал, трактирщиков пожурил, связанных допросил. Одного их помятых гостей отпустил. Второго велел до поры проводить в сарай и там стеречь. Сам наконец-то поднялся из-за стола. Глянул в оконце – полдень давно миновал, день к обеду склонился. Рассмотрев подобное, Ким тяжело, с голодным рычанием, выдохнул и повёл плечами. От такого движения княжеского жениха, опасно широкого в плечах и мрачноватого на вид, просители и жалобщики сгинули мигом, прямо-таки растворились в воздухе. Вдали, уже на улице, за высокой оградой, только и позволили они начатье испуганный шепот: говорили-то в зиму сплетники, что явится хлипкий мужичонка, гораздый сказывать сказки, блаженный – улыбчивый и лицом светлый. А только обманули во всём! Душа в пятки хоронится от одного взгляда мелких глазок, пристальных и очень уж острых. Так и колют они, так и щупают каждое высказанное слово, будто вилами вранье ворошат и добираются до невысказанного, сокровенного…
Князь, уже довольно давно наблюдавший за Кимом из-за приоткрытой двери, прошёл в комнату приема троснов и сел на свое законное место, в высокое кресло за столом.
– Ничего, не разжалобили тебя и лишнего золота из казны не много вытрясли, – похвалил он.
– Только мне шибко захотелось сбежать в лес от таких разговоров, – пожаловался Ким.
– Брэми Кимор, зря не баси, – усмехнулся князь. – Моя Монька дорога тебе, я вижу. Не сбежишь. Ловкая девка, захомутала на славу, основательно, прямо уважаю её за это. И ещё скажу. Тут тебе плохо? Так худшее я пока что принял на себя: допрос гнильцов из погреба. С пристрастием, как иначе, не рычи… Не всё можно выведать добром да разумными доводами.
Князь хищно оскалился, бросил на стол тросны, разлетевшиеся ворохом листков. Откинулся на спинку и прикрыл глаза. В его городе такое вытворили гнильцы! Спалили дотла пять подворий, сверх того – два больших биглевых сарая у дальнего, малого, сборного двора. Полтора десятка племенных пуховых биглей уже сдохло, куда больше потравились и разбежались – их и теперь ловят в перелеске поблизости. Зерновой амбар рухнул. На пожаре угорели и едва живы пять человек, ещё десять пострадали не так сильно – это те, кто бросился гасить огонь и выручать соседей, да и нивльские пожарники, им досталось не меньше… Наконец, самое тягостное: возле родного подворья убиты в схватке трое охранников, еще пятеро крепко ранены. Рядом с такими новостями и неловко дополнять счёт мелочами… Загублены четыре боевых страфа, покалечены шесть; любимец дочери – Клык – стоит в родном стойле и жалобно поджимает распоротую клинком лапу. Марница хлопочет и всхлипывает возле него. Ей до сих пор никто не сказал, что у Кима достали из плеча две иглы и наспех сделали перевязку… Князь поморщился, досадуя на свою никчёмную роль в ночном деле.
– Без выров мы сочли бы чёрным сегодняшний день, – вздохнул он. – Поглядел я на улицу, где прошел этот Ронга… Ну таран в броне, как воевали с клешнятыми люди древности? Половину нападавших он один и покрошил.
– Воевать с вырами трудно, – согласился Ким. – И глупо. Их старые вполне умеют слушать доводы и договариваться. Никто не помнит толком, с чего началась рознь, к войне приведшая. Ни в сказках причина не сохранилась, ни в легендах…
– Главное – не повторить прошлого, – князь стукнул по столешнице ребром ладони. – Садись и читай, не стой у окна, словно тебя в тереме держат неволей… Приятного в записях мало, зато они добавляют ясности. Видишь: зря мы точили клинки на ар-Лимов. Я, грешен, уже и наёмников стал собирать помаленьку. Как же, тросн мне добрые люди подбросили на двор. Перехвачен был тот тросн у южан, так написали на клоке, привязанном сверху к доносу. А в тросне том прямые выпады против меня. Старый ар-Лим их писал, если верить подписи: отравить, мол, надобно князя Чашну, слишком он много берёт под руку… Я поверил. Сам начал подыскивать выродёра. Если бы не упёрся мой ар-клари, не пригрозил Ларной и не напомнил про данное ему слово, уже затеял бы я злое дело. Пойди его останови позже. Так примерно и прошлый раз началась война, подожжённая подлостью и ложью…
Князь тяжело вздохнул и отодвинул кипу листков Киму. Тот быстро просмотрел, задумался.
Из записей следовало, что людей для нападения собирали на побережье, в основном в землях выров ар-Багга, ар-Капра и ар-Выдха. Такие указания, – понимал Ким, – тоже ничего не значат: гнильцы есть повсюду, как и порядочные люди да выры… Куда занятнее иное. Платили наёмникам исключительно золотом южной чеканки, с монетного двора ар-Лимов. Все приказы давали от их имени, хотя даже главарь наёмников ни одного выра из числа «нанимателей» сам не видел. Посредником был человек, живущий в Усени.
– Да, нас так усердно выводят на южан, как сами они никогда бы и не додумались сделать, – загрустил Ким. – Курьера убили у них, и тросны из его сумки теперь продают всем, направо и налево, так я полагаю… Определенно, ар-Лимы последние, кого следует подозревать.
– Вот рассуди, Кимор: а как бы не убили ещё и их посла? Ты отправил людей ему навстречу, уже неплохо… Но я велел разбудить в полдень Ронгу, поговорил с Гатой. Обоих славных аров своим решением наладил скорым бегом поспешать на юг, к заводям, что тянутся низинами до самого замка ар-Сарна. Оттуда жду гостя, посол морем плывёт из родных земель. Я подумал: если выры прижмут посла в воде, люди не спасут его.
– А прижать постараются уже в водах Горнивы, – согласился Ким.
– Иди к Моньке, отдохни. Страфа она уже вымочила слезами всего, пусть пожалеет и тебя, – велел князь. – С утра я потратил впустую немало времени, высматривая, как моя Монька причитает и всхлипывает. Редкое зрелище. Прежде каменная девка была, я кнутом её – а она только скалится да ругается. Плакала бы, и я бы не норовил ломать.
– Ну да, – усомнился Ким.
– Да ну, – передразнил князь. Усмехнулся и добавил тише: – иди, не желаю затевать с тобой ссору. Видишь: зол я. Много сказали гнильцы, а заказчика не назвали. Что отпишу Шрону? Что мой ар-клари не лучше его Михра? Что мы снова не знаем, кого надо смять общими силами для установления мира?
– Горазд ты мять, прямо молодой боевой выр, – буркнул Ким, уже шагая к двери. – Лучше бы почитал мои записи. Новый договор по южному тракту, в нём и Лимы упомянуты, и их интерес учтён… А то взял манеру, в огонь тросны бросать да рычать.
– Почитаю, – слегка смущенно пообещал князь. – Но ты не суй важное под руку, когда не следует, Кимор, не доводи до греха! Мне вчера эти выры были законными врагами.
Ким усмехнулся и вышел во двор, мягко прикрыв дверь. Глянул на псарей – человека и выра, на толпу ребятишек, собравшихся поглазеть на невиданное диво – вырьих собак. Которые и в огонь лезут, и воров ловят, и при том – совсем не злые. Можно гладить их с разрешения хозяев. Осторожно, по шерсти шеи, по ушам.
– Добрый ар, как случилось, что выры заправляют делами на псарне? – удивился Ким, задерживаясь ненадолго возле гостей.
– Двое нас таких, я да Гата, на всю землю ар-Рафт двое, – охотно отозвался выр, приветливо коснувшись усом плеча Кима. – Каждому что-то своё по сердцу. Мы преданы псам. Они надежные, в них нет измены. Ар-Рафты второй век поддерживают и улучшают породу. Гата как получил тросн, кликнул меня. Сказал: спешно надо бежать в Нивль. Там болота, пролив, порта нет пока, дорог нет. Люди быстро не пройдут. – Выр дернул стеблем глаза, подмигивая. – Только я подумал: он устал сидеть на княжьем месте. Ему ведь Юта наказал, оставил в замке вроде ар-клари, пока сам гулял в столице. Гата молод, тяжко такому азартному выру сидеть в замке и выслушивать людские дела. Вышло-то всё к пользе. Вырда и Раффи – наши лучшие псы. Не пошел бы Гата сам сюда, их нипочем бы не отпустил.
Ким удивленно взвел бровь. Огляделся и тихо, нагнувшись пониже, уточнил у выра:
– Разве Гатти не самый-самый?
– Да что Юта, что брат его Гата, оба хороши, – отмахнулся тот. – Кого любят, в том не желают видеть ущербности. Гатти ослеп на один глаз ещё щенком, задние лапы у него коротковаты. Настоящего мехового загривка, какой волку не прокусить, нет. То ли дело мой Вырда…
Выр любовно погладил мех светло-серого загривка пса. Ким похвалил собаку и торопливо отвернулся, пряча улыбку. Мысленно запретил себе впредь высказывать вслух хоть одно неосторожное слово о северных псах, к которым их хозяева не могут относится без предвзятости. Что не так уж и плохо… Разве дружба и преданность основываются на длине клыков или массивности загривка? Гатти всю ночь вынюхивал врага, утром искал биглей в перелеске. А к полудню, без малейшего отдыха, вынужден был вместе с хозяином мчаться искать и спасать чужого посла.
Ким глянул на юг и вздохнул. Наверняка старый выр из семьи ар-Лимов уже миновал границу Горнивы и плывет без особой спешки заводями большого озера, высматривает устье болотистой речки, способной довести его почти до самого Нивля без пересыхания панциря. Если так, три десятка людей, высланных навстречу, могут не найти посла. И не спасти. Вся надежда – на Ронгу и Гату. Молодые, азартные и сильные – глядишь, они найдут ар-Лима… а с ним и приключение на свой панцирь, долгожданный бой с равными по возможностям.
– Только бы сгоряча не смяли всех насмерть, – расстроился Ким заранее. – Тогда уж ни у кого не узнаем имя нашего загадочного врага.
Победу неизвестного врага над Ронгой лесовик не рассматривал в числе возможных исходов боя. Он знал: послом в Горниву решился отправиться неполнопанцирный и достаточно пожилой выр, судя по всему, самый рассудительный и спокойный из братьев Лим. Прочтя его имя в тросне курьера, Ким сразу предположил, что южане воевать не хотят и пытаются сделать все для мирного разрешения недоразумений с Горнивой. Но это миролюбие мгновенно иссякнет, если погибнет посол.