Туман подкрался к галере капитана Эгры на мягких лапах. Сказал «мр-р», и море сделалось белым и ровным, как молоко в плошке. Небо стало таким же – ни солнца в нем, ни ночных звезд. Одни молочные облака да сливочные прожилки. Когда Эгра потерял курс и уже не знал совсем, куда плыть, кот сказал «р-мяуу!», и выпустил когти скал под самое брюхо галеры. Как спастись? Как, если нет верного курса и не знаешь, где земля и даже где надежные глубины?
Пропал бы Эгра, пожалуй. Только он дружил с солнечным мышонком, который всегда прыгает по гребням волн где-то рядом и охотно играет с галерой в догонялки.
Увидел мышонок попавшего в беду капитана, да и явился, показал себя у самого носа кота. Тот забыл о галере и бросился в погоню. Ведь всякому коту мышь важнее, чем хозяйские причуды. Будь та хозяйка хоть десять раз самой сильной и сердитой бурей… Туман погнался за мышонком и уползал он всё дальше, пока не сгинул весь. Стали видны скалы, затем и небо посветлело. Наконец, блеснуло солнце. Капитан сразу выбрал верный курс.
– Так Эгра добрался до избушки зимы и пил у неё белую таггу, – бодро закончил историю Ларна и перевел дух. – Тинка, я так устал, как будто снова дрался с Вузи. Тебе хоть немного полегчало?
– Ты стал не хуже Кима сказки плести, – похвалила Тингали.
– Лучше! – возмутился Малёк.
– Славная история. Полезная, да, – сообщил Хол.
Ларна с удивлением отметил: выр-вышивальщик во всю орудует золотой иголкой, работает прямо в воздухе, по незримой канве. Мышонка шьёт! Получается он совсем сказочным: с плавниками, панцирными усами и рыбьим хвостиком…
– Я нырнул к самой границе жёлтой мути, ядовитой, да. – Сказал Хол, делая последний стежок. – Я видел и стражи тоже: тонкий тут слой яда. Совсем слабый. Можно его пройти насквозь. Наверное, мир уже меняется, кипуны затихают и течения разбивают ядовитую муть, разгоняют. Я послушал про капитана и солнечного мышонка. Подумал: надо дать знать Шрому. Мы его ждём, дорога уже есть. Он не отравится. Он сильный и плавает быстро.
– Так ему ещё без малого полгода в гротах спать и линять, – удивился Ларна.
– Нет. Мы линяем быстро, особенно при смене возраста, – покачал усами Хол. – Конечно, панцирь ещё не обрёл полной толщины, да. Но уже крепкий, достаточно для суши, да. Все ждут Шрома в сезон сомга по иной причине, капитан. Но всплыть он может и теперь, если уже проснулся. Нам без него плохо. Ему ещё хуже там, без нас. Он переживает за нас. Тингали, помоги мне отправить мышонка к Шрому. Он увидит солнечный свет и порадуется. Поспешит вверх подняться, да.
Вышивальщица бережно сложила пуховый платок – уже не холодно, отпустил ее озноб. Значит, сказка удалась и помогла наполнить душу. Тингали подошла к шитью. Вдвоем с Холом долго бормотала малопонятное о стежках и отделке.
Наконец, с двух сторон Хол и Тингали похвалили узор, толкнули кончиками пальцев его, как висящее в воздухе невесомое марево. Сотканный из света рисунок поплыл, отдаляясь, наклоняясь, словно невидимая ткань колыхалась под ветром… Наконец, узор лег на воду – словно мышонок плывёт, усы видны и мордочка… Малёк покоился на вышивальщиков – закончили ли работу? Сел на корме, взял барабан и обозначил небыстрый, неутомительный ритм гребли. Вёсла легли на воду. Галера пошла к закату, оставляя за кормой золотой узор на воде – знак для Шрома и сбывшуюся сказку Эгры…
Выпарывание канвы нарушило планы Ларны прибыть в порт ар-Карса за неделю до конца преля. Однако капитан не расстроился.
Север не любит спешки, весна лишь пробует силы, не стоит торопить события и бежать впереди тепла. К тому же сделано важное дело: Шром уже теперь может подняться из глубин. Такое событие заслуживает внимания, решил Ларна – и объявил праздник. Галера всю ночь шла под парусом, малым ходом. Выры наловили рыбы, и капитан её торжественно, при всей команде, начал резать по полному чину Гра, сопровождая каждое кушанье пояснениями. Весь день люди и выры наперебой хвалили готовку. Хором жалели, что рыбы ма, или счастливой монеты, добыть не удалось. Здесь глубины велики, нельзя нырять в жёлтый ядовитый слой и рисковать здоровьем ради простой прихоти. И без того на тарелках разложены красивым узором десять видов рыбы.
Разговоров о празднике хватило до самого порта ар-Карса, который обозначился впереди рисунком невысокого берега, украшенного вратами скал, темными против солнца.
Послеполуденное тепло располагало к неторопливости. Хол поприветствовал местного лоцмана, даже не расстроившись его молчаливости, неготовности делиться секретами донных премудростей. И так видно: бухта сложная. Если нет полной, редкой даже для выров, памяти однажды увиденного, надо прилагать все силы для проводки галеры. Лоцман так и поступал. Хол, не желая мешать пожилому ару, нырнул и сам изучил корни скал, расщелины и мели. Притащил на борт несколько камешков со дна, отдал Тингали – гляди, вот он каков, знаменитый мрамор. Много его здесь, и не только зелёного…
Гладкая вода без звука обнимала борта галеры, стражи тянули два ходовых каната, выставив глаза над поверхностью и рассматривая порт. Небольшой, даже тесный. Три особых причала возле складов каменоломен. Два торговых, пока что пустых – не спешат с юга гости, весна только начинается. И один военный, там в ряд выстроились семь боевых галер семьи ар-Карса. Красивые корабли. Лоцман расслышал похвалу, оживился, пояснил: и быстроходные! Пять постарше, а два крайние новой постройки, их только осенью привели корабелы ар-Тадха и сдали здешнему хранителю замка.
Ларна глядел на порт, на тёмную воду в тени причалов, на яркую черепицу предзакатных, облитых сиянием, крыш. Тишина, благополучие, мирная северная красота… Вдали рисуется густой зеленью еловый лес, туман наплывает от него, смягчая узор теней и прорисовывая золотые пучки света. Вон и Тингали оживилась, охает, во все глаза глядит на такую-то красу и перебирает нитки: намерена шить платок про север, душа отозвалась и наполнилась. Нравится ей здесь. А он, капитан – хмурится. Чужой край. Нет здесь ни друзей, ни знакомых. Как ещё примут… Да, Шрон говорил со старым семьи ар-Карса и отослал курьера с тросном, просил оказать помощь и обещал возместить хлопоты в золоте. Здешние земли небогаты, и такое слово златоусого должно было сделать их гостеприимными.
Едва стало возможно попасть на борт с причала, по сходням взбежал рослый светловолосый мужчина. Городской охранник и заодно курьер. С поклоном передал Ларне тросн и отступил, ожидая ответа.
– Надо же, так сразу – и в гости, – усмехнулся капитан в усы. Глянул на Малька. – Сегодня же на закате меня и Тингали ждёт в своем особняке здешний шаар. Согласно просьбе златоусого, желает всё узнать о том, какая помощь нам надобна. Сверх того, порядок требует посетить его прежде, чем получим мы право гостить в замке выров.
– Ответ будет, брэми? – с поклоном уточнил курьер. Вполголоса пояснил: – у нас допустимым считается написать его на обороте тросна. Можно и коротко, сложностей никаких нет, чиниться никто не станет. «Прибудем на закате, спасибо». Или же: «Просим прощения, устали, перенесите на завтра», – курьер чуть улыбнулся. – Только ждут вас. Бигля годовалого забили, тушат мясо с луком, по нашему обычаю.
– Ладно же, раз по обычаю, – чуть поморщился Ларна. – Пиши: прибудем на закате.
– Вам пришлют провожатых, брэми, – оживился курьер.
– Вот чего не надобно, того и не шлите, особняки шааров я высматриваю сразу, нюх у меня на эти строения… особый, – прищурился Ларна. – Тот, на горушке, ведь да? Сами доберемся. Ждите.
Курьер откланялся и ушёл, не унижая звание городского охранника беготней и нелепой спешкой, годными лишь на пожаре. Ларна проводил его взглядом, обернулся и хмуро оглядел свою команду.
– На берег ни ногой, – велел он. – И отдыхать велю чтоб так, чтобы в путь по первому знаку быть готовыми, в единый миг. Хол, проверь дно ещё раз, мало ли, как сложится. Ты лоцман. Стражи, не отставать от Хола ни на сажень! Малёк… оставляю за капитана. Хол под твоей защитой.
– Тебе что-то здесь не нравится? – выбралась из каюты и шумно удивилась Тингали, уже успевшая надеть парадное платье и яркий южный платок с вышивкой собственного изготовления. – Красивый городок, тихий и маленький…
– Прогуляемся – тогда скажу сам, тих ли он и нравится ли мне. Идём.
– Рано еще…
Ларна по-волчьи оскалился и возражения иссякли, как случайные облака в небе над пустыней Арагжи. Тингали сбегала в трюм, добыла свою палку с узором танцующих ящеров и первой спустилась по сходням на берег. Ларна догнал, прихватил за локоть и потащил чуть не бегом по мраморным плиткам мостовой.
Город нравился Тингали, и это читалось в каждом её движении. Еще бы! Тут добывают мрамор, и для себя уж камня не пожалели. Узорными плитками выложена каждая улочка, даже малая, в торговой части города. Стены домов облицованы камнем, иногда только снизу, а порой и до самой крыши. Всюду выделка разная. Тут камень дикий, со сколами или намеренно грубой обработкой. Там наоборот, гладкий, как стекло, с природным узором, обычно скрытым от глаз, но проявленным во всей красе трудом усердного мастера полировки… От порта вверх идёт большая торговая улица, и прямо на мостовой стоят каменные вазы, глыбы и чаши – напоказ, для покупателя. Получается опять же – красиво.
Ларна о торговле не думал, примечал иное. Что лавки закрыты, а в порту лишь два торговых корабля помимо его галеры. Город мал и слишком тих. Даже хлебные лавки, и те уже заперты. Нищих и бедноты вовсе не видать – а как без них? Куда делись? Зато в боковых нешироких улочках, прячась в тени у стен, хихикают и переминаются девицы. Платья у всех до неприличия короткие. На шагающего мимо капитана то и дело поглядывают так определенно, что нет сомнений, на что намекают. От их намёков тишина города кажется не благополучной, а совсем иначе – двуличной… Вроде тут и гуляет когтистый кот Туман, ласковый слуга тётки бури.
Тингали видит то, что ей нравится – камень, узоры и необычный цвет предзакатного неба. Капитан замечает иное. Грязь города и его настороженность. Малолюдность: уже в трех домах окна закрыты ставнями наглухо, и давно – с зимы, пожалуй.