Ох, я даже поплакала чуть-чуть. Комок в горле, невесть что возомнила. Он бережёт меня… Ему лет в два раза больше, чем мне! Сам так сказал. А я вот – позабыла.
Слезы высохли быстро. Я посидела, думая о вырезке бигля и чувствуя себя голодной и сердитой. Потом сообразила: ведь он оставил меня тут, потому что полагал ужин опасным. А я дуюсь и глупостями голову забиваю. Надо исполнять то, что велел. Выбираться тихонько из трактира и бежать в порт. Хотя… Почему в порт? И тем более сразу? Потому что мне страшно.
Я ещё подумала. Особняк шаара вон он – кажет высокую острую крышу, норовит проткнуть небо шпилем, увенчанным указателем ветра. Указатель тот вырезан из медного листа в форме кошки с гнутой спиной. Вот пойду и гляну, что напугало эту кошку. Или она, злодейка, ловит солнечного мышонка? Хорошую Ларна сплёл сказку. Я ведь вижу: не пересказал, зевая и повторяя чужие слова. Именно сплёл, душу вложил и своими глазами рассмотрел всю историю. Это и делает сказку живой, настоящей.
Перед особняком шаара было темно, кусты да деревья прятали его от улицы. Хорошо в кожаных штанах и морской толстой куртке! Тепло, удобно. В платье я бы постояла, повздыхала и поплелась в порт, вздрагивая при каждом шорохе. В штанах я иначе сделала. Пролезла через заросли кустов, протиснулась меж прутьев забора, поставленных редко, годных оберегать дом лишь от самых толстых воров.
Под деревьями тень ночи лежала густо, я окунулась в неё, страх свой будто размочила. Ощутила уверенность, словно я сто раз уже лазала в чужие сады. У парадного крыльца мялись и клокотали три страфа. Люди с оружием перекликались, слуги сновали в подсобы и на кухню. Я поползла от них в сторонку, вдоль тёмных окон. Да, поползла, а что? Так не страшно. Так я ощущаю себя невидимкой.
В первом освещённом окне я приметила чужих людей. Писарей, полагаю. Не рассматривала, зачем они мне нужны? Во втором окне, за которым горел свет, удалось разглядеть Ларну. Я возгордилась собой. Ловкая я, вот дальше проползу и украду кусок биглятины с подноса. А то живот бурчит столь яростно – того и гляди, расслышат звук из самого порта.
Ларна сидел, настороженно щурился и беседовал с каким-то гнильцом. Рослым, не молодым, морда надменная. Сразу видать: шаар или его первейший хвостотёр. Собою красуется, голову задирает, руку то и дело кладёт на рукоять ножа. Перед Ларной себя показывает. Мужские танцы, кто кого застращает. Дурак! Нашёл, перед кем пыжиться. Да Ларна его съел одним взглядом, сразу. Игру не поддержал, сидит скучает, прихлебывая питье, и ждёт, когда этот пегий страф сообразит, что его место в стае – последнее с хвоста.
В общем, нервничала я страшно и всё ждала: когда начнется этот их ужин, чтобы он поскорее закончился. Да ещё палка Вузи… За корни кустов цепляется, норовит то стукнуть, то бронзовым шариком звякнуть. Сплошная морока.
Наконец, гнилец кивнул – мол, согласен, изволю разрешить! Подвинул капитану тросн. Ну, это и я поняла: нам здесь не рады, помогать ничуть не желают. Подпиши и уходи… Ларна так и хотел сделать. Но хозяин дома – я довольно быстро сообразила, это и есть сам шаар – ткнул пальцем в какой-то ларчик. Ларна шевельнул бровью и стал безразлично открывать крышку. Глянул внутрь… И тут на меня накатило!
Ох и страшная вещица! Как я прежде её не опознала? Увлеклась своей лихостью, игрой в воришку… Ларец был весь – обман и ловушка. Он был двойной. Внутри обычного – вышивка. Сплошная изнанка… Гнилая, наихудшая, вся из белых ниток. Из ненависти сплошной, неразборчивой и холодной. Эта ненависть полагала всех ничтожествами. Страфьим клювом впивалась в душу и вырывала её единым клевком – в канву. Чтобы питаться добытым и силу свою не растерять. Я чуть не крикнула. Но палка очередной раз выскользнула из пальцев и пребольно подвернулась под колено.
Я замерла с раскрытым немым ртом… И смотрела без сил, жалкая и ничтожная, как выводят из комнаты пустую оболочку Ларны. Скоро я услышала его шаги на парадном крыльце – незнакомые, спотыкающиеся, неуверенные. Зазвучал голос охранника… он сильно тянул слова, а здесь все тянут слова и выговаривают их нелепо. Тот голос назвал Ларну – «пустышкой», и послал к вырьей матери. Затем изменился, звякнул деловитостью и приказал, чтобы готовили страфов: брэми сам повезёт вышивальщицу к вырам.
Я поползла к изгороди, снова протиснулась сквозь прутья и продралась через кусты. Вот и улица. По ней идёт Ларна. Точнее, бессмысленный младенец, сохранивший облик дорогого мне человека. Ох и худо сделалось мне! Захотелось от всей души этого шаара – палкой. Так, чтобы вмять его сытую морду до затылка. Но – не время, да и не по силам мне такое…
Я подхватила Ларну под руку и повела к порту. Плакала. Уже и не скрывала слез, но вела. А как не плакать, если он норовит грызть ногти? Если спотыкается и мычит, забыв слова и не понимая речи? Одно радует: нас принимали за пьяных. Но теперь-то я очнулась и вижу то, что капитан сразу понял: этот город не тихий, он гнилой. Он насквозь гнилой, в нём люди не радуются и не живут полной жизнью. Если бы я не глядела на тучу, а разобрала нитки людские, я бы во вовремя поняла и помогла Ларне. Но я привыкла, что он оберегает меня. Что все заботы на его широких плечах. Он прав – я стала лодырничать и жалеть себя.
У причала меня заметили. Малёк выслал людей. Сам прибежал. Глянул на Ларну – и побелел весь, словно не смугл и не южная кровь течёт в нем. Губы дрожат, в глазах отчаяние.
– Это пройдёт? – спрашивает.
– Нет! Само не пройдет.
Собственно, сказала – и поняла, как надо беду исправлять. Ох и страшно мне сделалось… Я от отчаяния даже не стала бубнить нелепое и жалкое: «Это я во всем виновата». Зачем? Потом буду жалеть себя. Пока что нет времени. Ларец захлопнулся, украл у Ларны – Ларну. Значит, моя очередь спасать его. Я ведь и шить умею, и выпарывать. Эту работу следует очень тонко и споро распороть. Освободить то, что злое шитье потянуло в себя. Всё украденное теперь внутри, и оно ещё цело. Эта гниль медленно пожирает пойманных. Годами, я так соображаю.
Ох, отвлеклась. Не о том думаю. Надо не узоры плести, а строить план. Ларна умеет. Я – нет. Мне страшно… Но – надо.
– Малёк, нас придут убивать скоро, уже к рассвету, – сообразила я. – Ларна подсунул им девицу вместо меня. Как разберутся, так и поднимут шум. Уводи галеру. Полным ходом, слышишь? Иначе и Ларну мы потеряем, и сами все сгинем.
– Хол справится за лоцмана, – прищурил свои темные глазищи помощник капитана. – Я тут останусь. Тебе нельзя одной. Ларна не простит меня, если я…
– Ты капитан! Ты должен вести корабль!
Пробовали орать шепотом? Я вот попробовала. Глупо и ничуть не убедительно. Но Малёк меня понял. И что боюсь до ужаса, и что отступать мне некуда. Ему тоже… Хмуро кивнул. Глянул на людей, дал знак – готовить весла и бросать канаты для стражей.
– Туман ползёт по воде, – сказал он, скалясь, как Ларна. – Я буду очень острожным и внимательным. Без всякого азарта. На что рассчитываешь ты?
– На палку Вузи, – честно отозвалась я. – Нужда крайняя. Сказал, в таком деле она поможет, и даже копьем называл. Если его колдовство не сработает, ты найди его и скажи всё, что мы думаем о нем.
– Стукнуть надо по песку, – напомнил Малёк.
– Не умничай! Ты отвечаешь за Ларну. Меня не жди. Если ящер всё же явится, я сюда не вернусь. Поеду туда, на север. К тётке туче… То есть к вечному туману здешнему.
– Одна, без Хола? Выпарывать и шить?
– Мы друг друга иногда ощущаем. Разберёмся. Сперва ты уведи галеру и уйди от погони.
Он кивнул и взбежал по сходням на борт. Я осталась на берегу, заранее ощущая себя глупой окончательно и трусливой до того, что с места двинуться нет мочи. То есть пока-то я лезу в бой, Ларна всегда так и говорил. Уже не надо лезть, но я лезу. После очухаюсь и подожму хвост. Ничего, пустяки. Изведу ларец, вернётся в явь Ларна и спасёт меня. Всех нас. Я не сказала Мальку, но это и есть мой план. Глупый, я ведь не умею строить умные. Я узоры шью. И даже их наметываю – не по прямой…
Бежать через город, совсем одной, оказалось ужас как плохо. К порту я шла с Ларной, пусть и «пустышкой» он был, но всё равно по виду – рослый капитан, широкоплечий и внушительный. Главное – я сама верила, подспудно: пока он рядом, со мной ничего дурного не может случиться.
Теперь я была одна во всем мире. Как Ким, когда он оставил нас на зеленом лугу и ушёл в пески, убивать многоглавую змееподобную тьму… Ох и страшно – одной-то! За себя. За дело, за нашу галеру… Даже за Ларну. Хотя я всё равно не могу поверить, что он не в себе. Переможет, очнётся. Он сильный.
До особняка шаара я добралась, уже основательно задыхаясь от бега. Во рту ощущался смутно знакомый вкус, какой-то железный. И сама я была не в себе. Море по колено, и в то же время ноги подламываются. Словно гнутся они во все стороны, словно не устоять мне – если хоть раз остановлюсь. Меж прутьями ограды я пролезла ловко, через заросли пробралась и того привычнее. Почему здешние воры ещё не обобрали шаара до нитки? Лентяи! Хуже меня тунеядцы.
Я сходу проползла до самого окна – того, где видела шаара и Ларну. Света в комнате стало мало, один масляный светильничек, и тот прикручен так, что огонек едва теплится.
Что дальше? Окно разбить? Я подёргала раму и переплёт. Потыкала палкой Вузи. Этот колдун был изрядно вороват, ему ли не знать, как пробраться в дом? Окно поддалось. Либо шаар не верит в наличие воров в городе, либо Вузи помог мне. Не знаю. Встречу – спрошу.
Вот стол, но ларца нет. Вот занавесь, за ней тайник, который запирается на ключ. Отдёрнула коврик – тайник открыт! Внутри ниши одна полочка малая, и на ней – гляньте на эту беспечность – ларчик.
Я осторожно взяла его. Сразу ощутила рукой нитки, такие холодные – аж кожу жгут, мертвят. Пришлось злую вещицу обмотать тряпкой и сунуть за пазуху. Что теперь? Выбираться из дома. Ну и везучая я…
– … забыл запереть, ждите, – раздался в коридоре голос, шаги сразу возникли у самой двери.