Немке это «импонировало», как она говорила. Она брала из его рук книгу. Начинала листать, на чем-нибудь останавливалась, громко читала сквозь пьяные слезы, а потом цеплялась за какую-нибудь строку, начинала ко всем подходить и повторять эту строку, задавая какой-нибудь вопрос.
Никто не понимал. Все понимали, что ее просто клинит; над ней смеялись. Получалась неловкая ситуация. Сом наливался кровью, не понимая, то ли ему следовало вцепиться в горло тем, кто над ней смеялся, то ли взять и утащить ее в комнату. Но он не мог решиться ни на то, ни на другое. Он просто сидел и синел от ярости. Играя желваками своей квадратной челюсти. Бросая молнии сквозь свои узкие глаза-бойницы.
Ей этого спектакля было мало. Ей нужно было что-то еще. Она цеплялась ко всем. К кому не попадя…
Однажды она влезла в душ к Непалино и стала намыливать ему спину. За это Сом стал колотить Непалино. Прямо там, в душе. Они долго ругались. Устроили свалку. Сом несколько раз уронил несчастного Непалино в лужу и бил его ногами. Немка пыталась вмешаться, но он ей что-то сказал обидное по-немецки, и она убежала, расплакавшись. Сом продолжал колотить Непалино. Делал он это с вызовом, бросая косые взгляды на Ханумана, словно бы ожидая, что Ханни вступится за лягушонка, и тогда будет повод сцепиться с индусом. Но не такой дурак был Хануман, чтобы лезть в драку из-за куска непальской задницы. Он цинично смотрел, как Сом валяет Непалино по полу; Хануман смотрел на это как-то высокомерно, как барин мог бы смотреть на драку двух своих холопов; его глаза при этом были несколько прикрыты, уголки рта опустились глубоко вниз, подбородок задрался. Мне он казался тогда таким важным и постаревшим. Если б не дурацкий халат из секонд-хенда, я бы сказал, что в тот момент он как никогда был похож на настоящего принца. На принца, который сам отдал приказ наказать Непалино, и Сом исполняет его приказ и посматривает на Ханумана не с вызовом, а стараясь угадать по его выражению лица: достаточно ли валять Непалино?.. или продолжать?..
В билдинге поднялся настоящий шторм ругани. Люди стекались. Сом бил мочалкой по Непалино и во все стороны летели хлопья пены. Это была самая красивая драка, которую я когда-либо видел.
Однако скоро гам поднялся такой, что комедия перестала казаться смешной. Столпился народ. Сом вошел в раж. Подстегиваемый участливой толпой, он, казалось, готов был убить Непалино.
Женщины стали кричать.
Мы с Хануманом перепугались, что сейчас не дай бог кто-нибудь сдуру вызовет ментов. Когда услышали звук колес, мы готовы были сигануть в окно. Мы уже одной ханумановой ногой были на улице, а другой моей в поле, но, как оказалось, это были не менты, а Петер, один из стаффов, самый миролюбивый.
Петер все уладил, всех успокоил. Дольше всех он успокаивал немку. Посадил ее к себе в машину и привез утром. Уже совершенно спокойную.
Сом никак на это не отреагировал. Он воспринял это очень спокойно.
Собственно, именно это спокойствие и было его реакцией; он просто картинно надулся на нее. Но так, чуть-чуть, ровно настолько, насколько мог без ущерба своему положению позволить себе это.
Она долго извинялась, тоже в меру, чтобы не сожалеть потом, если что; купила ему кучу подарков — дешевую дребедень в «Риме 1000». Какой-то свитер, какие-то рубашки, ботинки. Он все это спрятал в сумку; они поплакали. Он сказал, что ему надо работать, и засобирался. Она вздохнула и сказала, чтобы шел работать, не терял времени даром, каждая крона на счету. Он сказал: да. Они подержались за руки, похмыкали носами. Она, наконец, сказала, что раз он идет работать, тогда она поедет обратно в Германию. Он сказал, чтоб тогда ехала. Она села и уехала, а он пошел работать.
Но потом она еще приезжала и приезжала. И все эти концерты разыгрывались снова и снова, но уже не так, а все менее жарко, затухая, менее чем в полоборота.
Непалино с тех пор избегал немку, прятался, когда та приезжала. Но напрасно, потому что я заметил, что сама немка тоже избегала Непалино. Если он вдруг нечаянно появлялся на кухне, она тут же вставала из-за стола, будто протрезвев, и прямиком шла в комнату к Сому.
В этот раз у китайца не было Сома, и я мог растянуться на его койке. Сом где-то работал. Может, рубил на гильотине фанеру, как знать. А что еще? Что еще мог бы он делать?
Мы с китайцем смотрели «Титаник».
В соседней комнате пыхтел Хануман.
«Титаник» погрузился ровно наполовину к тому моменту, когда Ханни закончил; по пути в душ постучал к нам.
Я пошел на свалку извлекать Эдди из контейнера.
Там же нашел для него какой-то торшер. Или что-то похожее на торшер.
Он так трясся, что мне пришлось спуститься внутрь, показать фонариком, за что цепляться. Подсадить его.
Он цеплялся за меня как кошка, бил ногами по моим коленям, рукам, плечам, наступал мне на голову, пыхтел, сопел, брызгал слюной. Затем я сам взобрался, спрыгнул; мы перелезли через забор, сползли по дереву; я дал ему торшер.
Надо было видеть, как он обрадовался этой штуковине! В темноте. Когда вышли на свет, он радовался нисколько не меньше. Я сам посмотрел и заметил: вполне приличный торшер.
На следующий день он так меня благодарил… сказал, что его жена была так рада, так довольна, что ее муж принес ей такой вот торшер… Только одна вещь его беспокоила: жена ему сказала, что раз у него так неплохо получается по свалкам ползать, он мог бы сходить и принести карниз или вешалки на стену, ну что-нибудь, что там есть. Что-нибудь…
У меня потемнело в глазах. Перспектива пережить такое ночное приключение еще раз меня нисколько не вдохновляла. Эдди меня так помял своими тяжелыми ботами… с ужасом представил, что мы снова должны будем повторить этот трюк, и он снова будет мне вставать на колени, плечи, голову…
Я отказался. Сказал, что якобы ничего для себя там не нашел и у меня не было больше причин топать на свалку.
Через месяцок разве что…
Хануману тоже отказал. Посоветовал самому топать на свалку, а потом бежать в лагерь драть жену Эдди: одна нога там, другая здесь, слабо, Ханни?
У того нашлись другие идеи; ни дня без идеи!
Помимо свалки есть другие места, куда можно пригласить Эдди. Например, в библиотеку!
— Отличная идея! Библиотека! — кричал Хануман, хлопая себя по лбу. — Не надо никуда лезть. Никто тебя не помнет ботинками. Все стерильно… Библиотека: книги, Интернет — это классика, Юдж!
Я послал его к черту, сказал, что он может драть жену Эдди, сколько угодно, но я ничего не хочу знать об этом, ни тем более участвовать в этой мышиной возне, хотя бы косвенно.
Хануман попытался меня подкупить… rice-n-curry, как всегда… но это не сработало…
— Поищи что-нибудь получше, — сказал я.
Он хлопнул дверью.
ИНТЕРСИТИ: РОСКИЛЕ — ОДЕНСЕНовелла
Ехать было прилично. До поезда оставалось минут двадцать. Мы быстро скрутили один небольшой косяк, дунули недалеко от станции, не особенно крепко задерживая дыхание. Но все равно — продрало до слез.
Сканк, чертов сканк! — сквозь кашель ругался Ханни. Но в его брани было удовольствие. Он был доволен терпкостью оранжа. Он был доволен вкусом конопли. Едкая, она проедала горло, выходила сквозь ноздри, оставляла на зубах привкус хвои! — Кре-пка-я чертовка, — кряхтел он.
Очень, — приговаривал я, выпуская дым, впадая в столбняк.
— Смотри, я вон… на пальцах у меня… во, Ханни, смотри, смола от нее… скаталась, пока крутил…
Скатай гашиш себе на маленький, — пошутил он, и загоготал, плюясь дымком. Я тоже зашелся смехом…
О, какой момент! О, как нас выбило! Хорошо, что предусмотрительно до того мы отыскали нашу платформу.
И все равно после этого косяка мы ее вторично искали. В два раза дольше!
Затолкались в вагон. Вроде забыли купить билет. Вспомнил, что я купил билеты, я просто забыл об этом и чуть не купил их у контролера…
Мы втроем посмеялись над этим. Контролер с пониманием приговаривал, чтоб мы поосторожней, чтоб мы повнимательней… Фигню там какую-то плел себе под нос, прикладываясь к козырьку… Дуралей старый… И все жестами показывал, чтобы, мол, в вагоне ни-ни, ни буль-буль… И подносил воображаемый стаканчик к губам, да пальцем грозил. Он думал, что мы напились. Мы ему в этом усердно подыграли. Показали запечатанные бутыли вина и сказали, что не собираемся их открывать в вагоне — нечем, нечем открывать… Дома, дома откроем… Он снова погрозил нам пальцем. Палец его долго висел в воздухе восклицательным знаком, и я не знал, к какому бы предложению его приделать. С чего бы ни начал разговор, язык не поворачивался, и палец контролера так и качался надо мной, как стрела.
Ехать было далеко… Выбило так, что дорога стала бесконечной… Станции выплывали из темноты медленно, неохотно; синяя ночь удерживала, не отпускала, вплеталась в слова, держала за душу…
Как только мы тронулись, Хануман стал говорить, но с каким трудом он выговаривал слова! Он их вынимал из себя всем телом, всеми морщинами на лице… А потом пружина сорвалась, форточка хлопнула, в вагоне образовался сквозняк, и его понесло… его было просто невозможно остановить! Его прорвало!
Меня носило не только со сканка, но еще и с грибов, накатывали легкие волны, поэтому фрагменты его рассказов перемешивались, выстраивались в абсурдную цепочку, станции шли не по порядку, не в соответствии с картой, мост нарисовался не там, где надо, мир опрокинулся, он стал нарезкой, я чувствовал руку редактора, он криво наляпал, он забыл, что за чем следует… в голове плыли разноцветные шарики, переворачивались и кувыркались гномики, забивались какие-то гвозди, почему-то резиновые…
А разве есть резиновые гвозди?..
Ну, если есть резиновые пули, почему бы не быть и резиновым гвоздям?!
Резонно… Продолжай!
Он продолжал: сказал, что недавно встретил Свеноо, бывшего стаффа в Фарсетрупе, он снова взялся за молоток, опять за старое, плотничать!