я еще туда зайду... Шо они мне, откажут?..
Таня молчала, не проявляя абсолютно никакого интереса, не шевелясь, не меняя позы. Ее безумно раздражало присутствие Кагула и его болтовня! Но прогнать его она не могла. А он продолжал, бубня одно и то же по второму разу, а то и по третьему:
— А потом в гастрономию зашел. Пряники купил. С розовой начинкой. Ты попробуй. Вкусно. Я Оксане дал, для Наташи. И ты тоже возьми. А потом в подъезд зашел... А там знаешь, какая табличка? Общество «Долой неграмотность»! И машинки писательские стучат...
В комнате было тихо, и когда Кагул замолкал, было слышно громкое дыхание Тани, которое она все не могла успокоить, а потому никак не напоминала спящую.
— Ну, я дальше по Екатерининской пошел... — продолжал Кагул, — и подумал, вот... Что надо бы нам наведаться еще на эту улицу! Очень есть интересные места. Там, в доме № 3 по улице Екатерининской, я, знаешь, что нашел? Одесское торгово-учетное общество взаимного кредита! Это же золотое дно! Ты только представь, какие деньги там, если они кредит выдают! Та еще контора. И наличные наверняка в сейфах. Если подумать... А рядом тоже неплохо! Акционерное общество «Транспорт». А если подумать и обе этих конторы взять? По Екатерининской? Что скажешь?
— Потом... — с хрипом выдавила из себя Таня, и Кагул от неожиданности чуть не подпрыгнул, обрадовавшись, как будто она действительно заговорила с ним, а не бросила слово, чтобы отвязаться.
— Ну потом, так потом! — радостно продолжил он. — Ты умная, ты что-то придумаешь. С тобой мы что угодно можем взять!
Таня, несмотря на слабость, едва не закричала в голос. Ну как объяснить этому человеку, что больше она ничего не хочет брать?! Ничего и никогда! Все внутри у нее рвалось и кипело, пламя ада живьем пожирало ее, а он говорил про какие-то налеты...
Сквозь туман в голове Тане вдруг подумалось, что выходить из этого мира, отказываться быть его частью, а значит, на языке бандитов — предавать — это смертельно опасно. Беда будет грозить и ей, и Наташе, если Кагул вдруг поймет, что Алмазной нет и больше не будет — никогда...
Ну и пусть он ее убьет! Эта мысль, пришедшая внезапно ей в голову, принесла Тане нечто вроде облегчения. И, раскрыв глаза, она неожиданно обернулась к нему:
— Мне плохо, Кагул, — Таня в упор смотрела на его суровое, обветренное лицо. — Мне очень плохо...
— Да вижу я... — тяжело вздохнул он, — только вот не знаю, что делать. Может, доктора все-таки привести?
— Не нужен мне доктор, — не мигая, Таня смотрела на него в упор, — ты оставь меня в покое. На некоторое время. А кредитное общество сам возьми. Я не могу пока.
— Да не хочу я без тебя! — Кагул только рукой махнул. — Подожду, пока поправишься.
— Я не скоро поправлюсь, — покачала головой Таня, — у меня в душе болезнь. Это не проходит просто так. А ты людей не зли. Застоятся люди — сердиться будут. Ты сам на дело с ними пойди. Не теряй их. А я придумать тебе помогу. Все тебе придумаю... А теперь уходи...
— Ну, как скажешь... Ладно, — было видно, что Кагул задумался, и Таня очень надеялась, что он оставит ее в покое.
К вечеру ее квартира наполнилась шумом, громким голосом, и в спальню, благоухая духами и топоча модными ботинками, ворвалась Фира. Таня поняла, что ее прислал Туча.
Неожиданно Таню обрадовало появление подруги. Фира была частью прошлого, знакомого ей мира. Она была единственной подругой, которая осталась, и Тане очень нравилась ее теплая душевная простота. Несмотря на свою сложную жизнь, Фира была душевным человеком. А замужество с Соляком пошло ей на пользу, убрав из ее души желчность, злоязычие и зависть, которые всегда существуют в душе женщины, неудачливой в личной жизни. Фира расцвела. Она никогда не страдала душевными переживаниями. Ей не за чем было страдать. И Таня вдруг подумала, что это было хорошей идеей Тучи (у которого почти все идеи были хорошими) — прислать к ней Фиру.
При виде подруги Таня даже села в кровати — Оксана аж руками всплеснула, войдя за гостьей в комнату.
— А ну вставай, чего разлеглась! — затараторила с порога Фира. — Вы токо загляньте за тот фасон! Лежит зашмаленная, патлы куцые, тухес весь высох — мне бы так. Морда синяя, как у синюшки, только без бормотухи! Шо ты за себя сделала? А ну живо вставай! Шо за фасон! Развела тут...
— Больна я, Фира, — попыталась что-то сказать Таня.
— Ничем ты не больна! — перебила ее подруга. — За сейчас оглобли выпростаешь, да поешь до человека, я тут еду принесла — рибки, сыру, форшмака. Картошечку пусть твоя деревня пожарит. — Оксана закивала головой. — И поешь! А до завтра... Ты знаешь, шо будет до завтра! Мы до кина с тобой пойдем, где снимать!
— Что? — внезапно заинтересовалась Таня, уже забывшая, что кино когда-то было важной и интересной частью ее жизни. — Это как?
— А вот так! На кинофабрику! Там за сейчас кино за одесских бандитов снимают! У меня пропуск!
— Да ты что? — К Тане вдруг стала возвращаться жизнь. — Правда?
— А то! Шоб я тебе дохлый гембель делала? Тю! — всплеснула руками Фира. — Кому, как ни до тебя, кино за одесских бандитов смотреть! Поедем завтра с утречка, подберешь тут сопли, морду румянами намажешь — и глянь, опять человек, а не кура синюшняя, шо из-под ихнего колхозу большевистского вылезла! — оглянулась она на Оксану. — Ну так шо? Идешь за кинофабрику?
— Иду! — В голосе Тани вдруг послышалась жизнь, да так сильно, что она неожиданно для самой себя встала с кровати. — Раз уж кинофабрика работает...
— Ще как работает! До того работает, шо дым столбом! Такой шембель, шо тибе ша! — бодро тараторила Фира. — То за одно кино, то за другое... А ты лежишь тут, как дохлая кура до смитника... Тю! Глаза в мои не смотрели за то! Холоймес! Лучше уж кина!
— Неси свою рыбку, — вздохнула Таня, неожиданно ощутив, что душевная болезнь закончилась. А может, ее и не было никогда? — Оксана метнулась на кухню.
Фира рассказала Тане абсолютную правду. Бывшая кинофабрика превратилась в ВУФКУ — Всеукраинское фотокиноуправление. И там действительно снимали фильмы.
В 1926 году в журнале «Красная новь» в Москве была опубликована повесть одесского писателя Исаака Бабеля «Беня Крик». Она сразу произвела фурор и стала предметом широкого обсуждения. Было понятно, что в образе Бени Крика одесский писатель изобразил знаменитого Михаила Японца — любимого в Одессе Мишку Япончика, о подвигах и приключениях которого до сих пор ходили легенды.
Сюжет этой повести были настолько кинематографичным и интересным, что театральный режиссер Владимир Вильнер решил ее экранизировать.
В 1926 году на ВУФКУ в Одессе начались съемки художественной картины «Карьера Бени Крика». И это стало настоящим событием в культурной жизни Одессы, ведь о съемках фильма про одесских бандитов стало известно во всех кругах.
Это был тот редкий случай, когда культурная среда оказалась вполне солидарной с одесскими бандитами. Фильм, события в котором будут происходить в Одессе, где главными героями станут настоящие одесские бандиты, казался серьезным событием. Впервые в жизни такая щекотливая и тяжелая тема, уникальная в своей неповторимости, получила шанс попасть в кино, на широкий экран! Это был кусочек реальной жизни, который отражал события, происходящие в городе. Что же касалось реальных, настоящих бандитов, то они восприняли это на ура.
Думая о походе на кинофабрику — Таня про себя по привычке называла киностудию кинофабрикой (все никак не могла запомнить дикое новомодное название), — она вспоминала настоящие образы одесских бандитов — своих друзей и коллег.
Вот Мишка Япончик — сидит в кафе «Фанко-ни» и лакомится своими любимыми пирожными. Вот Корень — в нелепой крестьянской косоворотке навыпуск на фоне Тюремного замка. А сколько их было в ее бурной жизни — Калина, Фараон, Фонарь, Колька-Рыбак, Снегирь, Зима... Всех и не упомнишь! Эти люди стояли в ее памяти плотной стеной. Большинство из них давно ушли из жизни. Но Тане очень хотелось, чтобы кто-то рассказал о них на экране правду.
Но визит на кинофабрику ее разочаровал. Следом за Фирой, которая везде любила совать свой нос, Таня ходила по съемочным павильонам, рассматривая бутафорских, ряженых бандитов, в которых не было ничего натурального. Они были просто загримированными актерами и, судя по всему, никогда в жизни в глаза не видели настоящих бандитов. Они не умели держать оружие, не разговаривали на воровском жаргоне. Актер, играющий Беню Крика, ничем не напоминал настоящего Японца и держался глуповато-жеманно — не как бандит, а как провинциальный шансонье.
Таня поняла, что затея провалилась. Разочаровавшись полностью, она оставила Фиру и пошла гулять по прежде знакомым павильонам. Ноги сами занесли ее в административный коридор. Она остановилась за полуоткрытой дверью, откуда отчетливо были слышны гневные мужские голоса. На двери висела золоченая, яркая табличка «Главный редактор сценарного отдела Всеукраинского фотокиноуправления ВУФКУ Юрий Иванович Яновский».
Таня остановилась, услышав разговор.
— А я вам говорю, что такой сценарий никто не пропустит! Так что можете сворачивать съемки!
— Это только ваше мнение, которое основано на личной предвзятости по совершенно непонятной для меня причине... — нервно отвечал второй собеседник. Заинтересовавшись умной фразой, Таня заглянула в щелочку двери — это был режиссер Вильнер, которого она уже видела на съемочной площадке.
— Вы идеализируете одесских бандитов! — раздраженно говорил редактор сценарного отдела. — Вы создаете образ, абсолютно недопустимый в советском обществе!
— Но вы же подписали сценарий. И потом, это только ваше мнение...
— Уже не мое. Вот, почитайте! — редактор сунул в руки режиссеру бумагу. — Читайте-читайте! Мне прислали. Слова Лазаря Кагановича! «Идеализация бандитизма... романтизация воровских элементов»... Я вам говорю: фильм будет запрещен.
— Мы должны хотя бы закончить съемки...
В этот момент Таня услышала какой-то шум за спиной и обернулась. Шустрый уличный мальчишка выскользнул из двери напротив, зажав в руке два кожаных портмоне. Уличный воришка пробрался в павильоны киностудии! И воровал в административной части, под носом у начальства, умудрившись проникнуть в незапертый кабинет! Это и было реальностью, в отличие от спорного фильма. Не долго думая, Таня ринулась за ним.