адываются часы, платки, бумажники, портсигары, ну и любая мелочь... Учитель на глазах у учеников опустошает все карманы манекена, не задевая колокольчиков. А его напарник, тоже вор, объясняет в этот момент детям, как добиться того, чтобы все их движения были быстры, точны, но не суетливы. После показа и объяснений каждый ученик должен проделать то же самое.
— А если колокольчики начинают звенеть? — спросила Таня.
— Не справившемуся с заданием достается жестокая порка, — ответил Таргисов. — После достаточного количества уроков ученики выпускаются на улицу — всегда в сопровождении опытного вора. Часть краденого они отдают в оплату за науку.
— Это ужасно! — Таня передернула плечами.
— Вторая часть обучения — это обучение карточных шулеров, — Таргисов как будто не слышал ее слов. — Школу карточных шулеров держит грек Леонидас, самый известный шулер Одессы. Именно он изобрел «кругляк» — ну, это такая игра.
— Когда-то давно я слышала про этого Леони-даса, — задумчиво проговорила Таня.
— Возможно, — кивнул Вилен. — Он практикует в Одессе давно, так что сейчас уже старый. Держит подпольный игорный дом на Косвенной — самое известное заведение Одессы.
— О, это я точно знаю, слышала о притоне на Косвенной, — кивнула Таня.
— Это детище Леонидаса, — подтвердил Тарги-сов. — Он платит большевикам, чтобы они оставили его в покое, так же, как раньше платил царским жандармам. И вы не поверите, но и сейчас этот прием работает! Как же мы мечтаем покончить с этой гидрой, с грязными криминальными взятками! — хлопнул он себя по колену.
— Как же! — фыркнула Таня, не удержавшись.
— Да, вы правы, — улыбнулся Таргисов. — Однако надежда умирает последней. Беда в том, что в дом Леонидаса ходит играть большевистское начальство, их любовницы, их жены... Поэтому его и держат. Выигрыши там бывают просто фантастические — так же, как и проигрыши. Итак, школа Леонидаса... Он преподает на Виноградной. В одном помещении с карманниками. Чтобы вы знали, будущие шулеры вымачивают руки в специальном солевом растворе и натирают пальцы кусочками натурального меха!
— Это зачем? — изобразила неведение Таня.
— Чтобы придать коже чувствительность, чтобы можно было различить наколки на картах, не открывая их, — ответил поучающе Таргисов. Ему нравилось чувствовать превосходство над Таней. — Это высшая степень мастерства! У настоящего шулера должны быть длинные и чувствительные пальцы. Это его хлеб. Иначе никак не выживет. Ведь играть он будет тоже не с любителями. Это жестокий мир. Выпускники школы Леонидаса обязаны пожизненно вносить в школьную кассу 15 процентов от каждого своего выигрыша. Самыми популярными азартными играми, для которых готовят шулеров, являются «железка», «баккара» и «макао», основанные на похожих принципах сдачи карт. Это открывает перед выпускниками Леонидаса неограниченные возможности. Карты — такая зараза, которая будет существовать при любой власти. А раз так, то школа Леонидаса всегда будет процветать, — закончил он с видом пророка.
— Значит, вот куда уходят дети с улицы, — задумчиво произнесла Таня.
— Да, — кивнул Вилен. — Их отлавливают для криминального мира. За беспризорниками наблюдают и как только видят, что кто-то начинает воровать более удачно, его сразу берут в тырьщи-ки — он в толпе отвлекает внимание того, в чей карман лезет вор. Тырьщик всегда работает с напарником. Пока он отвлекает внимание, вор обрабатывает жертву. Тырьщик также помогает вору уйти — создает пробку, суету, а если вор спалится, то и мешает погоне. Если работа проходит удачно, тырьщик переводится в более высокую категорию и поступает в школу.
— А кто решает, кого учить, а кого нет? — прямо спросила Таня.
— Леонидас. Он главный для всех в воровской школе, — объяснил Таргисов.
— Леонидас... Вы говорили, что он уже старик, наверное, — задумчиво произнесла Таня. — Как же ему дали такую возможность — открыть эту школу?
— Он полон сил, да и идея школы оказалась очень удачной, — усмехнулся Таргисов. — Неужели вы, живя в Одессе, до сих пор не поняли, что уголовники, представители криминального мира — это не люди!
— Не люди... — машинально повторила Таня.
Расстались они у дверей чекистского управления, где Вилен долго жал ее руку и просил приходить помогать как можно чаще. Еле выдержав эту пытку своих фальшивых улыбок и лживых обещаний, Таня пообещала ему все, что он хотел услышать, и ушла.
Ноги сами понесли ее в район Приморского бульвара, к одному из самых дорогих ресторанов, который совсем недавно открылся в подвале старинного здания неподалеку от колоннады. Интуиция Таню не подвела — возле здания стоял знакомый автомобиль.
Личная охрана Тучи при виде Тани вытянулась в струнку. Все прекрасно знали место Алмазной в криминальном мире и личные дружеские взаимоотношения ее и Тучи.
Тот обедал в отдельном кабинете, и при виде Тани его лицо расплылось в сияющей улыбке. Но Туча был не один — он обедал с каким-то солидным мужчиной в мундире НКВД, в котором Таня, к огромному своему удивлению, опознала крупного большевистского комиссара. Было понятно, что Туча выходит на новый уровень, пытаясь вступить в полулегальные отношения с советской властью.
— Какие люди! Садись до сюда! Шампанского? — воскликнул Туча искренне, как-то по-детски непосредственно обрадовавшись Тане.
Она уселась на предложенное место и попросила подоспевшую официантку принести минеральной воды. А вот комиссар при появлении Тани явно почувствовал себя не в своей тарелке. Он занервничал, заерзал, тут же нервно отказался от десерта и вылетел из кабинета с такой скоростью, что Туча долго смеялся, глядя ему вслед.
— Как ты за него пятки зашмалила! — не мог успокоиться он. — Чует, шкура, шо шкарпетки дымятся аж до ушей! Забоялся... Нежный. Оно чувствительное, душа шкуры. Це не той тебе гембель, шоб за ухами засвистит!
Но Тане было не до смеха. Она подступила к Туче, буквально сжав кулаки, полыхая какой-то странной священной яростью.
— А ну говори! Школа карманников! Что это за гембель? Твоя работа? Детей на нары? А ну говори!
— Алмазная, да ты што, башкой зашкандобилась, шо мозга вытекла? — удивился Туча. — Шо за шухер, аж пятки сверкают! Да чего тебе оно? За какой такой тухес цей гембель на твою голову нахлобычился?
— Туча, не увиливай! — Таня буквально наседала на него. — Как ты мог это позволить?! Это же дети! Дети! Как ты дал разрешение? На детей?
— Алмазная, сделай мине ша и распахни уха, — спокойно сказал Туча. — Я заложу за них тот хи-пиш, который должен быть. Дети — а шо такое дети? Дети не кушают? Дети в приютах не мрут, как за мухи? Так твои дети — они шо? Они за мозгу учатся, до людей в ту жизнь фасон делать! Людями будут. Голодать не будут. Оно за того за везде дело веселое — кусок хлеба за сытое горло! При любых властях! Лучше за той приют! Так шо я забираю их за ту улицу! И не надо хлопать спасибом!
— Ты слышишь, что говоришь? Ты себя слышишь? — не унималась Таня. — Делать из детей воров — по-твоему, хорошо? Какое такое веселое дело — сидеть в тюрьме?
— А шо, им лучше до ящика в земле лежать? — прищурился Туча. — За той приют с пустыми животами подохнуть? До того оно лучше — за Привоз торбы воровать? Ты кого на днях захоронила, шо как мертвая без припарок валялася? Шо, мозг за гембель зашел? Ты, Алмазная, зубами на меня не скворчи! А лучше мозг за холку замотай, та по-людскому подумай. Шо лучше — кусок хлеба на кажный день или за ящик в земле лежать?
— Ты не понимаешь! — Таня чувствовала, что к ней подступает отчаяние. — Нельзя учить детей воровать!
— Я их спасаю! — с пафосом сказал Туча. — А Леонидас при том пол-общака один делает! И детям дело, и людям подспорье! Так шо утихни, Алмазная. И зубки-то спрячь! Зубки до тебя ой как понадобятся.
— И Кагул за это на сходе слово сказал? — в лоб спросила Таня.
— Сказал, — прямо ответил Туча. — И Кагул до Леонидаса гулять не будет. И ты до него не ходи.
Нужно было знать Таню, чтобы дать ей такой совет — совет, который она могла выполнить только одним способом. С точностью до наоборот...
Хрустальные люстры рассеивали мягкий, но достаточно яркий свет. Изнутри гостиная игорного дома Леонидаса на Косвенной чем-то напоминала богатые купеческие дома и была убрана с роскошью — не советской роскошью.
В платье из алого панбархата с хвостом и в белой соболиной накидке Таня была похожа на жену или любовницу крупного советского комиссара или нэпмана, которой деньги жгли карман. С тех минут, как трое охранников-мордоворотов, пересчитав полученные за вход деньги, пропустили ее внутрь, она поняла, что взяла верную тональность. Вход в игорное заведение был платным. И сумма являлась совсем не маленькой — даже для заурядного нэпмана. Но Тане так хотелось посмотреть на пресловутого Леонидаса, что на деньги ей было плевать.
Приходящие гости не сразу допускались к игорным столам — сначала их собирали в этой роскошно убранной гостиной, где девушки-официантки в слишком откровенных нарядах предлагали гостям шампанское.
Таня взяла бокал и вальяжно опустилась на кожаный диван у стены, обитой настоящей позолоченной парчой. Она принялась рассматривать публику, изображая богатую скучающую бездельницу.
Людей было немного — мужчины с лицами кокаинистов, девицы с лицами кокоток, две казенные фигуры НКВДистов в штатском. И никакого Лео-нидаса.
Правило было таким: в соседние комнаты гости запускались, как только освобождалось место за столами. При входе, оплачивая билет, гости выбирали игру. Таня выбрала баккара. Когда-то давно Гека показал ей несколько простейших приемов этой карточной игры, и они отложились в ее памяти. Теперь пришло время применить их на практике.
— Баккара, мадам! — повинуясь голосу крупье, Таня прошла в небольшую комнату, где, покрытые зеленым сукном, стояли несколько столов под лампами.
Крупье подвел Таню к столу в центре, место за которым было свободно. Когда она подошла, один из мужчин, стоящих за столом, поднял голову. И Таня потеряла дар речи. Прямо на нее смотрел Володя Сосновский.