ГЛАВА 16 Труп в Дюковском саду. Находка Володи. Социальные противоречия нэпа. Юрий Олеша. Повесть «Зависть». Поступок редактора Сосновского
Старая редакционная машина сломалась на полдороге к Староконному рынку. И последний отрезок пути Володя добирался пешком, кляня эту рухлядь на чем свет стоит.
Вообще-то ему повезло. У Сосновского от массы впечатлений, обрушившихся внезапно, как проливной дождь, выдалась бессонная ночь, а потому в редакцию он явился слишком рано, раньше всех сотрудников.
И глаза Тани, и разговор с Таргисовым, и страшный черный автомобиль, преследующий на улицах детей, и какие-то обрывки мыслей, хаотично кружившихся в его голове, как бессвязный хоровод, который нельзя было ни понять, ни объяснить, — всё вместе так и не позволило ему заснуть.
Именно поэтому Володя пришел в редакцию без десяти семь, к явному неудовольствию ночного вахтера, который был разбужен его появлением. А в семь ноль пять раздался телефонный звонок от Сашка Алексеенко, который только и смог сказать, что это он. Сосновский вдруг понял, что он сейчас услышит, хотя больше не было произнесено ни единого звука, только беззвучное пространство в телефонной трубке словно мелко дрожало, повторяя вибрацию напряженных электрических проводов.
— Нет, — произнес громко Володя, буквально закричал: — Нет! Нет...
И Сашко наконец начал говорить о ночном стороже, который делал обход территории артельного склада на Разумовской и случайно забрел в окрестности Дюковского сада...
— Зачем его понесло в Дюковский сад? — перебил с горечью в голосе Володя.
— Не объясняет, — вздохнул Сашко, — полудурок. Он реально дефективный, с трудом может что-то объяснить. Мычит, слова коверкает. Один плюс — сразу милиционеров позвал. Тут у него хватило мозгов, у полудурка...
— Где он был? — спросил Сосновский. — Четвертый труп...
— В хижине. В разрушенной хижине бывшей лодочной станции Дюковского сада, — ответил Сашко.
— А башмачок? — Вопрос был задан для проформы, Володя знал, что он услышит.
— Оранжевый, парный. К той паре...
— Я еду, — положив тяжелую телефонную трубку на рычаг, Сосновский помчался искать редакционную машину. Савки, который бы справился с этой задачей лучше него, на работе еще не было.
Володе удалось обнаружить спящего шофера в гараже и разбудить — к огромному раздражению того. Он с давних пор невзлюбил главного редактора — за то, что тот постоянно гонял казенную машину и не давал ему спать.
Еще минут 30 ушло на пререкания с шофером, проверку масла и прочих технических деталей, которые водителю понадобилось проверять именно сейчас.
В результате машина сломалась, не доезжая до Староконного рынка. Двигатель заглох. Чертыхаясь, шофер полез его разбирать, а Володя помчался пешком.
Возле бывшей хижины толпилось достаточно много людей. Сосновскому с трудом удалось пробиться сквозь заграждение. Труп был уже упакован в черный прорезиненный мешок. Только лицо еще не было закрыто.
С мукой в сердце Володя вглядывался в знакомые черты — в рыжие вихры непокорных волос, в шрам на щеке. Это был тот самый мальчишка, который говорил с ними прошлой ночью. Тот самый рыжий мальчишка, который рассказал про Зверя. Сосновский и рад был заплакать, но он не мог. Только с яростью сжал кулаки и принялся всматриваться в окружающую обстановку, пытаясь запомнить малейшие детали. Страшно, очень страшно было осознавать, что смелый мальчишка, полный жизни еще прошлой ночью, больше никогда не вернется в мир, который был к нему так жесток.
Вскоре труп запаковали полностью, закрыв уставшее, даже несколько удивленное лицо спящего ангела, ведь все умершие дети похожи на ангелов. И унесли, погрузив в подъехавший автомобиль «скорой помощи».
Володя рассматривал напряженное лицо Лошака, который сновал на месте преступления, переругиваясь с милиционерами, стоящими в оцеплении, ведь возле разрушенной хижины столпилось слишком много зевак.
Труп лежал за пределами хижины, все внимание было приковано к нему — до того момента, как его увезли. Воспользовавшись суматохой, Сосновский тихонько перелез через веревку заграждения и оказался внутри хижины.
Ничего не изменилось с прошлой ночи. Только в воздухе появился приторный, тягучий запах — с металлическим привкусом свежей крови. Да и внутри стало еще более мрачно. А может, эту мрачность придавала Володина фантазия, ведь какими-то особо страшными признаками принято наделять места, где пролилась кровь. Хотя на самом деле их совсем не разглядеть.
Сосновский же разглядел остатки покосившейся балки в стене, с которой свисал обрывок веревки. Было ясно, что убийца подвесил труп именно здесь. В этом месте было достаточно темно, и Володя зажег спичку. В тусклом свете проявился мусор на полу — старые газеты, веревки, какие-то щепки, маленькие черные камни, несколько поломанных пуговиц...
Спичка догорела, обожгла пальцы. Володя вдруг вспомнил рассказы Конан Дойла, которыми зачитывался в свое время. А затем, чиркнув второй спичкой, опустился на землю и принялся ползать по земле хижины, покрытой мусором, в поисках улик. По мере того, как брюки и руки его становились грязней, а спички сгорали одна за другой, припекая пальцы, лицо Сосновского становилось все мрачней и мрачней. Реальная жизнь, настоящее место преступления ничем не напоминало увлекательные детективные рассказы прославленного писателя. Между реальной жизнью и творческой фантазией не было абсолютно ничего общего.
Володя встретился с Таней на углу Кузнечной и Спиридоновской, неподалеку от ее дома. Похоже, Таня совсем не опасалась, что их увидят вместе. Это было приятно Сосновскому, как он ни старался не обращать на это внимания.
— Я уже знаю, — с печалью в голосе сказала она, — по городу ходят страшные слухи. Оксана спозаранку услышала в лавке о четвертом трупе.
— Ты не знаешь главного, — Володя покачал головой, — четвертый труп — это тот самый рыжий мальчик, который рассказал нам про Зверя.
— Ох... — Таня ухватилась за щеки, в этом жесте было столько отчаяния и страха, что у Володи защемило сердце. — А обувь, башмачок?
— Был, — коротко сказал Володя.
— Я тут подумала... А ведь это самая важная улика! — сказала Таня. — Беда в том, что нэпманские лавки привыкли все скрывать. Они не станут говорить.
— Откуда ты знаешь? — нахмурился Соснов-ский.
— Я была в той артели сегодня утром, — ответила Таня, — артель «Единение» на Екатерининской, 1. Пыталась поговорить с хозяйкой, но мне не удалось. Видела какую-то толстую бабу, довольно мерзкую, которая прогнала меня оттуда. Я сказала, что хочу купить партию такой обуви для продажи. Она буквально выставила меня на улицу, сказала, что хозяйки нет, чтобы я пришла через два дня. Я же видела, что она лжет. Перепугалась, похоже.
— Что же делать? — посмотрел на нее Володя.
— Есть у меня одна идея... — усмехнулась Таня. — Я, конечно, вернусь через два дня. Но если у меня опять ничего не получится, хочется взглянуть на эту паршивую лавчонку изнутри. Пошарить там.
— Нет! — Сосновский изменился в лице. — Тебе не нужно это делать! Добром это не закончится.
— Когда ты так говоришь, то похож на старую кликушу под церковью, — жестко усмехнулась Таня. — Ну давай будем панькаться с зажравшейся лавчонкой, а маньяк продолжит убивать людей. Разве ты еще не понял, что такое нэп?
— Да понял я давно, — пожал плечами Володя. — Я же о тебе беспокоюсь.
— А это сделаю не я. Кагул, — усмехнулась Таня, Сосновскому вдруг показалось, что с каким-то невероятным цинизмом. — Ты ведь слышал Тарги-сова. Кагула связывают с этой артелью. И, соответственно, с убийствами. Если он ограбит артель, никто больше не будет его обвинять.
— То есть ты пытаешься спасти Кагула, — догадался Володя. — Что тебя связывает с этим бандитом? Он же отморозок! Под его покровительством и под протекцией таких, как он, процветает школа малолетних бандитов на Молдаванке, где детей превращают в воров! Не забывай, я ведь его видел.
Это дешевый и тупой, полуграмотный молдавский бандит. Вчерашний селюк, выползший из навоза и дорвавшийся до власти!
— Может быть, — Таня жестко смотрела ему в глаза, — может быть, Кагул дешевый молдавский бандит и не бывший князь. Но он мое прошлое. И он не предает. В отличие от бывших князей.
Сосновскому вдруг стало так больно, словно Таня ударила его под дых. Чтобы скрыть это, он резко сказал:
— Ты доиграешься. Фингер идет по следу Ка-гула. Он и тебя посадит в тюрьму вместе с этим Кагулом. Так ты и закончишь.
— А это не самый плохой вариант, — горько усмехнулась Таня, выдерживая его взгляд. — Я, конечно, не была в тюрьме. Но почему-то мне кажется, что там намного честней. Там не носят масок. Незачем.
Володя хотел было возразить, но ничего не сказал. Ему вдруг подумалось, что каждый раз с Таней они говорят о том, что невозможно выразить никакими словами. А потому любой спор между ними вечно обречен на поражение.
— Мне пора, — голос ее стал сухим и холодным, — я все-таки найду способ наведаться в эту артель. И не обещаю, что он будет законным! Я не люблю...
— Что ты не любишь? — сердце Сосновского вдруг рухнуло вниз, он страшно перепугался того, что может Таня произнести.
— Я не люблю нэпманов, — ответила она.
Затем, сделав приветственный жест рукой, Таня развернулась и быстро пошла прочь, оставив за собой тонкий шлейф дорогих духов — запах, которого не хватало Володе все это время.
Шагая в редакцию, Сосновский думал о последних словах Тани. Он прекрасно понимал, что она хотела сказать.
Социальные противоречия породили у людей самые низменные качества. Такое расслоение общества приводило не только к вспышкам классовой ненависти, но и к тихому, злому, тщательно скрытому наушничеству и завистничеству, позволяющим всадить нож в спину тому, кто перешел дорогу. Володя отчетливо это понимал. Он не мог не видеть вещей, которые отчетливо бросались в глаза, — и как человек, и как редактор крупной газеты.