Встреча у ручья
Мы спускались вниз, и воздух с каждой пройденной милей становился все мягче и теплее, а пейзаж, открывшийся нашему взору, все сильнее поражал нас своей красотой. Подобной дороги я никогда в жизни не видел, хотя сэр Генри утверждал, что шоссе, проложенное через перевал Сен-Готард в Швейцарии, очень на нее похоже. Древних строителей, казалось, не смущали никакие трудности и препятствия, встречавшиеся на пути. В одном месте, подойдя к ущелью шириной в триста футов и глубиной не менее ста, мы увидели, что все оно завалено огромными глыбами камня, в которых снизу были прорублены арки для стока воды, а сама дорога пролегала над рекой. Дальше она извивалась по краю пропасти глубиной в пятьсот футов, а затем ныряла в тридцатифутовый туннель в горном кряже, оказавшемся на ее пути. Мы заметили, что стены туннеля были сплошь покрыты барельефами, изображавшими гордых воинов на колесницах. Одна из наскальных картин показалась мне особенно живописной: на переднем плане были высечены свирепо сражавшиеся друг с другом воины, а на заднем – побежденные, которых уводили в плен.
– Безусловно, – заметил сэр Генри, с большим интересом рассматривая древние изображения, – они мне что-то напоминают. Осмелюсь высказать свое скромное мнение: египтяне умудрились побывать здесь раньше, чем те народы, которыми правил царь Соломон.
К полудню мы вышли к той части горного склона, где рос лес. Сначала появился мелкий кустарник, дальше он стал встречаться чаще, пока не превратился в обширную рощу, – в ее тени` вилась наша дорога. Вокруг росли деревья с серебристой листвой, похожие на те, что встречаются на склоне Столовой горы у Кейптауна.
– Друзья! – наконец остановившись, воскликнул Джон Гуд. – Здесь же масса топлива! Давайте устроим привал и приготовим достойный нас обед. Мой организм устал от сырого мяса!
Возражений не последовало; свернув с дороги, мы отыскали ручей, журчание которого услышали издали, наломали сухих веток, и уже через несколько минут запылал отличный костер. Отрезав несколько крупных кусков мяса, мы изжарили их на концах заостренных палок, как это делают кафры, и умяли с огромным наслаждением.
Насытившись, мы раскурили трубки, развалились на травке в тени и после всех наших мытарств и злоключений впали в блаженную полудрему. Берег ручья, у которого мы остановились на привал, скрывался в густых зарослях древовидных папоротников, перемежающихся с прозрачными, как кружево, опахалами аспарагуса – дикой спаржи. Ручей умиротворяюще журчал; ветерок шелестел в серебристой листве деревьев; в их кронах ворковали дикие голуби, а другие птицы с ярким оперением, перепархивая с ветки на ветку, сверкали и переливались, как драгоценные камни. Нам чудилось, что мы оказались в раю.
Сэр Генри и Амбопа, сидя рядом, тихо беседовали на невообразимой смеси зулусского и ломаного английского. Я устроился на пахучем ложе из папоротника и, полузакрыв глаза, следил за их оживленной жестикуляцией. Затем перевел взгляд на Джона Гуда, – но… он куда-то исчез. Я рассеянно поискал его глазами и обнаружил, что капитан в одной фланелевой рубахе и куцых панталонах бродит у ручья, в котором уже успел выкупаться. Привычка к чистоплотности была настолько сильна в нем, что Джон, вместо того чтобы отдыхать, увлеченно занимался своим туалетом. Он уже успел выстирать свой гуттаперчевый воротничок, вычистить пиджак, жилет и изорванные во время наших мытарств брюки. Затем наш капитан аккуратно сложил одежду на берегу, взял ботинки и принялся листьями папоротника счищать с них грязь. Еще в горах он припрятал кусок жира антилопы и теперь натер им свою обувь, так что она приняла более или менее пристойный вид. Затем он обулся, сел, вынул из небольшого дорожного мешка, с которым никогда не расставался, гребешок со вставленным в его ручку крохотным зеркальцем и начал тщательно изучать свою физиономию. По-видимому, что-то его не устроило: Джон сперва аккуратно расчесал и пригладил волосы, а затем, поднеся зеркальце чуть ли не вплотную к лицу, ощупал свой покрытый изрядно отросшей щетиной подбородок.
«Не может быть! – подумал я. – Неужто он собирается бриться?»
И не ошибся. Капитан встал, взял все тот же кусок жира, направился к ручью и тщательно выполоскал его. Вернувшись, он порылся в своем мешке и извлек оттуда безопасную бритву.
Это было вдвойне интересно, и я, ухмыляясь про себя, продолжил свои наблюдения. Усердно натерев жиром подбородок и щеки, капитан приступил к бритью. Очевидно, процесс этот был весьма болезненным, так как время от времени он охал и стонал, соскребая торчащую во все стороны густую, жесткую поросль.
Наконец Джон кое-как управился с правой щекой и частью подбородка, а когда перебрался на другую половину лица, я вдруг заметил, как нечто, словно сверкнувшая молния, стремительно промелькнуло прямо над его головой.
Со страшным проклятием Гуд вскочил на ноги – хорошо еще, что в руках у него не было опасной бритвы, а то от неожиданности он мог бы полоснуть себя по горлу. Я тоже поднялся и увидел шагах в двадцати позади капитана группу мужчин. Все они были довольно высокого роста, темнокожие, но в цвете их кожи присутствовал какой-то красновато-медный оттенок. У некоторых на головах развевались пышные султаны из черных перьев, а на плечи были наброшены плащи из шкур леопарда – вот и все, что я успел заметить в первое мгновение.
Тем временем молодой человек лет семнадцати отступил назад и, явно гордясь собой, присоединился к соплеменникам. Вероятно, именно он и метнул нож. Пока я соображал, что следует предпринять, крепкий старик туземец схватил прыткого молодого воина за руку и начал ему что-то сердито выговаривать. После этого вся компания неторопливо направилась к нам.
Сэр Генри, капитан и Амбопа угрожающе подняли ружья стволами вверх, но незваные гости не обратили на этот жест ни малейшего внимания. Я сразу сообразил, что эти туземцы не знают, что такое огнестрельное оружие, иначе они не отнеслись бы к нему с таким пренебрежением.
– Бросьте ружья! – крикнул я им. – Нам нужно убедить их в том, что мы пришли с миром.
Мои спутники тут же послушались, а когда туземцы приблизились и остановились перед нами, я обратился к их пожилому предводителю.
– Привет вам! – произнес я на всякий случай по-зулусски, не будучи уверен, что меня поймут.
К моему великому удивлению, старик ответил. Причем на наречии, столь похожем на зулусский язык, что мы с Амбопой даже переглянулись.
– Привет вам! – гортанно выкрикнул воин. – Откуда вы пришли? Кто вы? И почему у троих из вас лица белые, а четвертый похож на сыновей наших матерей?
Я покосился на Амбопу – у меня мелькнула мысль, что вождь прав, однако не это было сейчас главным.
– Мы – мирные чужеземцы, – спокойно и медленно произнес я, стараясь, чтобы он меня понял. – Мы пришли из-за гор. А этот человек, зовут его Амбопа, – наш слуга.
– Не лги, – старый воин нахмурился, – ни один человек не может перейти горы, где все живое гибнет. Впрочем, и ложь твоя ни к чему. Чужеземцы не имеют права ступить на Землю Кукуанов. Вам придется умереть. Таково повеление нашего короля.
Признаюсь, его ответ несколько ошеломил меня, особенно когда я увидел, что туземцы положили руки на пояса, на которых висело в ножнах нечто весьма похожее на тяжелые тесаки.
– Что там вещает эта старая обезьяна? – спросил капитан.
– Он говорит, что они намерены убить нас, – мрачно процедил я сквозь зубы.
– О Господи, – вздохнул Джон. – Вот тебе и райское местечко!
Как всегда с ним бывало при сильном волнении, Гуд принялся теребить свою вставную челюсть. Он поднес руку ко рту и вынул ее, затем быстро вставил обратно и звонко прищелкнул языком.
При виде этого у гордых кукуанов вырвался вопль ужаса. Они мигом отпрянули в сторону.
– Что происходит? – спросил я, удивленно взглянув на сэра Генри.
– Зубы мистера Гуда, оказывается, произвели на туземцев неотразимое впечатление, – шепнул англичанин. – Ну-ка, выньте челюсть снова, капитан! Можете даже слегка пощелкать ею!
Капитан тотчас повторил свой трюк, после чего с невероятной ловкостью сунул обе челюсти в рукав своей фланелевой рубахи.
Но в следующую минуту любопытство преодолело страх; туземцы медленно, с опаской снова начали приближаться к нам. Очевидно, они уже позабыли о своем намерении перерезать нам глотки.
– О чужеземцы! – торжественно воскликнул старик, указывая на Джона Гуда, застывшего в своем нелепом наряде и с наполовину выбритой физиономией в придачу. – Ответьте нам, почему у этого человека… с грудью, покрытой одеждой, но с голыми ногами… у этого мужчины, у которого волосы растут лишь на одной половине белого лица и совсем не растут на другой, в глазу есть еще один глаз, прозрачный и блестящий? И как это может быть, что его зубы сами выходят изо рта и тут же возвращаются на прежнее место?
– Покажите! – Я слегка толкнул капитана в бок.
Он тотчас же распахнул, словно на приеме у дантиста, рот и, глядя в упор на пожилого чернокожего джентльмена, зарычал, как рассерженный пес, обнажив голые красные десны – в точности такие же, как у новорожденного слоненка.
Толпа зрителей ахнула и всем скопом загомонила:
– Куда подевались его зубы? Мы же только что видели их собственными глазами!
Презрительно отвернувшись от дикарей, Джон, словно фокусник, провел рукой по губам и, вновь повернувшись, надменно оскалился: перед потрясенными туземцами предстали два ряда белоснежных и крепких зубов. Юноша, метнувший нож в нашего друга, бросился на землю и издал протяжный вопль, а старик вздрогнул.
– Вижу, что вы могущественные духи, – запинаясь, пробормотал он. – Ни один человек, рожденный женщиной, не имеет волос только на одной стороне лица и такого круглого прозрачного глаза… и уж тем более зубов, которые могут покидать свое место и возвращаться сами собой… Пощадите нас, повелители!
Я был рад такому повороту и тут же им воспользовался.
– Мы согласны даровать вам прощение, – заявил я. – Мы просто поначалу не поняли друг друга. – И, надменно приосанившись, продолжил: – А теперь выслушайте нас. Мы прибыли из другого мира, спустились с самой большой звезды, которая светит ночью и над горами, и над пустыней… Внешне мы такие же люди, как и вы…