– И что было дальше? – оживившись, воскликнул я.
– Кафа, наш отец, умер, едва мы достигли зрелости, и мой сводный брат Имоту, первый из близнецов, был объявлен королем. Какое-то время он правил страной; у него родился сын от любимой жены, но через три года в нашу землю пришел голод. Это случилось как раз после той великой войны, когда никто не мог ни сеять, ни собирать урожай. Голод вызвал в народе недовольство, ропот и озлобление… А в это время король Имоту страдал от раны, полученной в сражении, и лежал, беспомощный, в своей хижине. Гагула же, хоть и мудрая женщина, но вселяющая ужас своим нечеловеческим долголетием, вдруг обратилась к народу с такими словами: «Вы, кукуаны, страдаете потому, что король Имоту – не законный правитель…» Рядом с ней стоял Твала, родной брат-близнец короля, которого Гагула со дня его рождения прятала в пещере среди скал. Сорвав мучу с бедер Твалы, вещунья показала народу изображение священной змеи, обвившейся вокруг его тела; это был знак, которым при рождении отмечают старшего сына короля. – Старик понизил голос: – Меня охватило смятение: ведь от своей матери я доподлинно знал, что король Имоту был единственным моим сводным братом, а тот, второй, умер… Тут Гагула громко закричала: «Смотри, народ кукуанов, кто твой король! Это я сохранила его жизнь для вас!» И люди, измученные голодом, лишившиеся рассудка и забывшие, что такое справедливость, начали кричать: «Король! Наш король!» Но я-то знал, что это ложь. А затем они ринулись к хижине, где лежал в горячке законный правитель страны. Когда шум и крики достигли крайнего предела, король Имоту, хотя и был тяжко болен, вышел наружу, опираясь на плечо своей жены. С ними был их малолетний сын Игнози – это имя означает «молния». «Почему мой народ шумит?» – спросил Имоту. Но даже не успел услышать ответ, потому что Твала, его родной брат, рожденный от той же женщины и в тот же час, бросился к нему, схватил за волосы и нанес смертельный удар ножом прямо в сердце… Людям не свойственно милосердие, они всегда готовы поклоняться силе. Народ восторженно закричал: «Твала, теперь ты наш король!»
– А что же сталось с женой Имоту и его сыном Игнози? Неужели Твала их тоже убил?
– Когда жена законного короля убедилась, что господин ее мертв, она с плачем схватила ребенка и скрылась. Два дня спустя голод привел эту женщину в какой-то крааль, но никто не хотел дать ей молока или какой-нибудь иной пищи, потому что, мой повелитель, люди не любят несчастных… Только глубокой ночью одна девочка-подросток пожалела ее, прокралась в тайник и принесла еды. Жена Имоту со слезами поцеловала ее и еще до восхода солнца вместе с мальчиком ушла в горы. Там, вероятно, они и погибли, потому что с тех пор никто не видел ни женщину, ни ее сына.
– Так, значит, если бы Игнози остался жив, он стал бы законным королем кукуанского народа? – спросил я.
– Верно. Знак священной змеи опоясывает его тело. Если Игнози выжил, он – король по праву. Но, к сожалению, я думаю, что мальчик давно погиб… Мой повелитель, – старик указал на равнину, где виднелись хижины, обнесенные изгородью, позади которой чернел глубокий ров, – перед тобой тот самый крааль, где в последний раз видели жену короля Имоту с малолетним сыном. Мы остановимся там на ночь, – добавил он, несколько заколебавшись, – если только пришельцы со звезды вообще спят на этой земле.
– Мой добрый друг Инфадус, мы намерены вести себя так же, как и кукуаны, – с величественной небрежностью произнес я. – Это знак почтения к вашему народу.
Не желая и дальше ломать комедию, я обернулся, чтобы взглянуть на нашего капитана, – и едва не столкнулся с Амбопой, который шел вплотную за мной, с огромным интересом прислушиваясь к нашей беседе с Инфадусом. Лицо зулуса выражало жгучее любопытство. Но вот что поразило меня еще больше – в эту минуту он походил на человека, отчаянно пытающегося вспомнить что-то давно и прочно им позабытое.
Вскоре начался спуск к холмистой равнине, расстилавшейся перед нами. Смутные громады гор остались позади; клубы тумана прозрачной дымкой окутывали Грудь Царицы Савской, а Земля Кукуанов тем временем становилась все краше. Растительность здесь поражала своей пышностью, хотя и не такой, как близ экватора; мягкие лучи солнца ласкали нас уютным теплом, удушливой жары не было и в помине. Еще до того, как мы двинулись в путь, Инфадус послал вперед гонца, чтобы тот предупредил о нашем прибытии обитателей крааля, все воины в котором, между прочим, находились у него в подчинении во время военных действий.
Посланец помчался с удивительной быстротой; по словам Инфадуса, он мог пробежать с такой скоростью всю дорогу, так как все кукуаны с самого юного возраста усиленно тренируются в беге. Мы убедились в этом – до крааля оставалось чуть больше двух миль, когда воины Инфадуса, отряд за отрядом, начали выходить из ворот, направляясь нам навстречу.
Сэр Генри, тронув меня за плечо, заметил, что все это, похоже, не сулит нам теплого приема. Что-то в его интонации привлекло внимание старика, и он поспешно проговорил:
– Пусть ничто не тревожит моих повелителей. В моем сердце измена не живет. Эти воины выходят нам навстречу по моему приказу, чтобы приветствовать вас.
Я поблагодарил его кивком, хотя на душе у меня, признаться, тоже было не совсем спокойно…
Отряды кукуанов построились на выступе пологого холма, который находился примерно в полумиле от ворот крааля. Зрелище было действительно грандиозное. Каждый отряд численностью в триста воинов неподвижно застыл на предназначенном для него месте; наконечники копий сверкали на солнце, перья колыхались на ветру. Когда мы приблизились к холму, двенадцать таких отрядов, то есть три тысячи шестьсот туземных богатырей, собрались на нем.
Об этом следует рассказать поподробнее, потому что ничего подобного нам еще не доводилось видеть. Отряды состояли из статных мужчин зрелого возраста, в большинстве своем лет сорока. Среди них не было ни одного человека ниже шести футов, а некоторые и того выше. Головы их украшали тяжелые черные плюмажи из перьев птицы сакобула – точно такие же, как и у наших сопровождающих. Все они были опоясаны белыми буйволовыми хвостами; браслеты из таких же хвостов охватывали правую ногу пониже колена. В левой руке каждый воин держал небольшой круглый щит около двадцати дюймов в диаметре. Щиты эти были сделаны из тонкого листового железа, обтянутого молочно-серой кожей буйвола. Вооружение воинов было простым, но весьма серьезным – короткое тяжелое копье с деревянным древком и широким обоюдоострым наконечником. Такое оружие не предназначалось для метания, а использовалось в рукопашном бою; причем раны, нанесенные им, были смертельно опасными. Помимо копий, каждый воин был вооружен тремя большими ножами – один заткнут за пояс, а остальные укреплены на тыльной стороне круглого щита. Ножи – на их языке «толлы» – заменяют кукуанам метательные ассегаи зулусов; они летят с большой точностью на расстояние до пятидесяти ярдов. Как правило, перед тем как вступить врукопашную, воины обрушивают на противника целую тучу этих толлов.
Кукуаны стояли подобно армии бронзовых статуй, но, когда мы приближались к очередному отряду, по сигналу, данному командиром, которого можно было отличить по плащу из шкуры леопарда, воины выступали на три шага вперед, их копья взлетали в воздух, а из трех сотен глоток вырывался оглушительный клич «Куум!» – нечто вроде королевского салюта. Когда же мы проходили мимо, отряды перестраивались и следовали за нами, чеканя шаг. Из-за цвета щитов этот полк получил название «Серые» – он был гордостью кукуанской армии.
Крааль, занимавший около мили в окружности, располагался несколько в стороне от Великой Дороги царя Соломона. Он был обнесен широким рвом и огорожен прочным частоколом из толстых бревен. Перед крепкими воротами через ров был перекинут примитивный подъемный мост, который стража опустила, как только мы приблизились. Внутри этой крепости все было устроено очень разумно и тщательно распланировано. Посередине крааль разделяла широкая дорога; от нее под прямым углом отходили более узкие «улочки» – таким образом, вся площадь укрепленного поселения делилась на кварталы. При этом в каждом квартале находилось определенное число хижин, где и были расквартированы воины. Жилища с куполообразными кровлями походили на зулусские: их основой служил каркас из крепких прутьев, аккуратно переплетенных травой. Окон не было, зато в дверное отверстие можно было войти, не сгибаясь. Хижины кукуанов были гораздо просторнее зулусских, вдобавок их окружала крытая галерея шириной около шести футов с полом из утрамбованного толченого известняка.
Вдоль главной дороги крааля выстроились сотни любопытных женщин; на мой взгляд, как для туземок, все они отличались исключительной красотой. Кукуанки показались мне скроенными по одной мерке: рослые, грациозные и великолепно сложенные. Черты лица у многих из них были тонкими, а губы далеко не такими полными и широкими, как у большинства представителей африканских племен.
Но что поразило нас особенно, так это удивительное спокойствие и чувство собственного достоинства, с которым женщины разглядывали пришельцев. Должно быть, эти качества прививали им с юных лет, что выгодно отличало кукуанок от зулусских женщин. Ни единого восклицания или презрительного словечка не сорвалось с их губ, пока мы устало брели мимо. Инфадус незаметным жестом призывал женщин обратить внимание на самое выдающееся чудо – «прекрасные белые ноги» несчастного Джона. Однако туземные дамы были настолько сдержанными, что не позволяли себе выразить вслух свое восхищение. Они не сводили пристального взгляда темных глаз с капитана – и только. Но для Джона Гуда, человека скромного по натуре, и этого было более чем достаточно.
Наконец Инфадус остановился у входа в большую хижину, окруженную жилищами поменьше.
– Входите, сыны звезд, – торжественно произнес он, – и окажите нам честь отдохнуть в этом скромном обиталище. Сюда принесут немного пищи: мед и молоко, пару быков и несколько овец. Это, мои повелители, конечно, не пиршество, но вполне достаточно, чтобы подкрепиться.