Тем временем Фулата сварила крепчайший бульон, что было как раз по нашим желудкам. Наскоро проглотив его, мы бросились на груду звериных шкур, разбросанных на полу хижины. И какова насмешка судьбы: на ложе Твалы, укрывшись его плащом, в ту ночь спал сэр Генри – человек, лишивший короля-узурпатора жизни!
Однако «спал» – чересчур сильно сказано, так как всем нам долго не удавалось сомкнуть глаз. Весь город был наполнен горестными воплями и жалобными причитаниями женщин, потерявших мужей, сыновей и братьев. В угоду человеческому честолюбию пали свыше двадцати тысяч воинов, третья часть кукуанской армии. Жертва поистине непомерная. Я лежал, вслушиваясь в эту симфонию человеческого горя, и не мог уснуть – сердце мое просто разрывалось на части.
К полуночи плач стал затихать, а вскоре наступила тишина, лишь изредка нарушаемая пронзительными воплями, доносившимися из хижины, стоявшей позади нашей. Там Гагула оплакивала своего бездыханного господина.
Наконец я заснул беспокойным сном, беспрестанно просыпаясь и конвульсивно вздрагивая. В полудреме меня окружали призраки: то воин, которого я уложил собственной рукой, снова нападал на меня на вершине холма, то я оказывался в самой гуще боя, то украшенная иссеченным плюмажем окровавленная голова Твалы катилась к моим ногам, скрежеща зубами и свирепо сверкая единственным глазом… Мои друзья спали не лучше. Но, как бы там ни было, эта тяжелая ночь подошла к концу…
Когда наступил рассвет, я обнаружил, что у капитана начался лихорадочный жар. Вскоре он начал бредить, на его губах показалась кровавая пена – очевидно, результат разрыва какого-то сосуда в грудной клетке, причиной которого стал удар копья кукуанского воина. Зато сэр Генри чувствовал себя значительно лучше и был сравнительно свеж и бодр, хотя все его тело ныло до такой степени, что он едва передвигался, а из-за раны на лице не мог ни есть, ни даже говорить.
Несколько позже нас навестил Инфадус. Он признался, что тоже не спал и даже не ложился, однако потрясения минувшего дня на нем почти не отразились – это был все тот же испытанный, закаленный в боях воин. Мы дружески обнялись, похлопав друг друга по плечам. Инфадус, увидев, в каком состоянии находится наш капитан, сильно огорчился.
И уже тогда мне стало ясно, что вчерашний день произвел необычайную перемену в отношении кукуанов к сэру Генри. Отныне англичанин был окружен благоговейным почитанием, словно могучее сверхъестественное существо. В считаные часы вызов, принятый сэром Генри после целого дня кровавой сечи, сам поединок с Твалой и его завершение – единственный удар, снесший голову гиганта, – превратились в легенду. С того времени любое проявление исключительной силы или необыкновенный военный подвиг в здешних краях именовались «удар Инкубу».
Старик сообщил нам, что полки бывшего короля присягнули Игнози, а вожди областей и крупных селений Земли Кукуанов прибыли с изъявлениями покорности. Со смертью Твалы и Скрагги закончились всяческие волнения, так как других наследников у бывшего короля не нашлось, и, таким образом, кроме Игнози, больше некому было претендовать на королевский престол. Когда же я, не удержавшись, заметил, что Игнози, как ни крути, пришел к власти, пролив реки крови своих соплеменников, Инфадус, уже стоявший на пороге, только пожал плечами.
– Да, – произнес он, – это правда, многие убиты, но остались молодые женщины, которые будут усердно рожать, так что скоро подрастут новые воины. Они и займут места тех, кто пал. Зато страна на некоторое время успокоится. Наступят мир и процветание.
Позже к нам ненадолго заглянул Игнози – его голова была увенчана королевской диадемой, которая словно была создана для этого скульптурной лепки лица и великолепной головы. Глядя на его царственную осанку и подобострастные ужимки свиты, я невольно вспомнил рослого зулуса, который всего несколько месяцев назад явился к нам в Дурбане наниматься в услужение. Вот вам и превратности судьбы, и непредсказуемое развитие событий. Тем не менее при виде правителя страны я поднялся и почтительно произнес:
– Привет тебе, король!
– Да, Макумазан, теперь я и в самом деле король. И только благодаря вашей неоценимой помощи и расположению ко мне.
Затем Игнози сообщил, что пока все идет отлично и что он надеется через пару недель устроить большое празднество, дабы предстать на нем перед всем своим народом.
Я поинтересовался, как он намерен поступить с Гагулой.
– Старуха – сущий злой дух, – нахмурившись, ответил Игнози. – Из-за нее столько бедствий обрушилось на нашу страну. Я убью ее вместе со всеми ее ведьмами – охотницами за колдунами. Небеса видят, что именно Гагула, подчинив своей воле безмозглого Твалу, сделала нашу страну столь жестокой…
– Однако она многое знает, – возразил я.
– Это верно. – Игнози вздохнул и, на мгновение задумавшись, продолжил: – Только Гагуле известна тайна Трех Колдунов, которые находятся там, где кончается Великая Дорога и где погребены наши короли и восседают Молчаливые.
– И где находятся алмазы! Помнишь ли свое обещание, Игнози? Ты должен помочь нам добраться до копей, даже если для этого тебе придется пощадить жизнь Гагулы, – ведь она одна знает туда дорогу.
– Макумазан, я обещаю подумать над твоими словами…
После того как король покинул хижину, я пошел взглянуть на Джона и застал его в тяжелом бреду. Лихорадка, вызванная раной, вцепилась в него всеми когтями, и капитану с каждым часом становилось все хуже и хуже. Мне даже показалось, что дела его совсем плохи, – и я совершенно не сомневаюсь, что он умер бы, если бы Фулата не ухаживала за ним столь самоотверженно. В шатком равновесии между жизнью и смертью прошло несколько дней, и все это время темнокожая девушка не отходила от Джона ни на шаг, действуя, словно опытная сестра милосердия. Сначала я пытался было ей помогать, однако Фулата сочла, что наше присутствие беспокоит капитана, и попросила, чтобы ее оставили наедине с раненым.
В известной степени она была права: и я, и сэр Генри еще не полностью оправились от наших военных похождений и к тому же понятия не имели, как лечить столь жестокую лихорадку.
Фулата же бодрствовала круглые сутки – убирала, готовила пищу, отгоняла от Джона мух и раз в полчаса поила его единственным лекарством – охлажденным молоком, настоянным на соке луковиц неизвестного мне растения из семейства тюльпановых. Я и сейчас как наяву вижу эту картину: наш капитан с исхудавшим лицом, с блестящими, широко открытыми глазами, беспрерывно бормочущий всякий вздор и мечущийся на шкурах, – и прислонившаяся к стене хижины юная кукуанская красавица, которая сидит у его ног на полу. Глядя на ее нежное лицо и темные бархатные глаза, я видел глубокое сострадание, которое она испытывала к нашему другу.
Через неделю мы с сэром Генри, потеряв надежду на выздоровление капитана, переселились в отдельную хижину, и лишь Фулата твердо верила, что он выживет. На расстоянии трехсот ярдов вокруг бывшего обиталища Твалы царила полная тишина. По приказу короля Игнози все, кто жил в домах позади этой хижины, были выселены, кроме сэра Генри и меня, чтобы никакой шум не беспокоил больного. Однажды ночью, измучившись бессонницей, я вздумал пойти проведать Джона. Я тихо вошел; лампа, стоящая на полу, освещала неподвижную фигуру капитана.
Сердце мое болезненно сжалось, и из груди вырвался звук, похожий на рыдание.
– Тише, Макумазан… – донеслось до меня, и я различил женскую тень у изголовья Джона.
Осторожно приблизившись к постели больного, я понял, что Джон не мертв, а спит глубоким сном, крепко сжимая своей исхудавшей рукой точеные пальчики Фулаты. Кризис миновал! Капитан проспал восемнадцать часов подряд, и вряд ли кто мне поверит, но в течение всего этого времени преданная девушка сидела около него, не осмеливаясь пошевелиться и освободить свою ладонь, чтобы не потревожить его… Когда же Гуд проснулся и отпустил ее руку, обессилевшую Фулату пришлось унести – так одеревенели ноги и руки девушки.
Как только в состоянии Джона произошел перелом, он стал быстро поправляться. И только тогда на одной из прогулок сэр Генри рассказал ему, чем он обязан Фулате. На глазах моряка выступили слезы, он повернулся и как можно быстрее направился в главную хижину, где Фулата готовила нам полуденную трапезу, – к этому времени мы снова поселились вместе. С собой он позвал меня, чтобы я перевел девушке то, что ему не терпелось сказать, хотя, надо заметить, Фулата обычно понимала его поразительно хорошо, несмотря на то что познания капитана в зулусском языке были мизерными.
– Скажите девушке, – произнес крайне возбужденный Джон, – что я обязан ей жизнью и никогда не забуду ее доброту.
Я повторил это слово в слово и увидел, как щеки темнокожей красавицы вспыхнули румянцем. Повернувшись к моряку одним из тех быстрых и грациозных движений, которые мне всегда напоминали полет дикой птицы, девушка тихо ответила, вскинув на Джона Гуда свои огромные глазищи:
– Мой господин забыл: разве не он спас меня от страшной смерти и разве я не верная служанка ему?
Надо заметить, что эта молоденькая леди, очевидно, начисто позабыла, что и мы с сэром Генри принимали участие в том, чтобы вырвать ее из когтей Твалы. Но так уж устроены женщины! Помнится, моя женушка не раз рассуждала и действовала точно так же.
Признаюсь, что после этой волнующей беседы у меня стало тяжело на душе: не очень-то мне понравились нежные взгляды Фулаты, так как я был знаком с роковой влюбчивостью английских моряков вообще и Джона Гуда в частности. Есть лишь две вещи на свете, которые почти невозможно предотвратить, – это удержать зулуса от драки, а морского бродягу – от того, чтобы он не потерял голову от любви.
Спустя несколько дней Игнози созвал Великий совет Земли Кукуанов, на котором старейшины окончательно признали его королем.
Эта церемония произвела на нас сильное впечатление, как и последовавший за ней смотр войск. Основательно поредевший полк «Серых» также принимал в этот день участие в параде, и перед лицом всей армии ему была объявлена королевская благодарность за исключительную отвагу в битве против Твалы. Каждого из ветеранов король одарил большим количеством скота и произвел в военачальники, тем более что новый состав полка Инфадуса уже формировался и под их начало должны были встать молодые воины. По всей территории страны было объявлено, что нас троих, пока мы оказываем кукуанам честь своим присутствием, следует приветствовать королевским салютом и воздавать нам те же почести, что и самому Игнози. Было также сказано, что нам предоставлена власть над жизнью и смертью людей. В присутствии членов Великого совета король еще раз подтвердил свою клятву: отныне человеческая кровь не будет проливаться без честного суда, а охота за колдунами будет навсегда прекращена.