Весь следующий день мы только и делали, что спали и отдыхали. На закате, плотно поужинав жареной говядиной, мы напились крепкого чаю; при этом Джон Гуд с грустью заметил, что неизвестно, когда нам придется его пить в столь комфортных условиях в следующий раз. Осталось лишь дождаться восхода луны.
И вот наконец светило появилось во всем своем великолепии.
Дикие просторы безмолвной пустыни затопило серебряным сиянием, и мы, трое белых людей, остановились на ее границе, словно на мгновение заколебавшись. В нескольких шагах впереди застыл Амбопа с ружьем за плечами и ассегаем в руке; он пристально смотрел вдаль. Вентфогель и нанятые нами кафры с бутылями в руках молча стояли позади нас.
– Друзья! – нарушил тишину сэр Генри, обратившись ко мне и капитану своим низким звучным голосом. – Мы отправляемся в неведомое, и едва ли наше путешествие окончится благополучно. Нас сейчас трое – и что бы с нами ни случилось, мы будем стоять друг за друга до последнего вздоха. Я думаю, нам следует помолиться перед дальней дорогой!
Он снял шляпу и, закрыв лицо ладонями, прочел краткую молитву; мы с Джоном вторили ему – каждый на свой лад. Оба моих спутника были людьми набожными. Я же, как и большинство охотников, молюсь без особого рвения, однако после этого небольшого ритуала мне стало как-то легче на душе.
– Ну, – торжественное выражение лица сэра Генри сменилось твердым и суровым, – а теперь в путь!
В сущности, идти нам приходилось почти наугад, ведь кроме отдаленных горных хребтов на горизонте и примитивной карты, начерченной триста лет назад на клочке холста полусумасшедшим стариком, стоявшим на пороге смерти, положиться нам было не на что. Меня также беспокоило, удастся ли нам найти тот крохотный водоем с «плохой водой», который, судя по отметкам на карте португальца, находился посреди пустыни, то есть в шестидесяти милях от Крааля Ситанди и на таком же расстоянии от вершин, получивших название Груди Царицы Савской. Шансы отыскать воду в огромном море песка, щебня и колючего кустарника были ничтожны. Если даже предположить, что Сильвестра верно указал местоположение водоема, разве не мог он за эти три столетия высохнуть под палящим солнцем? А может, его затоптали обитатели пустыни или засыпало песками, которые несет раскаленный ветер?
Беззвучно, словно тени, мы продвигались в ночном мраке, порой увязая в глубоком песке и натыкаясь на колючий кустарник. Нам приходилось постоянно останавливаться, чтобы очистить одежду от колючек и вытряхнуть песок из обуви. И все же наш небольшой отряд значительно продвинулся вперед, несмотря на частые остановки и трудность перехода, – ночная прохлада, смягчившая удушливость дневной жары, помогала нам в этом. Не обошлось и без забавного происшествия, которое сначала напугало, но затем развеселило нас.
Джон Гуд шел в авангарде, держа в руках компас, с которым он, как моряк, отлично умел обращаться; мы же цепочкой брели позади него. Неожиданно Джон громко вскрикнул и исчез. Раздалось фырканье, стоны и торопливый тяжелый топот копыт. Несмотря на почти полный мрак, мы, хотя и с трудом, различили смутные очертания странных существ, поднимавших за собой клубы пыли.
Туземцы тут же побросали свою поклажу, намереваясь удрать, но, вспомнив, что бежать некуда, рухнули ничком на песок и принялись вопить что-то о дьяволе. Мы с сэром Генри остановились и были еще больше ошеломлены, когда внезапно увидели в лунном свете капитана, несущегося во весь опор. Нам померещилось, что Джон Гуд восседает на лошади, которая мчится в направлении гор. При этом капитан время от времени испускал дикие вопли. Все кончилось, когда он, взмахнув руками, расстался со скакуном, покатился по песку и замер.
Крикнув спутникам, чтобы они оставались на месте, я бросился к Гуду, но, только оказавшись вблизи, понял, что произошло: в темноте мы наткнулись на стадо спящих низкорослых квагг, ныне очень редких южноафриканских непарнокопытных. Капитан, споткнувшись, рухнул на спину одного из животных, которое в испуге вскочило и помчалось вместе с седоком. Я вздохнул с облегчением, увидев, что он нисколько не пострадал при падении; даже монокль по-прежнему красовался на его смущенном и несколько испуганном лице.
Затем мы продолжали переход уже без всяких приключений. Около часа ночи, остановившись на привал, мы сделали по глотку воды, с полчаса подремали и двинулись дальше. Мы шли до тех пор, пока небо на востоке не заалело румянцем. Рассвет наступил стремительно, окрасив пустыню в огненно-золотые тона. Звезды побледнели, затем вовсе исчезли, а дальние горы окутались дымкой голубоватого тумана. Нам предстоял жаркий безоблачный день.
Мы решили продолжать путь, хотя нас и тянуло передохнуть перед тем, как солнце основательно прокалит пустыню. Примерно через час вдали показались скалы, возвышающиеся над равниной. Едва волоча ноги от усталости, мы поплелись туда и с радостью обнаружили, что одна из них сильно выдается вперед, образуя навес, который мог послужить неплохим убежищем от зноя. Земля под скальным навесом была покрыта мелким песком. Наш небольшой отряд торопливо укрылся в тени. Мы выпили немного воды, съели по небольшому куску вяленого мяса и тут же уснули мертвым сном.
Было уже три часа пополудни, когда нас разбудили громкие голоса носильщиков-кафров. Они, уже сытые по горло пустыней, только и ждали нашего пробуждения, и никакие ножи на свете не заставили бы их идти дальше. Мы с наслаждением опустошили фляги, вновь наполнили их драгоценной водой из тыквенных бутылей и отпустили туземцев домой.
Спустя пару часов мы снова тронулись в путь. В пустыне царила мертвая тишина – на всем пространстве бесконечной песчаной равнины, кроме нескольких страусов, не было видно ни единого живого существа. Для хищников и копытных здесь было слишком сухо и, за исключением нескольких кобр и ящериц, мы никого не повстречали. Зато обычных мух тут было с избытком – они роем вились над нашими головами и вели себя так, будто шпионили за нами. Крупные и мелкие, они были вездесущи, и я не сомневаюсь в том, что, когда придет последний час последнего человека на земле, это насекомое будет жужжать где-нибудь поблизости, выжидая подходящего момента, чтобы усесться бедняге на нос.
На закате мы сделали привал и стали ждать восхода луны. Едва она появилась на небе, мы потащились дальше. Лишь еще раз немного передохнув, наша изнуренная донельзя компания плелась всю ночь напролет, пока не взошло солнце. Выпив несколько глотков воды, совершенно измученные, все замертво повалились на песок и тут же уснули. В охране мы не нуждались; единственными нашими врагами были жара, жажда и мухи. Но я бы скорее согласился подвергнуться опасности со стороны человека или дикого зверя, чем иметь дело с этой кошмарной триадой. К сожалению, в этот раз никакой защиты от солнца у нас не было, и, проснувшись в семь часов от нестерпимой жары, я испытал такое чувство, будто меня, словно кусок филе, насадили на вертел и вращают над раскаленными углями.
Остальные чувствовали себя не лучше. Мокрые от пота, мы сидели, едва переводя дыхание.
– Пошли вы к дьяволу! – в изнеможении зарычал я, разгоняя тучу мух, жужжавших над моей головой.
– Смахивает на то, что мы… – проговорил сэр Генри.
– Да уж, припекает не на шутку! – перебил его Джон Гуд.
Нам негде было укрыться от этого адского пекла – вокруг простиралась голая раскаленная пустыня. Не было ни бугорка, ни камня, ни единого деревца – ничего, что могло бы дать хоть клочок тени.
– Что будем делать? – Сэр Генри свирепо прихлопнул муху, нагло усевшуюся на его щеке. – Долго выдерживать этот ад просто невозможно.
– Есть идея! – невозмутимо откликнулся капитан. – Надо вырыть яму поглубже, забраться в нее, а сверху накрыться срубленным кустарником.
Его предложение не вызвало взрыва энтузиазма, но все же это было лучше, чем ничего. Мы тотчас принялись за работу и с помощью рук и лопаты вырыли в песке достаточно просторную и глубокую траншею. Затем нарезали охотничьими ножами стелющихся по земле побегов кустарника, забрались в яму, и Вентфогель накрыл ими нашу песчаную нору. Он один отказался последовать нашему примеру – привычный к такому пеклу, он, похоже, ничуть от него не страдал.
Убежище отчасти предохраняло нас от жгучих солнечных лучей, но всего остального – мух, жажды и духоты – по-прежнему хватало. Мы лишь изредка смачивали губы водой, которой оставалось совсем мало. Если б мы дали себе волю, фляги были бы опустошены уже через два часа. Время тянулось невыносимо медленно, но всему на свете приходит конец – если, конечно, доживешь до него, – и около трех часов пополудни мы решили, что терпеть эту пытку больше невозможно. Сделав еще по глотку почти горячей воды, мы выползли из нашей ямы на свет божий и, шатаясь, вновь побрели дальше.
К этому времени нам удалось пройти уже около пятидесяти миль вглубь пустыни. А она, судя по карте, простиралась на сто двадцать миль, и предполагаемый водоем находился почти на середине пути. Если он действительно существовал, мы находились сейчас, самое большее, в пятнадцати милях от него. Испытывая адские мучения и едва волоча ноги, наш отряд едва-едва продвигался вперед, а когда солнце наконец скрылось за горизонтом, мы рухнули как подкошенные на еще не остывший песок. Перед тем как лечь, Амбопа указал на небольшой холм на горизонте, своими очертаниями напоминавший громадный муравейник. Я удивился – что бы это могло быть?
Взошла луна, заставив нас вновь подняться и идти дальше.
Теперь мы даже не брели, а почти ползли, шатаясь и едва удерживая равновесие, и время от времени падали от полного изнеможения. Нам часто приходилось подолгу отдыхать. Жестокие лишения избавили нас от желания разговаривать. Если до сих пор Джон Гуд бодрился и отпускал всякие шуточки, то теперь и его живость куда-то пропала.
Около двух часов ночи, совершенно выдохшиеся, мы доплелись до «муравейника», оказавшегося песчаным холмом конической формы; он был высотой примерно в сто футов и площадью около двух акров. Именно там, доведенные до отчаяния жаждой, мы и выпили последние капли остававшейся у нас воды и снова улеглись.