Пока мы тут стояли, снова предаваясь самому ужасному унынию, мне вдруг показалось, что я слышу какой-то шум, на который я поспешил обратить внимание других. Шум этот был очень смутный и отдаленный, но все же он существовал, так как и они сейчас же его услышали; невозможно описать никакими словами, какой благодатью был для нас этот слабый, журчащий шум после долгих часов ужасной, глубокой тишины.
– Клянусь честью, это шум текущей воды, – сказал Гуд. – Идемте!
Мы снова потащились по тому направлению, откуда слышалось слабое журчание, пробираясь ощупью вдоль скалистых стен. По мере того как мы шли, шум становился все слышнее и слышнее, и наконец он показался нам даже очень громким среди окружающей тишины. Мы шли все дальше и дальше и наконец совершенно явственно расслышали шум быстро текущей воды. А между тем как она могла очутиться в недрах земли? Теперь мы были уже совсем близко, и Гуд, который шел впереди, стал уверять нас, что он чувствует запах воды.
– Осторожнее, Гуд, – сказал сэр Генри. – Мы, должно быть, у самой воды.
Бултых! И затем – громкий крик Гуда. Он упал в воду.
– Гуд! Гуд! Где вы? – закричали мы в страхе и ужасе.
К нашему величайшему облегчению, он отвечал полузадушенным голосом:
– Ничего, я уцепился за какую-то скалу. Зажгите спичку, чтобы я мог видеть, где вы стойте.
Я поспешно зажег последнюю спичку. При ее тусклом свете мы увидели темную массу воды, протекавшей у наших ног. Насколько она была широка, этого мы не могли заметить, но зато на некотором расстоянии от нас разглядели темную фигуру нашего товарища, уцепившегося за скалу, нависшую над водой.
– Приготовьтесь меня вытащить! – крикнул нам Гуд. – Я плыву к вам.
Вслед за тем мы услышали громкий всплеск воды и отчаянную борьбу. Через минуту он добрался до нас, уцепился за протянутую руку сэра Генри, и мы благополучно вытащили его на сухое место, целого и невредимого.
– Вот так штука! – проговорил он, с трудом переводя дух. – Так было и пошел ключом ко дну. Если бы я не наткнулся на скалу да не умел плавать – тут бы мне и конец. Вода бежит, как с мельничного колеса, и я не мог достать до дна.
Ясно было, что сюда нам не дорога, а потому, когда Гуд немножко отдохнул, мы напились вволю вкусной свежей воды подземного потока, хорошенько умылись и пошли прочь от этого африканского Стикса по тому же самому туннелю, по которому мы пришли, причем Гуд шел впереди, и вода текла с него ручьями. Наконец мы пришли к новому туннелю, который вел направо.
– Что же, пойдемте в эту сторону, – устало сказал сэр Генри. – Здесь все дороги одинаковы, куда ни пойдешь, везде одно и то же. Будем идти, пока не упадем.
Мы долго и медленно тащились по этому туннелю, слабые и измученные. Сэр Генри шел впереди. Вдруг он остановился так внезапно, что мы наткнулись на него в темноте.
– Смотрите, – прошептал он. – Или я схожу с ума? Неужели это свет?
Мы старались смотреть во все глаза, и действительно, далеко-далеко впереди нас виднелось чуть заметное светлое пятнышко величиной с маленькое окошечко. Оно было так малозаметно, что его только и могли разглядеть глаза людей, ничего не видевших, кроме черной темноты, в течение нескольких дней.
Задыхаясь от радости, мы поспешили вперед. Через пять минут уже не оставалось никакого сомнения, что то было пятно бледного света. Еще минута – и на нас повеяло настоящим свежим воздухом. Мы бежали вперед что было силы. Вдруг туннель страшно сузился. Сэр Генри пополз на четвереньках. Все уже и уже, все теснее и теснее становился подземный ход и наконец сузился до размеров большой земляной норы – но только земляной, заметьте это: скала кончилась.
Еще одно отчаянное усилие, минутная борьба – и сэр Генри очутился снаружи, а за ним и Гуд, а потом и я. В вышине, над нашими головами, сияли благодатные звезды. Мы наконец вдыхали сладкий воздух; но тут вдруг что-то обвалилось у нас под ногами, и мы все трое покатились через траву и кусты по мягкой влажной почве.
Я зацепился за что-то и остановился. Потом сел и начал кричать во все горло. Сэр Генри подал мне голос снизу. Я кое-как спустился к нему и нашел, что он цел и невредим, но только ужасно запыхался. Тогда мы отправились искать Гуда и нашли его неподалеку: он запутался в каких-то корнях и там застрял. Его таки порядочно встряхнуло, но он скоро оправился.
Мы уселись все вместе тут же на траве и почувствовали такой прилив радости, что чуть не заплакали. Мы вырвались на волю из страшной каменной крепости, которая чуть было не сделалась нашей могилой. И вот уже на небе занимается светлая заря, которую мы не чаяли больше увидеть, и румянит алым светом горные вершины…
Бледные лучи рассвета скользнули по скатам гор, и мы увидели, что находимся почти на самом дне огромной шахты, лежащей против входа в грот. Мы уже различали смутные очертания трех каменных исполинов, сидевших на краю. Без всякого сомнения, все эти ужасные переходы, по которым мы проблуждали целую бесконечную, томительную ночь, некогда сообщались с главной алмазной шахтой. Что касается подземной реки, встреченной нами в горных недрах, – никому не известно, что это за река, куда и откуда она течет. Уж я-то ни в каком случае не собираюсь проследить ее течение.
Становилось все светлее. Теперь мы могли разглядеть друг друга. И на что только мы были похожи – этого и представить себе невозможно! Исхудалые, с глубоко ввалившимися глазами, залепленные пылью и грязью, исцарапанные, окровавленные, с тем ужасным выражением долгого ожидания неминуемой смерти, которого еще не успели утратить наши лица, – мы были так страшны, что, право, могли испугать самый свет дневной. А между тем уверяю вас честью, что стеклышко Гуда торчало у него в глазу как ни в чем не бывало. Да по́лно, снимал ли он его когда-нибудь? Ни мрак, ни насильственное купание в подземной реке, ни скачки с препятствиями по горному скату – ничто не могло разлучить Гуда с его стеклышком.
Мы встали, опасаясь, что наши руки и ноги слишком задеревенеют, если мы дольше просидим на месте, и начали кое-как взбираться вверх по крутым стенам шахты. Целый час, если не больше, продолжалось наше трудное восхождение. Мы карабкались по глыбам голубоватой глины, цеплялись за травы и корни, которыми обросла шахта, и наконец дело было сделано: мы очутились на Соломоновой дороге, на противоположной от исполинов стороне.
Недалеко от дороги пылал костер перед хижинами, а вокруг костра сидели несколько человек. Мы направились к ним, цепляясь друг за друга и совершенно изнемогая.
Вдруг один из сидевших около костра встал, увидел нас и бросился на землю, крича от страха.
– Инфадус, Инфадус! Это мы, твои друзья! Он вскочил, подбежал к нам и вытаращил на нас глаза, все еще дрожа от страха.
– О мои дорогие друзья, так это вы! Вы восстали из мертвых! Вернулись к нам!
И старый воин упал перед нами на колени, обнял сэра Генри обеими руками и громко зарыдал от радости.
XIXМы прощаемся с Игноси
Через десять дней после этого достопамятного утра мы снова очутились на своей старой квартире в Лоо и, как это ни странно, после всех своих ужасных испытаний чувствовали себя вполне сносно. Разве что мои волосы стали после грота втрое белее, чем были, да Гуд очень изменился после смерти Фулаты, которая на него сильно подействовала.
Едва ли мне нужно упоминать, что нам не пришлось больше проникнуть в Соломонову сокровищницу. Отдохнув после всех наших невзгод – на что потребовалось целых сорок восемь часов, – мы спустились на дно главной шахты, в надежде отыскать ту дыру, из которой мы выбрались на свет божий, – но безуспешно.
Начать с того, что шел дождь, который смыл наши следы, и, что того хуже, все стены шахты были изрыты всевозможными норами. Невозможно было разобрать, которая из них послужила для нашего спасения. Кроме того, накануне того дня, когда мы должны были отправиться назад в столицу, мы еще раз осмотрели чудеса сталактитового грота и даже входили в комнату смерти, повинуясь чувству какого-то беспокойного любопытства. Тут мы прошли под занесенным копьем Белой Смерти и долго смотрели на скалу, которая однажды уже преградила нам путь к спасению. С какими чувствами мы на нее смотрели – этого я не берусь описывать; но при этом мы, конечно, не могли не думать о несметных сокровищах, которые за ней скрывались, о таинственной старой колдунье, раздавленной ее страшной тяжестью, и о прелестной девушке, которой она отныне служила мавзолеем. Я говорю, что мы смотрели на скалу, потому что, как мы ни искали, мы так и не нашли в ней ни малейшей трещины, ни малейшего указания на то, что тут был отдельный, выдвижной камень, а также не могли отыскать и секретного механизма, хотя и трудились над этим больше часа, так что секрет этот утрачен навсегда. Верно, тут был какой-нибудь удивительный механизм, отличающийся той же массивной, но, однако, неуловимой простотой, которая характеризует современные ему века. Сомневаюсь, чтобы на свете существовал другой ему подобный.
Наконец мы с досадой отложили мысли об этом. Впрочем, если бы этот камень вдруг поднялся у нас на глазах, вряд ли у нас хватило бы храбрости перешагнуть через изуродованные останки Гагулы и еще раз войти в сокровищницу, хотя мы теперь знали наверное, что там хранятся бесценные богатства. А между тем я готов был плакать при мысли, что мы так и бросим этот клад – по всей вероятности, величайший клад, – который когда-либо был накоплен в одном месте за все время человеческой истории. Но делать было нечего. Может быть, в какой-нибудь отдаленный, еще не народившийся век, другой, более счастливый, исследователь откроет тайну этого Сезама и наводнит весь мир драгоценностями. Но я в этом сомневаюсь. Мне почему-то кажется, что невиданные и неоцененные алмазы, наполняющие три знакомых мне каменных ящика, никогда не будут сверкать на шее земной красавицы. Они пролежат вместе с костями Фулаты до скончания века.
Сильно разочарованные, мы вздохнули и вернулись назад, а на следующий день уже отправились в столицу. А между тем это была страшная неблагодарность с нашей стороны, и вздыхать нам было решительно не о чем; вы помните, читатель, что меня тогда осенила некая счастливая мысль и что я имел предусмотрительность наполнить бриллиантами все карманы моей старой охотничьей куртки перед тем, как оставить место нашего заключения. Я немало их растерял по дороге, когда катился в глубину шахты, и, между прочим, потерял и большую часть самых крупных камней, которые положил сверху. Но тем не менее у меня еще оставалось зн