– Был ли я, деточка… – говорит он.
– Деточка, – говорит он (сходство с Раневской усиливается – прим. В. Л.).
– Да я 15 лет был репортером криминальной хроники, – говорит он.
– Я каждый день выезжал в села… в провинцию… – говорит он.
– 15 лет каждый день, это 365 на 15, это… – говорит он.
– Это… это… – говорит он.
– Это до хрена! – находит выход он, потому что посчитать в уме быстро не получилось.
– Я знаю Молдавию вдоль и поперек, я смогу с закрытыми глазами провести в любой населенный пункт, – говорит он.
– Я же, кроме этого, еще вел рубрику «История края», – говорит он.
– 15 лет истории и крови, – говорит он, зажмурившись, отчего едва не падает, потому что с похмелья с закрытыми глазами и одна нога на другой удержать равновесие очень трудно.
– Именно это дало мне уникальный жизненный опыт, благодаря которому я и стал писателем, – говорит он.
– Великим, – добавляет он сердито.
– А какая Ларга? – говорит он Наталье, которая глядит на него, как советская девочка-подросток на настоящую Барби.
– А их что…? – спрашивает Наталья.
– Деточка, – говорит Лоринков.
– Ларга есть на севере, в нее я ездил, когда мальчишка подорвался на мине второй мировой войны, – говорит он.
– Ларга есть на юго-востоке, и там гнездились пеликаны, которые перестали это делать, когда озеро забросали ядовитыми отходами с местной птицефабрики, о чем я написал острый репортаж, – говорит он.
– Ларга есть на Западе, там жеребец откусил яйца хозяину, который решил его кастрировать, я об этом тоже писал, и эту заметку потом ретранслировало СиЭнЭн, – говорит он.
Наталья резко вздергивает головой, как жеребец, заслышавший голос ненавистного хозяина. Хлопает в ладоши, вернее, пытается, потому что на ней наручники.
– Я видела это в новостях, пару лет назад! – восклицает она.
– Серьезно? – говорит Лоринков.
– Да! – говорит она. – В той части, где про мировые курьезы!
– Вот видишь, – говорит Лоринков.
– А говоришь, не знаешь, – говорит он, и только тогда нам становится понятно, что, в общем, персонаж умеет над собой смеяться.
Наталья и Владимир тихо смеются, глядя друг на друга.
– Так в какую Ларгу ты собралась? – спрашивает он.
Девушка открывает рот, и в эту минуту в кабинет заходит лейтенант полиции.
– Ну что, хулиганы? – говорит он.
– По штрафу, расписке, и по домам? – спрашивает он устало.
Крупно – печать с грохотом опускается на бумаги.
***
Общий план Кишинева со стороны аэропорта. Видны два гигантских дома в виде ворот. Это «Ворота города». Каждый молдаванин считает своим долгом вынести мозг приезжим рассказом про эти чертовы ворота (автор сценария и таксист – не исключение, так что… – прим. В. Л.).
– Ворота города! – кричит таксист.
– Самое большое здание, его еще в 87 году построили! – говорит он.
– Строил, значит, Щусев! – говорит он.
– Архитектор, который мля мавзолей строил, Ленину, чтоб его мать! – кричит он.
– Ленин тоже кстати сука здесь жил да был! – кричит он.
Машина несется с большого холма (за 2—3 км до Ворот Города), скорость – примерно 200 км в час, дорога ужасная, вся в выбоинах, машина вот-вот взлетит. Натан и Еремия крупно. Лица белые.
– У нас и Пушкин на хрен жил! – кричит он.
– Но тот не маланец, тот черножопый! – кричит он.
– Еще эта, звезда, как ее, – кричит он.
– А, Чепрага! – кричит он.
– Но то нормальная женщина, молдаванка! – кричит он.
Показана крупно газета на переднем сидении рядом с водительским. Буквы прыгают, но мы можем прочитать:»… ОМСОМОЛОЧКА НАШЛА ВСЕХ САМЫХ ЗНАМЕНИТЫХ УРОЖЕНЦЕВ МОЛДАВИИ». Лица Натана и Иеремии, которые АБСОЛЮТНО не понимают, что это за люди упомянуты, о чем речь.
– Ну, минут пять есть, сейчас еще расскажу, – говорит водитель, и у Иеремии начинают играть желваки.
– Значит, в поезде молдаване и еврей едут, молдаване травят анекдоты про евреев, – говорит он, и Натан вымученно улыбается.
– Абрам то, Абрам, се, – говорит таксист.
– Короче, еврею надоело, он говорит, – говорит водитель.
– Шо вы таки травите мне анекдоты за евреев, если я сам еврей, – пародирует водитель карикатурный еврейский выговор.
– Молдаване замолчали, – болтает он без умолку.
– А потом говорят ему, ну, еврею, значит, – говорит он.
Снова поворачивается, бросив руль, машина несется на обочину дороги, глаза пассажиров раскрыты в ужасе.
– Встречаются два молдавана, один Абрам, другой Мойше! – орет он, хохоча.
Затемнение.
***
Сумерки, по главной улице Кишинева идут Лоринков и Натали. Камера приближается во время разговора. Говорит Натали.
–… ляли фашисты, и сбросили в ров, – говорит она.
– Ужас, – сочувственно говорит Лоринков.
– Ты извини, что я та… – говорит он.
– Ничего, папа предупреждал меня, что у мужчин в пост-СССР своеобразное представление о чувстве юмора, – говорит она.
– Значит, ты хочешь найти могилу? – говорит он задумчиво.
– Да, ведь с этим связана наша семейная история… – говорит она.
– Только я не готова ее рассказывать, – говорит она.
– Мне в душ надо, – говорит она, помявшись.
– Нужно найти банкомат а потом гостини… – говорит она (шумы дороги врываются то и дело в разговор).
Лоринков глядит в сторону, потом, решившись, поворачивается к ней:
– Вообще, я живу совсем ря…
Дальше мы ничего не слышим, потому что камера отъезжает, мы видим две фигурки у световой реки – дороги. Огни города сливаются в сплошное цветовое пятно (в этот съемочный день придется потратиться, уличного освещения в Кишиневе почти нет – прим. В. Л.).
Отъезд, мы видим что это свет в душевой кабинке (наконец-то эротика! – В. Л.) Наталья принимает душ, но мы не видим ее обнаженной, потому что стена кабинки почти не прозрачная, только розовое пятно, намек на тело.
Наталья у зеркала.
Скидывает смс. Крупно:
«Papka vse ok ya priletela i srazu v gostinitsu
s moldavanami ne pila a negrov tut i tak net
mamke chmok liubliu seluiu, prikini – zdes
vse ehe kureat sigareti Jok»
Отъезд от экрана. Лица Натана и Иеремии, которые глядят в мобильный телефон.
Общий план. Это парк у Ворот Города, стоит такси, возле него два агента, дверь водителя открыта, из нее торчат ноги. Натан, держа в руках телефон, оборачивается. Говорит:
– Иеремия, – говорит он.
– Тебе нужно отказаться от привычки убивать человека за анекдот, – говорит он.
– Меня затрахал этот сраный гой, – говорит Иеремия мрачно.
– Антисемит гребанный, – говорит он.
– Согласен, – говорит Натан.
– Но ведь за анекдот не убивают, – говорит он.
– Натан, началось все с анекдотов, а чем кончилось? – спрашивает Иеремия.
– Закончилось все концлагерями! – говорит он.
– Закончилось все тем что… – начинает он.
– Я тоже смотрел «Список Шиндлера», – морщится Натан.
– Так или иначе, а у нас будут проблемы, если ты не остановишься, – говорит он.
– Натан, в Завете сказано «мечом моим изберу тебя, народ Израиля», – говорит Иеремия.
– «Покарать идолопоклонников», – цитирует он Ветхий Завет.
– Вот-вот, – говорит Натан.
– Мечом, а не монтировкой, – говорит он, и мы видим монтировку в крови, которой Иеремия и забил таксиста насмерть (мы видим черно-белую ретроспективу того, как это происходило).
– И идолопоклонников, а не сраных таксистов, – говорит он.
Иеремия сникает. Ему становится неловко. Натан ласково ерошит ему волосы. Набирает текст.
– Ворвемся к ней в номер? – спрашивает Иеремия.
– Зачем? – говорит Натан.
– Она умная еврейская девушка, – говорит он.
– Она сама все найдет, – говорит он.
– Сделает всю работу, – горит он.
–… а мы подъедем, – говорит он.
–… когда все купюры будут пересчитаны, и ценности сложены, – говорит он.
– А мы просто будем рядом… всегда, – говорит он.
– Следить, чтобы не натворила глупостей, – говорит он.
Иеремия смотрит на старшего товарища с восхищением. Они закрывают дверцу машины, и сталкивают ее в озеро (оно прямо под парком, обычно туда в Кишиневе и сталкивают трупы в машинах, а находят их уже на следующий год, когда трупы раздуваются и всплывают – прим В. Л.).
Идут по направлению к автобусной остановке.
– Надо же… сама все сделает… а мы… – восхищенно говорит Иеремия.
– Натан, ты не играл в шахматы? – спрашивает он..
– Ой, я тебя прошу, эти блядь шахматисты сраные все тупые, как курдюк барана, – говорит Натан.
– Что?!!! – теряет дар речи Иеремия.
– Натан, как ты можешь так говорить?! – говорит он.
– Многие великие шахматисты были евреями, – говорит он.
– Каспаров, Лассар, Фрейзель, – говорит он.
– И что? – практично спрашивает Натан.
– Они ни хера, кроме своих шахмат сраных, в жизни не понимают, – говорит он.
– Натан, ты не прав… – говорит Иеремия.
Жестикулирует, что-то доказывает. Разговаривают, подъезжает автобус. Отъезжают.
Гостиничный коридор. Мерзкий, ярко-желтый – у сливочного масла такой цвет выглядит, напротив, естественным и аппетитным, – свет коридора. На полу толстый ковер. Дверь номера тихо открывается – это Натан, мы успеваем увидеть спящего Иеремию, – мужчина выходит, тихо ступает по ковру. Выходит на террасу. Закуривает сигарету. Достает мобильный телефон. Это не тот, что принадлежал отцу Натальи. Он синий, на экране – фотография чуть полной женщины примерно 35 лет. Она очень красива, ярко, даже вульгарно, сексуальна. Одета как Кэтрин Зета-Джонс (если Кэтрин не похудеет для очередного дебильного блокбастера, то на эту роль можно взять ее – прим. В. Л.).
Натан смотрит на фото с обожанием (как, в принципе, любой мужчина на фото Кетрин Зеты-Джонс, если она чуть полненькая, но я бы не хотел, чтобы эту фразу увидела моя жена, впрочем, она сама похожа на Кэтрин Зету-Джонс, когда полненькая, так что оставляем – В. Л.).