– Плюс, она дала всей воинской заставе в этом сраном кибуце, где ты ее думал спрятать, – говорит голос.
– Только представь себе, ребята жмут на сигнал тревоги, сгоняют всех в бункер, а потом идут к ней, чтобы… – говорит голос.
– Засранцы! – с ноткой восхищения и зависти говорит голос.
– Натан, пойми, – говорит голос.
– Мы уже не можем дать тебе разрешение на ликвидацию очередного любовника твоей жены, даже по дружбе, – говорит голос.
– В прошлом году я тебе три десятка таких разрешений дал, уже появляются вопросы, – говорит голос.
– Мы ценим твой вклад в процветание и независимость государства Израиль, – говорит голос.
– Но мы не можем позволить тебе убивать наших граждан как арабских террористов только потому, что им дает твоя невоздержанная на передок жена, – говорит голос.
– Мы задолбались оформлять нормальных еврейских инженеров и врачей, военных и архитекторов, строителей и дизайнеров… – говорит голос.
–… задолбались оформлять их как палестинских разведчиков, – говорит голос.
– Натан, ты хоть весь Израиль перебей… – говорит голос.
– Натан, она шлюха, – горько говорит голос.
– Я советую тебе развестись, – говорит голос.
Натан молча глядит на листы и труп охранника. Вытряхивает содержимое факса на стол, ломает стул, бросает тоже на стол… Поджигает… Языки пламени:
– Натан, мой тебе совет, уйди в работу, – говорит голос.
Общий план мэрии, она еще черная в утренних сумерках, но кое-где показываются языки пламени. Натан быстро идет от мэрии к гостинице. Площадь пуста. Натан и Иеремия – второй заспанный, явно ничего не понимает, – выкатываются из гостиницы, вскакивают в машину, отъезжают.
Крупно – флаг Молдавии.
Он трепещет некоторое время на ветру, потом в кадре появляются языки пламени, они беснуются под флагом некоторое время, потом огонь ползет по древку, цепляет, наконец, само полотнище. Флаг Молдавии горит, и пламя беснуется вместе с полотнищем, флага все меньше, огня все больше…
Возникает иллюзия огненного флага.
Постепенное затемнение.
***
Общий план – горящая панель автомобиля
Камера отъезжает назад, мы видим, что это был оптический обман, и панель была просто в мигающих огоньках. Стрелка показывает скорость, она не должна быть меньше 200 км, потому что молдаване не ездят с меньшей скоростью по проселочным дорогам. Темный затылок водителя. Крупно лицо Натальи, у нее дрожат губы. Лоринков глядит на нее с легким недоверием, но уже начинающимся проклевываться сочувствием.
– Старая семейная история, – горько говорит Наталья.
Ретроспектива.
Горит пламя. Это золотой купол здания в центре Кишиневе. Оттуда раздается звук органа. Величественная музыка. Отъезд камеры, крупно – несколько мужчин, которые стоят на ступеньках здания. На головах мужчин надеты каски – ярко-оранжевые, – и они в них выглядят абсолютными, 100—процентными идиотами, потому что это самый центр летнего, европейского (Советский Союз еще оплачивал молдавские счета – прим. В. Л. города. Идет смеющаяся молодежь, мужчины в роговых очках, как у Вуди Алена, девушки одеты, как французские киноактрисы. По контрасту с проходом Натальи и Лоринкова по Кишиневу 2010 года, мы видим затонувшую Атлантиду – место, где люди умели одеваться, выпивать, не обблевывая потом тротуары, и даже работать. Это очень похоже на Прагу или даже Париж (само собой, бюджетный вариант этого города – прим. В. Л.). По контрасту с этой самой настоящей довоенной Европой, люди, столпившиеся на ступенях здания, откуда раздается музыка органа, типичные советские служащие. Кирпичные, ничего не говорящие об интеллекте обладателя, лица, обрюзгшие, глаза оловянные… Одеты в костюмы, типичные советские костюмы.
Яркая вспышка озаряет лица мужчин.
Они расслабляются, снимают каски. Общий план – их только что сфотографировали… Мужчины обращают лица к самому маленькому ростом. Крупный план – у него каблуки сантиметров двадцать, не меньше. По мимике, по жестам, мы определяем, что это вожак стаи. Никто ничего не говорит, но у нас создается впечатление, что по любому щелчку коротышки вся группа с удовольствием сделает ему минет, почистит обувь, принесет то, не знаю что, и совершит тому подобные подвиги. Мужчина говорит:
– Органный зал Кишинева, товарищи…
Снова громкая музыка органа.
– Мы первая республика СССР, получившая себе такой зал, товарищи! – говорит коротышка.
Собравшиеся радостно и очень Тепло – прямо как читатели Славы Сэ или Марты Кетру, – улыбаются. Мужчина с фотоаппаратом бегает вокруг – все принимают картинные позы советского Обсуждения, – а другой, с немытыми волосами и блокнотом, тщательно все записывает.
– Стоит отметить отличную работу Стройтреста товарища Кацмана! – говорит коротышка.
Товарищ Кацман – мы узнаем бедолагу-ветерана, который раскроил себе голову в тюрьме, – краснеет, картинно скромничает… (сейчас он похож на писателя Шаргунова, который отнекивается от звания «надежды русской литературы», которым его наградил писатель Прилепин, за что писатель Шаргунов сейчас назовет писателя Прилепина глыбищей – прим. В. Л.)… делает вид, что он здесь не при чем.
– Ну и товарищ Хершель постарался! – говорит коротышка (мы понимаем, что это глава республики).
Показан отец Натальи, который тоже картинно скромничает. Коротышки треплет его по плечу. Все заходят в зал. Там, посреди сцены, играет на органе милая девушка, в которой можно уловить черты коротышки. Они явно состоят в родственной связи.
– Доча, – ласково говорит коротышка.
– Теперь ты довольна? – говорит он.
– Играй, играй, человеком станешь! – говорит он.
– Па! – капризно дует губы дочка.
– Я в цирке сто лет не была! – говорит она.
Короткая ретроспектива. Начало строительных работ. Гигантский котлован. Пачка советских газет: «самый большой цирк СССР в Молдавии!», «По просьбам трудящихся…!», «телеграмма Брежневу!». Снова Органный зал. Папа-глава республики смотрит на дочь ласково… Играет орган… Это Бах… Затемнение…
Салон автомобиля – это попутка, которая подбрасывает Наталью и Лоринкова. Играет мрачная музыка.
– Это что? – спрашивает Лоринков на румынском водителя (девушка разговаривает с ним на английском – прим. В. Л.)
– Бах, – говорит водитель.
– «Радио – Релакс», – говорит он.
– Можно чего-то повеселее? – спрашивает Лоринков.
Силуэт водителя, пожатие плеч. Протягивает руку к мигающей панели.
– Как сталкивались в небе самолеты… – поет певица Мара.
Снова Органный зал, причем орган исполняет песню певицы Мары «Самолеты» (такой вот каприз сценариста – прим. В. Л.). Потом, конечно, Баха. Папа-глава республики фотографируется на сцене с дочкой, потом с мужчинами – они опять надевают каски, отчего сюрреалистичность происходящего лишь усиливается, – и спускается в зал. Садится. Видно, что он наслаждается Органным залом, как игрушкой. Так мужчина, купивший первый автомобиль, прыгает на сидениях и открывает-закрывает двери, крутит руль, хвастается напропалую…
– Чистое золото! – говорит он хвастливо корреспонденту.
Тычет пальцем в потолок зала. Лепнина и правда позолоченная.
– Товарищ Кацман расскажет… – говорит глава республики снисходительно, как Мисс Мира, передоверившая пообщаться с «Радио Зимбабве» конкурсантке, занявшей второе место.
– Да мы что… – смущается товарищ Кацман.
– На украшение Органного зала МССР ушло 30 тонн золота, – говорит он.
– Это на 10 тонн меньше, чем на дворец Долмабахче в Стамбуле, – говорит он.
– Только если роскошь Долмабахче доступна лишь нуворишам Турции, – говорит он.
– То наш Органный зал доступен всем трудящимся… – говорит он.
Ретроспектива. Цепочка людей, разгружающих самосвал с кирпичиками. Один из кирпичиков блеснул на солнце, и мы понимаем, что это золото… Реторты… Напыление… Внезапно руку одного из людей в цепочке останавливает другая рука. Крупно показано, что она в перчатке. Типичная «рука злодея».
– А занимался непосредственно напылением товарищ… – говорит Кацман.
И тут показано крупно лицо самого неприметного из группы. Типичный молдаванин 70—х. Усы подковой и удивленные глаза человека, к которому в дом ворвались незнакомцы, которые, вместо того, чтобы убить и ограбить, побелили стены, починили унитаз, поставили новую мебель, и заставляют чистить зубы два раза в день. То есть, смесь обиды, удовольствия, удивления, недоумения… Он коротко кивает, улыбается, блестит его золотой зуб…
Отъезд камеры. Это блеск лампочки на панели.
Черная, несущаяся за окном дорога. Мельком указательный знак. «GRADINARI» написано на указателе.
– Градинарь… – говорит горько Наталья.
– Градинарь, который украл все тридцать тонн, – говорит она.
Лоринков молчит, видно, что он верит истории все больше, ведь он, как и все жители Молдавии, не понаслышке знаком с особенностями менталитета местных жителей. Окно машины. Несутся полосатые столбики. Крупно – полосатый столбик. Отъезд камеры. Это маленький шлагбаум у ворот кишиневской тюрьмы. Дикий крик из окна. Камера въезжает в кабинет чрез окно – за криком – и мы видим товарища Кацмана, который кричит:
– Нет, нет, нет, нет!!!! – орет он.
– Я ветеран Курской дуги, я, вашу мать, герой войны!!! – орет он.
– Да чтоб я, хоть грамм золота вашего гребанного!!! – орет он.
Тяжело дышит. Утирает пот. Следователь смотрит на него с доброй улыбкой. Говорит второму, с такой же доброй улыбкой.
– Еврей не украл ни грамма золота, – говорит он.
Следователи заразительно смеются. Кацман, побагровев, вскакивает и головой наносит следователю удар в подбородок. Мужчина отлетает к стене, бьется в нее затылком. Второй прыгает сверху на Кацмана, дальше следует неприятная сцена избиения пожилого человека двумя молодыми и крепкими. Шмякание, удары, брызги крови покрывают штукатурку, попадают на портрет Дзержинского… Кацман стихает. Крупно лица следователей, показаны снизу, глазами жертвы избиения.