– Созывай.
Священник, оглядываясь, покорно идет к колоколу на перекладине (такие ставят, когда нет колокольни). Общий план села. Звук колокола. Камера отъезжает от месяца. Развилка трех дорог. Армада (ну, по молдавским меркам вполне – В. Л. из двадцати машин останавливается резко. Из первой машины выскакивает человек, в котором мы узнаем капитана, опрашивавшего Лоринкова и Наталью.
– Господин капитан, – подлетает к нему кто-то из подчиненных.
Петреску, отмахиваясь, подходит к развилке и глядит напряженно и внимательно в каждую сторону. Крупно – асфальт, выбоины, ямы… Потом – несущиеся по дороге колеса. Общий план сверху. Колонна разделилась. Снова ночное небо. План церкви общий сверху. Небольшая очередь растерянных, сонных людей. Их немного, село – мы видим это сверху, – небольшое. От силы человек сто. Негромкие разговоры, удивленные лица. Кого-то колотит от ночного холода. Церковь внутри. Уже горят свечи, много свечей. Полное помещение. Резкий скрип дверей, это Натан закрывает двери на засов. Поворачивается, идет чуть в сторону. Сцена: замершие жители села, священник у алтаря. Смотрят – люди на попа, поп на них. Священник говорит:
– Простите меня, люди добрые, – говорит он.
Он ведет себя с достоинством, хотя явно понимает, чем все кончится. Мы понимаем, наконец, причины уважения сельских общин к священнослужителям. Священники – как и военные – много лет нас объедают и обпивают, но зато в один прекрасный для нас (но не для них) день возвращают долг сторицей.
Сильный толчок в спину. Поп летит в толпу, общий возглас удивления. Мы видим Иеремию, стоявшего за спиной батюшки. Агент одет нелепо и потому, почему-то, страшно. Модный блестящий ремень, присланный молдаванином из Италии, шорты, майка «Ай лав Нью-Йорк»… В руках пулемет. Мы, наконец, понимаем, на кого похож Иеремия, когда камера берет общим планом и его и стену храма за ним. Там икона с Гавриилом. Архангел и Иеремия на одно лицо – холодное, наглое и почему-то уверенное в том, что уж он-то в курсе, что такое справедливость.
Иеремия и селяне молча глядят друг на друга. Яркое пламя свечей…
Отъезд. Это горят фары несущихся машин.
Внезапно две фары резко смещаются влево, шум, грохот, общий план – одна машина перевернулась. К ней бросаются люди из остановившихся автомобилей, вытаскивают бойцов из пострадавшей машины, кому-то делают массаж сердца… Возня у машины, она на крыше, колеса крутятся вхолостую… Лейтенант Петреску, присев на корточки, глядит на шипы ленты, которой полиция останавливает машины во время операций захвата. Улыбается криво. Переводит взгляд на автомобиль. Ярко – фары…
…отъезд камеры, мы видим пляшущие язычки пламени свечей. Натан, стоя рядом с Иеремией, говорит:
– У нас очень, очень мало времени.
– Мы убьем всех, если вы быстро не покажете нам, – говорит он.
–… где 68 лет назад немцы расстреливали евреев, – говорит он.
Селяне глядят молча. Это нормальная сельская община: сюда может приехать любой засранец, сказать, что он посланник Господа Бога, и начать собирать налоги. Одна бабка говорит:
– Но господин, здесь никого не расстре…
Мягко опускается на пол. Ложится ничком. Это Натан выстрелил ей в сердце.
– Мы знаем, – говорит он спокойно.
– Что здесь, в селе Ларга, что на севере, 68 лет назад, – говорит он.
– Расстреливали евреев, – говорит он.
– И не один год, – говорит он.
– Поэтому вы или покажете нам место, где происходили расстрелы, – говорит он.
– Или… – говорит он.
Иеремия поднимает пулемет и дает очередь в первый ряд. Толпа подает назад, человек десять падают. Крупно – иконы, свечи, кровь.
– Мы ничего не зна… – кричит кто-то.
– Натан, давай по одному, так мы точ… – говорит Иеремия.
Натан выхватывает у него из рук пулемет и стреляет. Стреляет долго, примерно половина собравшихся остается лежать. Церковь маленькая, сельская, прятаться тут просто негде, на двери замок, и в пространство у двери Натан стреляет прежде всего. Дым от ствола. Дым от крови. Купол церкви, Иисус как бы благословляет зрителей.
Примерно минуту мы видим только Иисуса, и слышим крики и очереди, которые сменяются резкими криками (что именно уже кричат, нам неважно, важна тональность – прим. В. Л.).
Камера поднимается к куполу, и мы видим пол церкви, каким видит его изображение Христа. Пол покрыт телами, весь в крови. Посреди тех стоят – в шортах, подчеркнуть это (пусть будет кровь на ногах – прим. В. Л. Натан и Иеремия. На другом конце – маленький мужчина лет сорока. Он молча глядит на убийц. Те – на него.
– Ну? – говорит Натан.
– Ей Богу, – говорит мужчина.
Медленно крестится.
– Именем Бога, всем что есть святого клянусь, – говорит он.
– Да сюда и немцы-то не зашли ни разу, – говорит он.
– Здесь посл… – говорит он, но останавливается.
Глядит вниз, камера опускается со взглядом – по животу расползается большое красное пятно. Валится набок, успев укоризненно – видно, что человек не врал, – покачать головой. Крупно – разъяренное лицо Натана. На заднем плане свечи, церковь… Все это должно напоминать иллюстрации к сказкам Крянгэ про солдата, который заночевал в церкви, чтобы изгнать оттуда Дьявола (у молдаван спрашивать не надо, они своих классиков не читают, лучше спросить у меня, это «Солдат и волшебная табакерка», да и иллюстрации рисовал русско-украинский художник Богдеско – прим. В. Л.).
– Натан, – говорит откуда-то сзади Иеремия.
– Да? – говорит Натан.
– Мля, Натан, – говорит Иеремия.
Натан – все еще невидящий взгляд, – поворачивается к источнику звука. Расфокусировка проходит. Мы видим растерянного Иеремию, который стоит в окровавленных шортах у алтаря и держит в руках церковно-приходскую книгу. Крупными буквами на титуле на латинице:
«LARGU»
Несколько минут глядят друг на друга.
– Может… – говорит Натан.
Иеремия вместо ответа молча качает головой.
Глядят друг другу в глаза – в руках Натана по-прежнему пулемет, – и внезапно Иеремия прикрывает лицо руками, он выглядит как ребенок, которого вот-вот накажут. Показан общий план (до сих пор мы видели только лица) – это Натан поднял пулемет и направил его на напарника.
– Мудила, – свистящим шепотом (общий план стены за Натаном, там показан змей-искуситель) говорит Натан.
– На конце «U», а не «А», – говорит он.
– Мудила гребанный, ты перепутал сёла, – говорит он.
– Я… – жалко говорит Иеремия.
Несколько секунд Натан близок к тому, чтобы оставить в церкви и напарника. Потом мы – его глазами – улавливаем укоризненный взгляд из-за спины Иеремии (тот все еще прикрывает лицо руками в ожидании неминуемого). Это глаза Богородицы. Она глядит печально, тихо, и нежно, как глядит всегда вот уже 2000 с лишним лет после того, как узнала Новость. Придурок, что всё это в сравнении с тем, что пережила я, как бы говорит она Натану.
И Натан очень медленно опускает пулемет.
В это время – крупным планом двери церкви – раздается грохот и засов в замками буквально гнется.
Натан, резво отвернувшись, бросается к алтарю, и на ходу говорит Иеремие:
– Ну, хоть дверь ты на этот раз закрыл, – говорит он.
Крупно – огни свечей.
***
Отъезд камеры.
Мы видим, что это огонек сигареты, которую докуривает Лоринков.
–… зывал его папа, «мистер Черняшка», – говорит она.
–… ех пор и одна, – заканчивает свою историю Наталья.
– Ну, а ты? – говорит она.
– А что я, – спрашивает Лоринков.
Это обычная фраза-маячок, которая употребляется в душевных разговорах, чтобы оттянуть неизбежное – ответы на интимные вопросы – перед тем как случается еще одно неизбежное (имеется в виду секс – прим. В. Л.). Оба это прекрасно понимают, поэтому то Наталья, то Лоринков украдкой облизывают губы, как все, кто давно не целовался, и собирается вот-вот это сделать.
– Ты, ты, – говорит Наталья.
– Почему ты один? – говорит она.
Приподымается на локоть. Подумав, спутник честно отвечает:
– Я не знаю, – дает он единственно честный ответ на такого рода вопросы.
– Может, у нас не так много мулаток, как у вас, – пытается он отшутиться.
– Я не знаю, – говорит он еще раз с глубоким вздохом, потому что у Натальи лицо человека, которому ПРАВДА интересно.
– Так бывает… – говорит он, Наталья молча смотрит.
– Так… ну когда долго не можешь выбрать… – говорит он.
– Была одна девушка, – говорит он.
– Ну, и, конечно, жена… – говорит он.
– Ну… – говорит он.
– Ну и это… – говорит он.
– Думаю… – говорит он, и для нас становится открытием его косноязычие.
– А сейчас вряд ли одна из них меня помнит, – говорит он эту фразу так, как будто до этого сказал что-то осмысленное и понятное.
– Так что я один, – говорит он.
Откидывается на спину (приподнялся, чтобы ответить, глядя в глаза) и глядит в небо. Вид сверху. Мы видим, что Наталья положила голову ему на грудь. Оба выглядят спокойными, но – судя по тому, как не подымается грудь ровно у обоих, – они волнуются и у них прерывистое дыхание. Снова звездное небо. Потом – затемнение неба, которое идет с одного края (как при затмении), – полная темнота, план сверху снова – это девушка наклонила лицо над спутником, они целуются. Как джентльмену и положено, Лоринков переворачивает Наталью на спину (я всерьез рассматриваю возможность своего участия в съемках – В. Л., гладит девушку по руке.
Двигаются неловко, видно, что оба давненько этого не делали.
Общий план поля…
Общий план сельского пейзажа, нарисованного на стене церкви. Мы не сразу понимаем, что это не картинка сельской Молдавии, а роспись в церкви. Бредут три человека в странных хламидах, на другом конце стены домик, там лошади, коровы, и женщина с младенцем. Над этим – большая, яркая, желтая, почему-то шестиконечная, звезда. Сельский художник нарисовал Вифлеем, каким его представлял. Внезапно звезда и пейзаж покрываются какими-то черными точками. Все больше и больше, беззвучно. Потом появляется звук, мы понимаем, что это пули. Общий план стены.