– Он ни разу не приходил на встречу выпускников. А когда умерла учительница, ее и похоронить было не на что. Одинокая, ни детей, ни родных. Я пытался связаться с Захаровым. Да разве до него теперь достучишься, крутой!
– Я работаю в «Pan Zahar Group» шесть лет. Работой доволен. И брат еще мой тут тоже трудился. Представляете, выгнали его так по-глупому. Кто-то сказал, что он пьяный вышел на работу. Быть такого не может, у него язва, крепче чая ничего не пьет. Просился на прием к Захарову и Паничеву. Не захотели его слушать.
– И эта тварь еще ко мне журналистов посылает! Да не буду я с вами встречаться! Я уже год не возглавляю это кафе, а Андрей даже не помнит! А-а, сами телефон в справочнике нашли, понятно. Почему не работаю? Девушка, а вы с ним давно сотрудничаете? Ах, разовый заказ. Очень хорошо! Да потому что у него надо не просто вкалывать, как ломовая лошадь! Это такой ритм и такие требования, что любая лошадь скопытится. А я не железный. Сейчас вот в больнице, мне операция нужна, медикаменты дорогие. Как вы думаете, оплачивают мне хотя бы больничный? Нет, конечно! Он дал мне ногой под зад и даже не беспокоится! Да, в контракте оплата больничного и лечения в случае утраты трудоспособности не оговаривались! Ну и что?! Неужели нужно строго следовать этим бумажкам, а не относиться к людям по-человечески?!
Голоса… Если бы человеческая ненависть могла синтезироваться в кислоту, Андрей Захаров растворился бы в ней весь, целиком и полностью. Голоса, принадлежащие в большинстве своем тем людям, в добром и объективном отношении которых бизнесмен не сомневался. А сколько других людей – оставленных, не услышанных, обиженных? Он – в плотном темном саване негативных эмоций, в холодном липком болоте чужой боли, он – чернота, тьма…
В начале работы Лике казалось: ей предстоит подготовить биографию абсолютного зла. Это, конечно, не очень приятно. Писать о светлых людях проще и интереснее. Но не смертельно: техническая работа, приехать, нажать кнопку записи на диктофоне, подготовить текст. Если бы журналисты писали только о позитивных личностях, газеты перепечатывали бы Библию. Или выходили бы с белыми пятнами на полосах. Но нет ни Библии, ни пятен. Есть интервью с собеседниками, чья репутация далека от идеала – но их мнение важно для информационного поля. Есть более гнусные вещи – полное оценочное искажение личности или ситуации, черное представляется белым, и это особенно противно. Захаров не требовал осанны в личном журналистском исполнении, он просил подготовить интервью о себе. Его хвалят, его ругают – задача журналиста все это изложить. Хотя, конечно, очень резкие оценки придется убрать, изначально ясно, что издаваемая за свой счет биография – не статья в бульварной газете, где есть место для всех пикантных подробностей.
Встречи, разговоры, горящая красная лампочка на диктофоне. Особенно безжалостен компьютер. На белой страничке «ворда» только текст – ни улыбок собеседников, ни шуток, ни ароматного кофе. Текст… скуп, резок, по большому счету – мрачен. Так происходит из-за того, что Андрей, мягко говоря, не ангел? Или… Сколько в великом и могучем слов для выражения признательности, благодарности? «Спасибо, мне очень приятно, вы помогли». Все. Синонимичный ряд будет не очень длинным. Сколько вариантов высказать свое «фе»? О! О!! О!!! Сержусь, обижаюсь, ненавижу, презираю. Не сделал так, совершил это, уничтожил, оскорбил, забыл. Подонок, мерзавец, сволочь, ничтожество! Продолжать можно до бесконечности!
Особенности лексики или человеческой психики?
Лексика – это отпечаток психики?
Должен, должен, должен! Захаров должен всем, как земля колхозу! Конечно, он был обязан дать деньги на похороны учительницы! И никого не волнует, что ему могли просто не успеть передать эту информацию, что он был в поездке, проводил переговоры, не просмотрел список звонивших! И свой сотовый, уж конечно, ему следует раздавать направо и налево, чтобы сойти с ума от звонков, говорить с утра до ночи, круг общения ведь широчайший! Андрей обязан встречаться с каждым рядовым сотрудником. Платить за операции. У него же благотворительная контора, а не бизнес. Он – гадкий, подлый и мерзкий – может заниматься всеми вопросами подчиненных, спрашивать: «Довольна ли душенька?» А душенька никогда не будет довольна! Достигнутая цель неинтересна… Так что, в общем, все очень просто. Невозможно быть добрым по отношению ко всем. Невозможно дойти хоть куда-нибудь, не переступив через чьи-то интересы. Хотя бы потому, что если выяснять, в чем эти интересы состоят, то ты будешь стоять на месте, не идти, стоять…
К финалу книги Вронской уже стало просто жаль своего заказчика. И ей очень хотелось закончить работу побыстрее. Может, у Андрея устойчивая психика, и он научился защищаться от того океана ненависти, в котором его и облагодетельствованные, и уж тем более не облагодетельствованные люди с восторгом и радостью бы утопили. Но отсутствие личного опыта нахождения в таких ситуациях плюс беременность… Быстрее бы завершить этот проект!
Биография, обычная журналистская работа, простая, любимая, несложная. Она оказалась сложнее, чем детектив. В романах – кровь, смерть, разбитые судьбы, преступники, трупы. Но кровавая фантазия – все равно фантазия. От нее не так больно, как от испепеляющего огня реальных ненависти, зависти, злобы.
Обрабатывая последние записи, Лика плакала. Понимала, что нельзя, вредно, надо успокоиться. Но – ничего не могла с собой поделать.
Пожалейте его. Простите. Оставьте в покое. Андрей создал компанию, где трудятся тысячи человек. Это – уже не компетентность или профессионализм. Это совершенно другой уровень, это миссия, начинать с нуля, на пустом месте новое дело и развивать, и расширять его. Захаров не идеален. Он не может быть идеальным, он вынужден быть жестким и жестоким. Но без него ведь ничего не было бы, ни завода, ни кафе, ни офиса, ни множества рабочих мест, ни продукции.
Слезы. Восхищение. Любовь. Жалость.
Эмоции разрывали ее на части.
Закончить.
Избавиться.
Уже вопрос выживания…
Телефон, запевший сладким голосом Эроса Рамазотти, оторвал Лику от грустных мыслей. В окошечке высвечивалось: «Номер не определен». А в трубке зазвучал голос Андрея:
– Привет, писательница! Ты куда пропала?
– Работала, – всхлипнула Лика. – Легок на помине, собиралась звонить в твою приемную. Мой скорбный труд закончен. Могу прислать текст по электронке, наслаждайся.
– Круто. А у меня офигенная новость! Я замутил такое! Такой темы раньше не было. Надо немного подождать с книгой, собрать всю информацию. Увидишь, это будет бомба!
«Бомба – новый проект – редакция – эксклюзив». Журналистский рефлекс быстро выстроил эту цепочку, и Лика, умирая от любопытства, приготовилась выслушивать новости.
Он совершит невероятное. Он приобретет яйцо Фаберже и подарит его родине. Конечно, Вексельберг купил всю коллекцию Форбса. Но это другой уровень бизнеса. Из средних компаний таких широких жестов не делал никто.
Он будет первым.
Он самый лучший.
Он всех переплюнет.
«Мальчишка, – улыбнулась Лика, пытаясь вставить хоть пару слов и понимая, что Андрея просто распирают эмоции, ничего из этого намерения пока не выйдет. – Мальчишка. Вроде как выглядит уже солидным дядькой, а все равно мальчишка. И я его люблю, за эту энергию, радость, за его бизнес».
Когда счастливый поток сознания Андрея малость успокоился, она сказала:
– С тебя интервью для «Ведомостей» на эту тему. Обещаешь мне не проводить пресс-конференцию до нашей публикации?
– Не вопрос! Любой каприз! Я просто тащусь от этой идеи! Купить Фаберже, передать в Оружейную палату…
«Захаров точно спятил, – подумала Вронская, задирая свитер. Живот опять не вырос. – Если он, при всей своей любви к пиару, обещает мне эксклюзив, надо этим пользоваться. Придет в себя – все отыграет, у нас не самое престижное издание для презентации такого проекта».
Окончание разговора с Захаровым Ликин пес Снап отметил возмущенным лаем.
– Гав-гав! Мама, ты меня совсем не любишь! Ты сидишь за компьютером! Ты болтаешь по телефону, а я… я… гав…
Уткнувшаяся в колени морда дрожала. Из карего глазика выкатилась огромная слеза и высокохудожественно покатилась по рыжей шерсти. Для пущей убедительности Снап издал душераздирающий стон, судя по которому можно было понять только одно. Никто. Никогда. Не кормил. Бедную несчастную собаку.
Лика рассмеялась:
– Снапуха, ты лопаешь вдвое больше нормы, указанной на упаковке корма. Ты вырос, как конь! Ты толстый, как свинка!
Выражение морды хитрого пса стало еще более жалобным. Не кормят. Не любят. Бьют ногами. Не выводят на прогулку, заставляют писать в памперс. А он – он все равно нежно предан хозяйке. Вот, пожалуйста, – предан и радуется. И пол сейчас проломится от ударов колотящего по нему хвоста…
Не выдержав психологической атаки, Вронская пошла на кухню, накормила артистичного вымогателя еды. И, сделав чашку травяного чая, стала вспоминать, какое сегодня число и день недели.
– Все-таки работа над книгой об Андрее здорово выбила меня из колеи, – пробормотала она, изучая календарик. – И с головой тоже что-то происходит. Почти ничего не помню, не боюсь куда-то не успеть. Только когда надо в женскую консультацию идти, все в моих растрепанных мозгах встает на свое место…
Мучительная долгая ревизия позволила сделать следующие выводы. Роман можно начинать еще через две или даже три недели, время терпит. Статьи в газету на этот номер тоже сданы-вычитаны, до следующего дедлайна как до Антарктиды. Значит, самое главное – позвонить Седову и разузнать последние новости.
Но следователь к коммуникации был не расположен – сбросил звонок.
Снап сделал из этого соответствующие выводы. Принес обгрызенный мячик, бросил его перед Ликой и завилял хвостом.
«Играй со мной!» – требовали хитрющие наглые глаза.
У них нет лиц. Нет ни имен, ни дней рождения. Только даты смерти выжжены в памяти. Просто цифра, просто месяц, просто ежедневник.