В конце концов поняв, что он позволил своему воображению слишком разыграться, он решил сначала проверить, является ли этот след стоящим, и начать с Пуарье, чье прошлое и приверженность к автономии делали его подозреваемым номер один.
Франсис переоделся в тряпки, которые купил утром у китайского торговца: вылинявшие полотняные брюки, выцветшую на солнце рубашку и старые сандалии.
Убрав конверт в один из своих чемоданов, он запер его на ключ, взял сигареты и вышел из номера.
Он доехал на машине до центра города, поднялся по проспекту Жана Жореса и остановил «404-ю» на площади перед церковью Святого Антуана. Оттуда он пошел пешком.
Впервые с момента прибытия он смог близко увидеть ужасающие условия жизни населения Мартиники.
Полуголые худые дети возились между довольно новыми, но уже перенаселенными домами. Мужчины и женщины толпились перед лавочками, где продавали посуду, коврики из «бородача»[30], хлопчатобумажные ткани и тому подобные товары. Большинство аборигенов было в лохмотьях.
От близкой реки и канав с грязной водой шло зловоние, которое порывы ветра уносили в боковые улочки, где виднелись дома без крыш — напоминание о последнем циклоне.
Нищета и разруха становились более явными по мере того, как Франсис приближался к окраине города.
Старик говорил о муравейнике. Коплан решил, что это скорее пороховой погреб: этот маленький голодный народ неизбежно последует с оружием в руках за опасными пророками.
Франсис свернул к кварталу, построенному на склоне холма. Ища улицу Карно, он дважды спрашивал дорогу и почти удивился, что ему отвечали так вежливо.
Наконец он дошел до хижины Альфонса Пуарье, открытой всем ветрам, внутри которой он разглядел несколько человек.
— Пуарье здесь? — громко спросил он от двери. Выскочила молодая смеющаяся креолка со сверкающими белизной зубами.
— Да, здесь… Входите, месье.
— Я к Альфонсу, — сказал Коплан. — Он дома?
Она объяснила на своем цветистом наречии, с характерными для островитян произношением и словоохотливостью:
— Нет, его нет… Он пошел прогуляться, потому что сегодня вечером он сторожит винный завод. — Она вновь повторила, соблюдая вековые законы гостеприимства: — Проходите же…
— Сожалею, мадемуазель, — с улыбкой отказался Коплан. — Мне надо было переговорить с ним… В котором часу он будет на заводе?
— В семь часов.
— А где он находится?
— В трех километрах отсюда, немного дальше Балаты… Вы поедете по дороге до квартала Тиволи, а потом, в трехстах метрах слева, будет сельскохозяйственная школа и рядом винокурня.
— Он не вернется, прежде чем пойти на работу? — спросил Коплан.
— Нет… Простится с приятелями и прямо туда.
— Спасибо, мадемуазель. И простите меня! — Он ушел, опасаясь новых приглашений.
По дороге он посмотрел на часы: половина шестого. Он был на полпути между местом, где оставил машину, и винокуренным заводом. Было бы лучше вернуться в город к машине.
Когда он оказался возле церкви Святого Антуана, закат окрасил здания в розово-оранжевый цвет. Толпа стала еще гуще, и набитые людьми автобусы прокладывали в ней дорогу громкими гудками.
Коплан еще немного пошатался по улочкам Тер-Сенвиля и выпил пунша, чтобы не подходить к машине слишком рано.
Он сел в нее около семи часов, развернул карту. Найдя сельскохозяйственную школу, он выяснил, как до нее доехать.
В тропиках ночь наступает очень быстро. Прозрачная темнота, окрашенная в синий цвет от звездного неба, окутала окрестности, когда Франсис подъехал к школе и увидел винокурню, определив ее по высокой трубе.
Он остановил машину на обочине, в сотне метров от завода. Груда сахарного тростника была беспорядочно навалена под навесом в нескольких метрах от основного здания — старого дома, крытого гофрированным железом.
Кругом не было ни одной живой души, однако в одном из окон горел свет. Франсис подошел к двери этого строения и громко позвал:
— Есть тут кто-нибудь?
Он заглянул внутрь и увидел мулата в шортах и майке. На голове у него была шляпа, совершенно потерявшая форму. Благодаря фотографии Франсис узнал этого человека. Тот ошеломленно смотрел на него.
— Альфонс Пуарье? — спросил Коплан. — У вас есть несколько минут?
Он властно вошел в помещение, в то время как оцепеневший сторож кивнул головой в знак согласия.
Они находились в зале с земляным полом, где витали тонкие запахи алкоголя и эфира. Возле одной стены на мощных подставках стояли пять дубовых бочек по два метра высотой.
— Я заходил к вам домой, но не застал, — сказал Коплан намеренно небрежным тоном. — Полагаю, мы можем здесь поговорить?
Тень подозрения отразилась на лице мулата. Он зацепился пальцами за пояс грязных шортов и буркнул:
— О чем поговорить? Кто вы?
— Об этом не заботьтесь и откровенно отвечайте мне, если хотите избежать неприятностей, — твердо посоветовал Коплан. — Вы слышали об американцах, которые хотят построить фаянсовый завод?
Озабоченный Альфонс Пуарье оперся плечом на одну из бочек и исподлобья взглянул на пришедшего. Вопрос явно застал его врасплох.
— Да, — признался он. — Мне о них говорили…
— Кто вам говорил?
Пуарье опустил глаза, как бы вспоминая.
— Я освежу вашу память… Это не Шене, служащий ЭДФ?
После паузы Пуарье произнес:
— Возможно… И что с того?
— Я хотел быть уверенным в этом, вот и все. Вы были с Гюставом Сосюром, когда Шене рассказал, что Филдзы хотят построить здесь предприятие?
Пуарье щелчком сбил шляпу назад. Его озабоченность все возрастала, так же как и недовольство. Однако он согласился:
— Да, Гюстав был с нами. — Коплан кончал плести свою сеть:
— Шене указал вам место, где американец рассчитывал поставить свой завод?
Мулат кивнул:
— Недалеко от Трините, кажется.
Он отодвинулся от огромной бочки со словами:
— А теперь, сожалею, но мне надо осмотреть кочегарку…
Он собрался уйти, но следующий вопрос заставил его остановиться:
— А Шене говорил, что Филдз должен был в тот вечер встретиться с Ларше?
Лицо мулата стало смертельно бледным, его черты обмякли.
— Я не замешан в эту историю, — запротестовал он бесцветным голосом. — Зачем вы пришли надоедать мне с этой белибердой?
Коплан схватил его за руку.
— Отвечайте, — сурово потребовал он. — Я вас ни в чем пока не обвиняю, я просто прошу уточнений.
Бегающие глаза Пуарье остановились на могучем запястье противника.
— Да, Шене нам сказал, что беке должен обсудить вопрос о продаже своей земли с американцем. Но нам на это было наплевать… О чем только не говоришь, когда закусываешь!
Коплан отпустил его.
— Ну да, это нормально, — согласился он без малейшей иронии. — А что вы делали потом в тот вечер?
Пуарье надул щеки, присвистнул.
— Да я не помню… Как всегда… С семи часов я должен был быть здесь на работе.
— Вы в этом уверены? Я проверю!
— Давайте. Я ни в чем не виноват, — прошептал мулат.
Коплан не слишком поверил его внешней искренности, однако сказал:
— Ладно, пока мне достаточно. Всего доброго.
Он повернулся, пошел к двери, но вдруг услышал за спиной слабый металлический звук. Он отскочил в сторону, одновременно оборачиваясь.
Пуарье сжимал нож, который схватил с железного стола. Захваченный врасплох резким движением белого, он расставил ноги, готовясь к обороне.
Коплан, раскинув руки, пристально смотрел на противника. Тот словно внезапно свихнулся: его белые глаза вылезли из орбит, изо рта текла слюна. Оружие, которое он держал как саблю, имело широкое лезвие и напоминало мачете для рубки тростника.
Нагнувшись вперед, Пуарье приблизился. Коплан отступил вбок, чтобы не оказаться зажатым в угол зала. Его дыхание ускорилось, напряженные нервы могли реагировать в сотую долю секунды.
Мулат сделал рывок, и нож вонзился… в пустоту. Коплан залепил резкий хук в ребра нападающему. У Пуарье перехватило дыхание, он покачнулся, поднял свое страшное оружие и, целясь в шею белому, ударил снова.
Его руку зажали тиски. Сверхъестественная сила оторвала его от земли, подняла, встряхнула, и он полетел по воздуху вниз головой и тяжело шлепнулся на земляной пол, выругавшись от ярости.
Его вывернутая кисть выпустила оружие.
Коплан оттолкнул нож ногой, потом бросился на лежащего, прижал его коленом и придавил руки к земле.
— Подонок… — прошипел он. — Да плевал я на твои внезапные нападения!
Он сжал запястья мулата и ударил его же руками по лбу шесть раз подряд.
Пуарье начал было вырываться, но его попытка была короткой, желудок сжался под тяжестью. Обливаясь потом, он остановился.
— Хватит шутить! — предупредил Франсис хриплым голосом. — Или ты все выложишь, или я засуну тебя в печь живьем. Что вы сделали с Ларше?
Парализованный, задыхающийся мулат сморщился:
— Нет… Клянусь Святой Девой, всеми святыми рая… Я ничего не знаю о месье Ларше.
— Ну, не изображай из себя дурака, — буркнул Коплан. — Зачем же ты пытался меня убить?
Пуарье мотал головой.
— Не потому, — простонал он, чувствуя, что у него сломаны ребра.
— Тогда почему, черт возьми?
— Потому что… в тот вечер я… меня здесь не было. А вы могли это узнать. Но месье Ларше — нет.
В этот раз очевидная откровенность пленника озадачила Коплана, хотя ответ не объяснял нападение.
— Где ты был? — спросил Франсис. — Ты так боялся, что я это узнаю?
Пуарье увидел всю глубину пропасти, куда его толкнула импульсивность. Он закрыл рот, попытался придумать отговорку. Коплан не дал ему времени. Он освободил одну руку и несколько раз ударил его наотмашь по лицу.
— Говори! — приказал он. — Если у тебя есть алиби, даже компрометирующее, скажи. Я занимаюсь только похищением беке, на остальное мне плевать. Но если ты соврешь, береги свою шкуру!
Мулат, как только его физиономия перестала трястись под оплеухами, выговорил: